|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Глава тринадцатая Я погружаюсь в смерть
Мы провели два дня в поезде "Амтрак", который двигался на запад, оставляя позади холмы, реки и янтарные поля колышущейся пшеницы.
На нас ни разу никто не напал, но я пребывал в постоянном напряжении. Было никак не отделаться от чувства, что за нами наблюдают — сверху, а может, и снизу — и нечто просто дожидается подходящей возможности.
Я старался особо не высовываться, потому что моим именем и фотографиями пестрели передовицы нескольких газет восточного побережья. "Трентон реджистер ньюс" поместила фотографию, сделанную туристом, когда я выходил из "грейхаунда". Взгляд у меня был блуждающий и дикий. Меч металлически поблескивал в руке. Он смахивал на бейсбольную биту или палку для лакросса.[11]
Подпись под фотографией гласила:
"Двенадцатилетний Перси Джексон, который разыскивается для дачи показаний об исчезновении своей матери, произошедшем две недели назад в Лонг-Айленде, сфотографирован во время своего бегства из автобуса, где он приставал к нескольким пожилым дамам. Автобус взорвался на обочине восточного шоссе Нью-Джерси вскоре после того, как Джексон сбежал с места преступления. Судя по словам очевидцев, полиция предполагает, что мальчик путешествует с двумя подростками — своими сообщниками. Его отчим Гейб Ульяно предложил вознаграждение наличными за любую информацию, которая приведет к задержанию мальчика".
— Не волнуйся, — сказала мне Аннабет. — Смертным полицейским никогда нас не найти. — Но в голосе ее не чувствовалось особой уверенности.
Остаток дня я провел, то прогуливаясь из конца в конец поезда (поскольку, сказать по правде, сидеть уже поднадоело), то глядя в окно.
Однажды я заприметил семейку кентавров, которая галопом неслась по пшеничному полю, держа луки наготове, видимо, в надежде добыть себе ланч. Мальчишка-кентавр, похожий на второклассника, сидящего верхом на пони, перехватил мой взгляд и помахал в ответ. Я оглядел вагон: никто ничего не заметил, взрослые пассажиры с головой погрузились в свои ноутбуки или журналы.
В другой раз к вечеру я увидел в лесной чаще какого-то крупного зверя. Я мог бы поклясться, что это лев (зверюга была размером не меньше "хаммера"), вот только львы не водятся в американских лесах. Его шерсть ярко вспыхивала золотом в предзакатном свете. Затем одним прыжком он скрылся за деревьями и исчез.
* * *
Вознаграждения за Гладиолуса хватило нам только на то, чтобы купить билеты до Денвера. На доплату за места в спальном вагоне денег уже не осталось, так что пришлось дремать сидя. Шея у меня затекла. Я старался не пускать слюни во сне, поскольку рядом сидела Аннабет.
Гроувер храпел, блеял во сне и постоянно будил меня. Как-то раз он взбрыкнул и потерял свои бутафорские ноги. Нам с Аннабет пришлось прилаживать их обратно, пока никто не заметил.
— Итак, — спросила Аннабет, когда мы надели на Гроувера его ботинки, — кто хочет твоей помощи?
— Ты это про что?
— Только что во сне ты пробормотал: "Не стану тебе помогать". Кто тебе приснился?
Мне ужасно не хотелось отвечать. Уже второй раз мне приснился злобный голос из ямы. Но это тревожило меня, поэтому в конце концов я все рассказал Аннабет.
Она долго молчала.
— Это не Аид. Он всегда появляется на черном троне и никогда не смеется.
— Он предложил в качестве предмета сделки мою мать. Кто еще мог это сделать?
— Думаю... он хотел сказать: "Помоги мне выбраться из царства мертвых". Возможно, он хочет войны с олимпийцами. Но зачем ему было просить тебя принести ему жезл повелителя, если он уже у него?
Я покачал головой — хотел бы я знать ответ. Я вспомнил слова Гроувера о том, что фурии в автобусе что-то искали.
"Где это? Где?"
