Переживания в этап 1905 года семьи революционеров

Переживания в этап 1905 года семьи революционеров.

Я происхожу из политической семьи брат. Прокопьевых Сысертскаго завода ныне Свердловского округа Уральской области. С детства переживала вместе с родными всякие невзгоды. При каждой неудаче революционнаго дела скорбела, а при успехе рабочих душевно радовалась.

Вот уже 20 лет, а у меня в памяти моменты: [16]

Как утром рано разбудили меня, и приехавший тов. из города под кличкой "Дорофеич" сказал:

— Возьми вот эти бумажки и разбросай до выгона коров со двора в стадо по 1 экз. к окнам и воротам жителей завода. Не забудь ещё в церковную ограду кинуть.

Протёрла я тогда кулачишками глазёнки и отправилась с листовками. Быстро выполнила поручение, но не совсем в точности: к кружке, что у киота с иконой Семиона Верхотурскаго при церковной ограде я махнула целую пачку прокламаций.

Помню, как ночью городовые окружили двор нашего дома. Пристав с Урядником, войдя в дом, скомандовали:

— Руки вверх, ни с места!

Дыхание притаила я, ещё двое маленьких детишек, а мать заплакала.

Вверх дном перевернули всё, но нужнаго не нашли. Разсмеялся Пристав, вынимая из ящика с инструментом открытку парижскаго жанра. [17] Он взял с собой снимок обнажённой с ног до головы женщины. Захотелось "Его Благородию" посмотреть её на едине в увеличенном виде через лупу (двояко выпуклое стекло).

В дальнейшем постоянные обыски в доме на нашу семью особенных впечатлений не производили.

Тяжело было оставаться осиротелыми, как увезли брат. Прокопьевых из завода. Вернувшись с улицы в дом, плакали мы до самаго утра.

Действительно жуткая картина была. Оставшись без куска хлеба и единственной опоры — работников-мужщин — за гроши ходила мать по людям мыть полы и бельё стирать. Впроголодь жили на подачки зажиточных людей. Ели пшеницу зерном. И это в то время, когда склады богачей трещали от мучных запасов.

Соседние детишки торгашей [18] и богачей по улице проходу не давали, каждый раз высмеивая:

— У вас отец-то смутьян, бунтовщик!

Маленький братишка мой Костя малума возражал:

— И у вас папки мутьяны... мутьяны.

В школе я часто терпела нападки попа. Он требовал от меня лучше всех из учащихся знать закон божий и постоянно в церьков ходить.

— Обасурманшься, как отец, — говорил он мне наставно.

Всё же меня из школы выгнали. Сочувствующий революционерам учитель Илья Варламович вызвал на квартиру дедушку и сказал:

— Василий Павлович! Я потерял всякую возможность защищать твою внучку — отец Александр настаивает её из школы исключить. Т.к. сын твой Афонасий в тюрьме и политический человек. "Детей таких людей мы должны презирать", — говорит священник.

Вернувшись домой, дедушка позвал меня со двора. [19] Со лезами на морщинистом лице поведал он мне:

— Милая Санутка, твой учитель сказал, что ты не должна больше учиться. Эх!.. Робята-робята, что наделали — сами век проживут, как не добрые люди, да и дети будут маяться.

Из глаз моих по молодому лицу покатились крупные слезинки. Весёлая детская жизнь сменилась заботой — мне жаль дедушку, что при старости лет он был озабочен тягостью моего существования.

Чрез большие мытарства мать получила пропуск от пристава до города, где находились бр. Прокопьевы в тюрьме. Оставались дома мы в проголодь, когда мать отправилась в город.

Под вечер я ждала с 2 меньшими детьми корову из табуна с пастбища. Возвращался с Ильинского рабочий. Знаю, что бывал он вместе с отцем в доме у нас. [20] Подавая из мешёчка нам хлеб, сказал:

— Это я от отца гостинец вам принёс.

— Неправда! Нет у нас теперь отца, ты подаёшь нам милостыню. Разве мы нищие? Нам без лишних напоминаний живётся горько! — обидчиво произнесла я, и мы трио заплакали.

Успокаивая, он сказал нам:

— Рабочим ещё больнее за своих передовиков-руководителей, чем вам за родителей. Безсильны мы рабочие пока что сделать... Вот я на работе сам не с"ел кусок хлеба, да принёс его вам.

