Жанна. Пять лет спустя

— Я выиграл, — сказал Ксаратас.

— Это становится однообразным. К тому же, вы жульничаете.

Тяжёлые шторы в гостиной королевы были задернуты, и в камине горели ароматные сосновые дрова. Придворные давно смирились с тем, что Жанна принимает своего "астролога" в личных покоях в полном одиночестве. Жанне казалось глупым заставлять своих придворных дам, давя зевоту, сонно перебрасываться репликами в углу ее комнаты, чтобы просто сыграть партию в шахматы. Если она могла работать в своем кабинете после ужина в компании мужчин-секретарей, то заботиться о приличиях в тех случаях, когда она хотела отдохнуть, было тем более смешно.

Жанна любила шахматы с самого детства, но с тех пор, как лорд Сезар вернулся в Рессос, Ее величеству не везло с партнерами.

Грейг был не самым лучшим игроком. Таланты полководца в Риу пробуждались исключительно в военной обстановке, вместе с ощущением угрозы, учащенным пульсом и чувством ответственности за судьбу доверенных ему людей. Сидя за шахматной доской, он быстро отвлекался и не мог воспринимать игру всерьез, а потому чаще всего проигрывал.

Ксаратас увлекался шахматами так же сильно, как и сама королева, и играл в них очень хорошо — но ему не хватало легкости. Он не способен был отнестись к партии, как к развлечению, и не умел проигрывать. Задумав удачную комбинацию, он не стеснялся отвести противнику глаза, чтобы тот не заметил складывающуюся на доске расстановку раньше, чем Ксаратас заберет какую-нибудь важную фигуру. Поймать его на этом деле за руку, понятно, было невозможно, но Жанна уже привыкла различать этот легкий гул в собственной голове, как будто эхо в пустой комнате, и ту рассеянность и невнимательность, которая внезапно настигала ее над доской — всегда в очень удачные для противника моменты.

Жанна состроила брезгливую гримасу, которая должна была показать Ксаратасу, насколько недостойной выглядит в ее глазах его "победа", и легким щелчком перевернула фигурку своего короля.

Обычно маг никак не комментировал ее намеки на нечестную игру. Но так как в этот раз Жанна не ограничилась одним только намеком, Ксаратас откинулся на спинку кресла, выразительно прищурив свои темные глаза.

— Что именно вы называете "жульничеством", Ваше величество? — поинтересовался он.

— Вы используете магию.

Ксаратас пожал плечами.

— Шахматы — это та же война. Если использовать магию на войне — не жульничество, то почему нельзя использовать ее при игре в шахматы?..

Не ожидавшая подобной беззастенчивости Жанна несколько секунд задумчиво смотрела на Ксаратаса.

— Лорд Риу, думаю, сейчас сказал бы, что вы не видите разницу между войной и состязанием, — заметила она, почувствовав, что пауза затягивается. — На войне нужно победить любой ценой. Цель состязания или игры — доставить удовольствие и самому себе, и своему противнику, усовершенствовать свои умения и победить красиво.

— Лорд Риу — известный идеалист, — небрежно согласился маг. — У подобных людей только одна проблема — когда доходит до дела, они никогда не соответствуют своим же собственным словам.

Жанна поджала губы.

— Ваши рассуждения о человеческом идеализме и о лорде Риу — еще скучнее, чем ваша манера играть в шахматы, — сказала она сухо, поднимаясь на ноги. — Идите к себе, Ксаратас. Уже поздно. Я устала.

Обычно в таких случаях Ксаратас отвечал поклоном и безмолвно исчезал, но на сей раз он быстрым, как у атакующей змеи, движением выбросил руку в сторону — и Жанна с изумлением почувствовала ладонь мага на своем запястье. Ксаратас, конечно, не дошел бы до того, чтобы сжать ее руку, удерживая ее силой, но ощущение его горячих пальцев, охвативших тонкий шелковый рукав, уже далеко выходило за пределы этикета. Никто не имеет права прикасаться к королеве без ее прямого разрешения.