Возможно, Гроувер почувствовал мои эмоции. Он снова всхрапнул, пробормотал что-то насчет овощей и отвернулся.
Аннабет поправила на нем кепку, чтобы та закрывала рожки.
— Перси, ты не можешь заключать никаких сделок с Аидом. Ты ведь это знаешь, правда? Он бессердечный и алчный лгун. Меня не волнует, что его фур... дальние родственники на этот раз были не так агрессивны...
— На этот раз? — переспросил я. — Значит, тебе уже приходилось с ними сталкиваться?
Она поднесла руку к ожерелью. Нащупала покрытую глазурью белую бусину с изображением сосны — последняя реликвия Аннабет, доставшаяся ей в конце лета.
— Попросту говоря, я не люблю повелителя мертвых. Ты не должен поддаваться искушению и торговаться из-за своей матери.
— А что бы ты сделала, если бы это был твой папа?
— Это просто, — сказала Аннабет. — Оставила бы его гнить.
— Ты что, серьезно?
Аннабет в упор поглядела на меня большими серыми глазами. На лице у нее появилось такое же выражение, как там, в лагере, в лесу, когда она занесла свой меч над адской гончей.
— Мой отец желал избавиться от меня с самого моего рождения, Перси, — сказала она. — Он никогда не хотел детей. Когда я появилась на свет, он попросил Афину взять меня обратно на Олимп, потому что перегружен работой. Ей это не очень-то понравилось. Она сказала ему, что героев должны воспитывать их смертные родители.
— Но каким образом?.. Я хочу сказать, не в роддоме же ты родилась?
— Я появилась у дверей отца в золотой колыбели, меня принес с Олимпа западный ветер — Зефир. Ты, наверное, думаешь, что папуля вспоминал об этом как о чуде? Ну да, возможно, он сделал несколько цифровых фотографий. Но он всегда говорил о моем появлении как о самом неподходящем событии в своей жизни. Когда мне было пять лет, он женился и совершенно забыл Афину. У него появилась "нормальная" смертная жена и двое "нормальных" смертных ребятишек, и он все время делал вид, что я не существую.
Я задумчиво поглядел в окно. Мимо проплывали огни спящего города. Мне хотелось как-то утешить Аннабет, но я не знал как.
— Моя мать вышла замуж за ужасного парня, — вздохнул я. — Гроувер сказал, что она сделала так, чтобы защитить меня, спрятать в запахах человеческой семьи. Может, так же думал и твой отец.
Аннабет теребила ожерелье. Она ухватилась за золотое кольцо колледжа, висевшее на одной нитке с бусинами. Мне подумалось, что это было кольцо ее отца. Оставалось непонятным только, зачем она носила его, если терпеть не могла своего родителя.
— Он не заботился обо мне. Его жена, моя мачеха, обращалась со мной как с придурочной. Не позволяла играть со своими детьми. Отец ей только поддакивал. Когда случалось что-нибудь опасное — ну, ты понимаешь, что-то связанное с монстрами, — оба они смотрели на меня с возмущением, словно хотели сказать: "Как ты смеешь подвергать нашу семью риску?" В конце концов я поняла, куда они клонят. Я была нежеланным ребенком. И я сбежала.
— И сколько тебе тогда было?
— Семь.
— Но... но ты не могла сама добраться до Холма полукровок.
— Почему сама? Афина следила за мной и направляла меня, когда требовалась помощь. Я неожиданно завела парочку приятелей, которые заботились обо мне, правда недолго.
Я хотел спросить, что случилось, но Аннабет, казалось, целиком ушла в свои невеселые воспоминания. Поэтому мне снова пришлось слушать храп Гроувера и смотреть, как за окном поезда проносились темные поля Огайо.
* * *
К концу второго дня, 13 июня, за восемь дней до летнего солнцестояния, мы миновали золотящиеся холмы, пересекли Миссисипи и въехали в Сент-Луис.
Аннабет вытянула шею, чтобы увидеть знаменитую на всю страну Арку,[12] которая лично мне больше напоминала ручку от пластикового пакета для покупок.
— Я хочу сделать что-нибудь такое... — вздохнула она.