Заканчивая разговор, на лице рабочаго лежал отпечаток тяжёлых переживаний.

Время дошло пойти на свидание к отцу и мне. Дня два мы шли с бабушкой до города. Утром в городе торжественный звон колоколов на всех церквах по случаю воскреснаго дня.

Я не желала ждать время допуска для свиданий. [21] Брат. Прокопьевы из глав. тюрьмы были переведены тогда в специальное помещение для политических преступников. Дом этот находился в недалёком разстоянии от квартиры, на которой мы остановились в городе. Вышла бабушка за ворота постоялаго двора и чрез один квартал указала мне 2-х этажное здание.

Здание, ограждённое вокруг деревянным забором с колючей проволокой. У ворот будка для часового. Заключённые от безделья через окна с решётками провожали всех мимо следующих дорогой. Заметил из окна брат двоюродный братьев Прокопьевых Фёдор Алексеевич, что я глазею у проволочного заграждения, окрикнул меня:

— С кем ты пришла?

Радостно заорала я:

— С бабушкой!

Вторым отец что-то кричал, но звуки слились с колокольным звоном, и я ничего не поняла. [22]

Точно медведь, рявкнул часовой:

— Уходи от сюда! Что тебе здесь надо?

Как доброму, хотела я ему сказать, что к тяте пришла.

Он вторично закричал:

— Уходи, а то застрелю!!

Разсердилась я, натянула кукишь и, показывая ему: "Вот тебе, собачка!" — сама что есть силы побежала.

Разсказала бабушке:

— Видала отца, а что кричал из окна — не поняла. От забора погнал меня часовой с винтовкой. Натянула я ему фигу и убежала.

Забранилась бабушка:

— Вот тебя окаянная-то сила носила. Теперь из-за тебя на свидание не допустят, пожалуй.

Трухнула и я на этот счёт.

Вместе с бабушкой в тюремный застенок отправились к 12 часам. У забора указываю пальцем, у котораго окна стоял отец. Прицикнула бабушка, чтобы я замолчала. [23]

Ровно в 12 часов начался допуск для свиданий и передачь. В дверях и помещении усиленная охрана. Дождались мы своей очереди. Начальник караула распорядился вызвать с верху из общей камеры брат. Прокопьевых.

Ближе к лестнице продвинулись мы. У бабушки слёзы потекли. Глядя на неё, и я на взрыв заплакала. На лестнице в сопровождении тюремной стражи показались родственники.

Дядя Фёдор, спускаясь к низу, говорит:

— Не плачьте, ведь нам весело, и "Семёнша" вон здесь.

В верху над лестницей, куда указал он, висела икона с образом Семиона праведнаго. Ткнул охранник Фёдора и приказал языком болтать поменьше.

Дольше 15 минут свидание не разрешили. Не успели как следует о житье-бытье пересказать, как нас уже погнали.

Уходя из тюрьмы, я [24] маленькой душой, но сильно возмущалась существующими порядками. Тюремную охрану и вообще полицейских как унижающих достоинство людей я призирала. Возможно скорее сбросить гнёт жандармскаго режима желала.

Радостный день был для нас, когда вернулись бр. Прокопьевы из тюрьмы. Двор и дом был полон рабочаго люда. Весёлое настроение и песни рабочих даже врезались в память маленькому братишке Косте. Долго он картаво распевал:

— Ва...вай по...дымай...ся ва...бочий на́...ны-на́ны.

Вскоре за возвращением бр. Прокопьевы поступили на заводскую работу. Материально облегчилась жизнь семьи.

Кроме брат. Прокопьевых, из революционеров Сысерти в 1905 году ярко вырисовывались фигуры рабочих: Медведева, Старкова, Гребнёва, Беломоина, Сундукова, Фокина и пр.

Фокин, обладая способностью составить красивый букет из слов, всегда много говорил в пустую. Не даром в гражданскую войну на Урале занял эсеровскую линию. [25]

Сысертские рабочие живую связь держали с сильными городскими об"единениями. Передовые работники из города не оставляли без внимания освободительнаго движения заводских рабочих. Приездом лично укрепляли спайку и единство работы.[26]

ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.106.Л.16-26