— Скажите, почему вы так упорно избегаете меня?.. — спросил он приглушенным голосом, пристально глядя ей в глаза.

В этом негромком голосе и прямом, откровенном взгляде было куда больше человеческого, чем Жанна когда-либо раньше видела в манерах мага — и это заставило ее немного растеряться.

— Что за глупости, Ксаратас, — возразила она, высвобождая свою руку. — Я вас избегаю?.. Да я провожу с вами больше времени, чем с кем бы то ни было ещё!

— Я не об этом, — возразил Ксаратас, слегка качнув головой. — Почему вы так упорно избегаете признать, что вас влечет ко мне?

Брови у Жанны поползли на лоб. Это все было так нелепо, что она не находила в себе силы даже разозлиться.

— Ксаратас!.. Мы, хвала Создателю, в Алезии, а не у вас на Островах! — напомнила она с насмешкой в голосе. — У нас мужчины признаются женщинам в любви, а не пытаются заявить женщине, будто это она влюбилась в них! Это бестактность, даже если это правда. Ну а в данном случае это ещё и бред.

— Я никогда не утверждал, что вы в меня влюбились, — возразил Ксаратас. — Я говорил о влечении... Я маг, Ваше величество. И я не евнух. Так что я отлично знаю, что такое — желать женщину. И могу отличить, когда это желание взаимно. Вы, очевидно, полагаете, что я обязан притвориться, что я ничего не замечаю. Но я не могу понять, почему вы хотите, чтобы я не смел об этом даже думать.

— Да думайте себе на здоровье... Только молча, — посоветовала Жанна.

Любой человек, который рискнул бы зайти так далеко, как это сделал маг, после подобной отповеди съежился бы, как побитая собака. Но Ксаратас, который в обычных ситуациях предпочитал не раздражать ее, на этот раз не унимался.

— Мне известно, что вы любите другого человека, — сказал он все тем же тихим, непривычно мягким голосом, явно считая, что имеет право на этот интимный тон в беседе с ней — Но при чем здесь это?.. Женщины вообще придают какое-то абсурдное значение таким вещам. Мужчина, скажем, всегда понимает, что любовь — это одно, а любовницы — это совсем другое. Думаете, во время своих походов ваш лорд Риу соблюдает целибат и думает о вас?

— Конечно, да, — сказала Жанна, никогда не сомневавшаяся в верности Грейга и предельно раздраженная намеками Ксаратаса.

— Конечно, нет! — с усмешкой возразил Ксаратас. — Он же не скопец и даже не монах. А то, о чем женщина не узнает, ей не повредит.

— Идите спать, Ксаратас. Вы пьяны, — сухо сказала королева.

На сей раз до мага, видимо, все же дошло, что дело зашло слишком далеко, и он покинул ее комнату, оставив Жанну разрываться между возмущением, досадой и мрачной веселостью. Ксаратас, который ревнует ее к Грейгу — не как королеву, а как женщину — это действительно было настолько дико, что способно было вызвать только нервный смех.

В сущности, маг и раньше временами позволял себе проявлять интерес к ее особе, но вплоть до сегодняшнего дня она не придавала этому значения. Поползновения ухаживать за королевой так или иначе предпринимал любой мужчина при дворе — от членов королевского совета до последнего смазливого пажа. Жанна предпочитала закрывать глаза на заигрывания со стороны приближенных к ней мужчин, иначе ей пришлось бы окружить себя монахами — и то пришлось бы ещё поискать таких, которых возраст или истинное благочестие делало совершенно равнодушными к женскому полу.

Но на этот раз Ксаратас выразил свои желания настолько недвусмысленно, что игнорировать их дальше было невозможно.

Жанна мрачно вздохнула. Надо позаботиться о том, чтобы в ближайшие несколько месяцев держать Ксаратаса на расстоянии, чтобы он окончательно смирился с тем, что из этой его затеи ничего не выйдет...