— Например?
— Построить что-нибудь вроде этой Арки. Ты когда-нибудь видел Парфенон, Перси?
— Только на картинках.
— Когда наступит время, я увижу его воочию. Я собираюсь построить самые большие памятники богам. Что-нибудь, что простоит тысячу лет.
— Ты? Архитектор? — рассмеялся я.
Не пойму почему, но это показалось мне забавным. Уже сама мысль о том, что Аннабет весь день корпит над чертежами...
— Да, архитектор. — Щеки ее вспыхнули. — Афина ждет, что ее дети будут создавать, а не только разрушать, как некий бог, сотрясающий землю, имя которого я не хочу упоминать.
Я уставился вниз, на коричневую, всю в завитках водоворотов Миссисипи.
— Прости, — сказала Аннабет. — Я ничего такого не имела в виду.
— А мы не могли бы хоть немного поработать вместе? — взмолился я. — Неужели Афина и Посейдон никогда не сотрудничали?
Аннабет потребовалось время, чтобы обдумать этот вопрос.
— Разве что... колесница, — осторожно предположила она. — Мама изобрела ее, а Посейдон создал лошадей из гребней волн. Поэтому им пришлось работать вместе, чтобы завершить замысел.
— Значит, мы тоже можем сотрудничать?
Мы въехали в город, Аннабет наблюдала затем, как Арка исчезает за зданием отеля.
— Полагаю, да, — наконец сказала она.
Мы сошли на станции "Амтрак". По радио сообщили, что до отправки в Денвер поезд простоит здесь три часа.
Гроувер потянулся. Даже еще не до конца проснувшись, он объявил:
— Хочу есть.
— Давай просыпайся, козленок, — подтолкнула его Аннабет. — Пошли смотреть город.
— Смотреть город?
— Грандиозную Арку перед входом в парк, — ответила Аннабет. — Может, это мой единственный шанс забраться на самый верх. Так ты идешь или нет?
Мы с Гроувером переглянулись.
Я хотел было отказаться, но подумал, что, если Аннабет решит идти, ее нельзя отпускать одну.
— Если только там нет закусочных с монстрами, — пожал плечами сатир.
* * *
Арка находилась примерно в миле от вокзала. К концу дня очереди, чтобы попасть внутрь, были не такими длинными. Мы прошли через подземный музей, разглядывая крытые повозки и прочую рухлядь, накопившуюся здесь с начала девятнадцатого века. Все это было не так уж занимательно, но Аннабет без конца рассказывала нам разные интересные истории о том, как строили Арку, а Гроувер постоянно подкармливал меня жевательными драже, так что выходило вполне терпимо.
Я огляделся, рассматривая очередь.
— Ты ничего не чуешь? — шепотом спросил я у Гроувера.
Он вытащил нос из пакетика с жевательными конфетами ровно настолько, чтобы принюхаться.
— Подземелье, — сморщившись, ответил сатир. — В подземельях всегда воняет монстрами. Возможно, это еще ничего не значит.
Но я почувствовал неладное. Не надо было сюда ходить.
— Ребята, — окликнул я, — вы знаете символы божественной власти?
Аннабет с увлечением изучала стенд, рассказывавший о строительном оборудовании, которое применялось при сооружении Арки, но тут же оторвалась и посмотрела на меня:
— Что?
— Так вот, Аид...
— Мы в общественном месте... — Гроувер закашлялся. — Ты имел в виду наших друзей внизу?
— Да, верно, — сказал я. — Привычки нашего друга внизу. Разве у него нет такой же шапки, как у Аннабет?
— Ты хочешь сказать шлема тьмы? — спросила Аннабет. — Да, это его символ власти. Я видела шлем во время собрания в дни зимнего солнцестояния.
— Наш друг был там? — спросил я.
Аннабет кивнула.
— Это единственный раз, когда ему дозволяется посещать Олимп. Самый темный день в году. Но его шлем куда более могущественный, чем моя шапка-невидимка, если то, что я слышала, правда...
— Он позволяет обращаться во тьму, — подтвердил Гроувер. — Он может смешиваться с тенями и проходить сквозь стены. Он становится неосязаемым, невидимым и неслышимым. И он может наводить страх такой силы, от которого сходят с ума или случается разрыв сердца. Как тебе кажется — почему все разумные существа боятся темноты?
— Но тогда... откуда нам знать, что сейчас он не здесь и не наблюдает за нами? — спросил я.
Аннабет и Гроувер переглянулись.
— Мы не знаем, — ответил Гроувер.
— Спасибо, сразу на душе полегчало, — ответил я. — Слушай, у тебя там еще не осталось голубых драже?
Мне едва удалось успокоить взвинченные нервы, когда я увидел крохотный подъемный механизм, который должен был доставить нас на самую верхотуру, и понял, что мы опять в беде. Терпеть не могу тесные кабинки. От них я схожу с ума.
Мы втиснулись в подъемник вместе с толстенной леди и ее собачкой чихуахуа в ошейнике, изукрашенном фальшивыми бриллиантами. Я подумал, что, возможно, чихуахуа мне примерещился, так как никто из охранников не сказал ни слова о собаке.
Мы стали подниматься к вершине Арки. Я никогда еще не поднимался в лифте, который ехал бы по кривой, и желудку моему это не очень-то пришлось по вкусу.
— Вы без родителей? — спросила толстуха.
Глаза у нее были как бусинки, острые зубы пожелтели от кофе, голову венчала плотная синяя панамка с обвислыми полями, а голубое платье из джинсы так оттопыривалось на ней, что тетка выглядела как голубой джинсовый дирижабль.
— Они внизу, — объяснила Аннабет. — Боязнь высоты.
— Ах, бедняжки.
Чихуахуа зарычал.
— Сейчас, сейчас, малыш, — сказала женщина. — Веди себя прилично.
У собачки глаза были тоже бусинками, как и у ее хозяйки, умные и злые.
— Малыш — это у него такая кличка? — спросил я.
— Нет, — сказала дама.
Она улыбнулась, словно ответ можно было считать исчерпывающим.
Смотровая площадка на верху Арки напомнила мне жестяную банку с ковровым покрытием. Ряды крохотных окон выходили с одной стороны на город, с другой — на реку. Вид был классный, но если что-то нравится мне еще меньше, чем замкнутое пространство, то это замкнутое пространство на высоте шестьсот футов. Я готов был уйти хоть сейчас.
Аннабет, не умолкая, вещала о несущих конструкциях, о том, что сделала бы окна побольше и даже устроила бы стеклянный пол. Она, возможно, могла бы торчать здесь часами, но, на мое счастье, смотритель объявил, что через несколько минут площадка закрывается.
Я повел Гроувера и Аннабет к выходу, посадил в лифт и уже собирался залезть сам, когда увидел, что внутри уже есть двое туристов. Мне места не оставалось.
— Сядете в следующую кабинку, сэр, — предложил смотритель.
— Мы выходим, — сказала Аннабет. — Подождем вместе.
Но тогда получилась бы совершенная неразбериха и времени ушло бы еще больше, поэтому я помотал головой:
— Ничего, ребята, все о'кей. Увидимся внизу.
Гроувер и Аннабет явно нервничали, но позволили захлопнуть дверцу лифта. И кабинка скрылась из вида на пологом пандусе.
Теперь на смотровой площадке остались только я, какой-то мальчуган с родителями, смотритель и толстая дама со своим чихуахуа.
Я нервно улыбнулся толстухе. Она одарила меня ответной улыбкой, и между зубами ее мелькнул раздвоенный язык.
Минутку!
Раздвоенный язык?
Прежде чем я понял, что мне не померещилось, чихуахуа спрыгнул с рук хозяйки и стал на меня лаять.
— Погоди, погоди, малыш, — произнесла дама. — Разве теперь подходящее время? Посмотри, какая замечательная здесь подобралась компания.
— Ой, собачка! — воскликнул мальчуган. — Смотрите, собачка!
Родители оттащили его назад. Чихуахуа оскалился, глядя на меня, пена капала с его черных губ.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