Какой черт дернул мага объясняться с ней начистоту!.. Лишиться общества Ксаратаса сейчас, когда Грейг был далеко от столицы, было особенно тяжело. Жанну все время окружало множество людей, но всем им постоянно было от нее что-нибудь нужно, и придворные вечно соревновались за ее внимание между собой. Только Грейг, известный и бессменный фаворит Ее величества, вместе с ее "личным астрологом", стояли над этой возней, высоко вознесенные над всеми остальными. Теперь, когда Грейг снова осаждал очередную верную Франциску крепость, а Ксаратаса нужно будет держать подальше от себя, Жанна осталась на этой высоте совсем одна, и она чувствовала себя как никогда одинокой.

Жанна понимала, _почему_ Ксаратас вбил себе в голову, что она считает его привлекательным. Ее, действительно, интриговало все, что связано с Ксаратасом — и его знания, и его жесткий, цинический и мрачный ум, и удивительные силы, которыми он располагал. Даже явная антипатия, которую внушали многие поступки и слова Ксаратаса, не могла заглушить в ней это любопытство. Жанну всегда притягивали исключительные люди, обладающие необыкновенными талантами и качествами — а в этом смысле маг превосходил любого алезийца или жителя Тельмара. Наконец, привыкнув к его необычной внешности, которая при первой встрече повергала неготового к такому человека в шок, Жанна начала находить Ксаратаса красивым — экзотической, дразнящей и ни на что не похожей красотой, которую не портили ни его шрамы, ни магические знаки, вколотые тушью прямо в кожу мага.

Но, при всем при том, Ксаратас внушал ей и другое, противоположное по смыслу чувство, сродни отвращению, и в те моменты, когда маг казался ей более всего привлекательным, это тайное чувство становилось даже более отчетливым и острым, чем всегда. В подобные моменты Жанна думала, что, хотя как мужчина маг, пожалуй, и красив, она охотнее и с меньшим чувством отторжения улеглась бы в постель, полную змей, чем разделила бы ее с Ксаратасом.

Если Грейг был для Жанны сразу всем — и любовником, и другом, и кем-то вроде заботливого брата, и ее самым преданным подданным, и ее верным рыцарем — то ее отношения с Ксаратасом были полны противоречий и загадок. Она могла считать его своим союзником, но уж никак не своим другом, да и вообще представить его чьим-то _другом_ было совершенно невозможно. Жанна не могла сказать, что она ему доверяет — да Ксаратас никогда и не скрывал, что он верен не ей, а магии и главе своего магического ордена. Единственное, что объединяло их — была мистическая связь, смысла и сути которой Жанна не понимала, и готовность мага служить ее интересам в обмен на какие-то не до конца понятные ей выгоды.

Ксаратас не просил у нее золота, земель и титулов. Он перевез в свой новый дом в столице множество своих рабов с Архипелага, но ни разу не заговорил о том, чтобы допустить в город других магов. Это вызывало облегчение, но с другой стороны — внушало смутную тревогу. Нет ничего хуже, чем могущественный и непредсказуемый союзник, которого ты не понимаешь.

Грейг, например, был убежден, что маги с Островов отправили Ксаратаса на материк с какой-то тайной и недоброй целью, и Ксаратас только выжидает случая, чтобы приступить к осуществлению их замыслов.

Грейг вообще прикладывал все силы, чтобы настроить ее против Ксаратаса. В тех случаях, когда он бывал в городе, Грейг очень неохотно посещал дом мага — да и то лишь потому, что не мог убедить Жанну отказаться от подобных посещений и не хотел демонстрировать при всех их разногласия.

Придворные давно привыкли к натянутым отношениям "астролога" и фаворита королевы, но это считали простым соперничеством за внимание Ее величества. Если бы Риу, который, бывая в столице, неотлучно находился рядом с королевой, отказался бы сопровождать ее при посещениях Ксаратаса, то это выглядело бы, как объявление "астрологу" войны, и двор бы тут же захлестнула волна сплетен. Так что Риу, скрепя сердце, посещал особняк мага вместе с ней.

Дом Ксаратаса, заполненный рабами с Островов, казался частью Архипелага на материке. Грейг каждый раз с достойным лучшего применения упорством повторял, что рабство нарушает алезийские законы, и что, бывая у Ксаратаса и позволяя островным рабам прислуживать себе и своим спутникам, Ее величество тем самым как бы подтверждает право мага жить в столице по законам своей родины, плюя на местные законы и обычаи. По сути Грейг, конечно же, был прав, но Жанна знала, что в общественных и государственных делах приходится идти на кучу компромиссов, в том числе с законами и требованиями морали — и предпочитала не вникать в частную жизнь Ксаратаса. Благо, никто из слуг Ксаратаса не обращался за защитой от хозяина к местным властям, что устраняло все причины для конфликта.

Жанна, в отличие от Грейга, полагала неразумным мучить себя мыслями о том, что они все равно не в силах изменить — хотя в тех случаях, когда она бывала в гостях у Ксаратаса, не думать о судьбе его прислуги иногда бывало сложно.

Тем, кого Ксаратас приглашал в свой особняк, обычно предлагались утонченные удовольствия, принятые среди островной знати — ароматические курения, чужеземные блюда, а также весьма нецеломудренные танцы в исполнении едва одетых девушек. Все дела выполнялись быстро, аккуратно и бесшумно, так что через несколько минут гость мага просто переставал замечать присутствие прислуги. Чьи-то руки ставили на стол и уносили блюда, наполняли кубки, приводили в движение веера и опахала, незаметно приносили лишнюю подушку или же скамеечку для ног — а крошки хлеба или капли соуса, упавшие на скатерть, исчезали с такой быстротой, что могло показаться, что Ксаратасу прислуживают не живые люди, а невидимые духи. Но, если Жанне все же удавалось поймать ускользающий, пугливый взгляд кого-нибудь из слуг, ее пронзало ощущение, что за этим комфортом и великолепием скрываются десятки женщин и мужчин, живущих в вечном напряжении и страхе.

Их последнее посещение Ксаратаса вышло особенно драматичным — как будто бы оба давних противника, и королевский фаворит, и маг, истощили в борьбе друг с другом все свое терпение, и накопившаяся неприязнь друг к другу начала прорываться сквозь обычное притворство.

Когда Жанна и ее придворные пришли в знакомый особняк, Ксаратас появился перед ними, ведя на цепочке леопарда, который неслышно ступал рядом с магом, как послушная собака.

Гости ахнули, а многие даже попятились назад. В последний раз, когда двор Жанны видел этого же леопарда, он метался по клетке вместе со своим собратом, глядя на людей вокруг себя с бешеным зелёным огоньком в глазах. Взгляд леопардов ясно говорил, что оба зверя с удовольствием набросились бы на людей, лишивших их свободы. Клетку с леопардами доставили на корабле вместе с другими подарками бескарского эмира, и Жанна положительно не знала, что ей теперь с ними делать. В Ньевре ещё со времён Людовика держали небольшой зверинец с редкими животными, вроде огромных черепах с Архипелага или розовых фламинго, но идея содержать двух леопардов совершенно не казалась Жанне соблазнительной.

— Не представляю, что мне теперь делать с этими... животными, — сказала Жанна. — Это самый бессмысленный и разорительный подарок, какой только можно себе представить. Мяса, которое они сжирают за день, могло бы хватить на десять человек! Не говоря уже о том, что мне придётся выделить людей, чтобы следить за ними.

— Прикажите их убить и сделайте себе накидку из их шкуры, — кровожадно предложил Ладлоу. — Это лучшее, что можно с ними сделать. Заодно покажете эмиру, что вы принимаете его подарок не как знак дружбы, а как дань от побежденного.