111

* * *

23 июля

На следующее утро после ухода ронина, Кицунэ проснулась от скрипа деревянных колёс, скрежета деревянных кузовных пластин и тяжёлой поступи тягловых животных. Она подбежала к окну и выглянула наружу, увидев вереницу телег с упряжными быками и людей, волочащих ноги по дороге мимо фермы.

Именно волочащих. Измученное скопище потрёпанных и оборванных гражданских, с мрачными лицами и опущенными головами шли и шли, таща на себе или погрузив на телеги свои нехитрые пожитки. Некоторые недобро поглядывали на ферму, но пустующий дом всегда разительно отличается от жилого, а раз в доме кто-то живёт, значит этот кто-то способен защитить своё имущество, и в царящем беззаконии, тронув чужое, можно очень крепко получить по голове.

— Бедолаги. — Кицунэ глубоко вздохнула, подождала пока толпа пройдёт, и занялась уже привычными утренними делами. Кормление курочек и поросят, готовка новой порции еды. Умывание и хороший, плотный завтрак.

Она прихорашивалась у зеркала и подумывала о том, чем заняться сегодня, как вдруг в ворота фермы кто-то постучал кулаком.

— Есть кто-нибудь?! — прозвучал с той стороны изгороди чей-то голос. — Ответьте, пожалуйста!

Кицунэ выскочила во двор, обежала дом и сдвинула металлический засов, открывая дверь.

По дороге медленно плелась ещё одна группа беженцев. Человек двести, в намного даже худшем состоянии, чем прошедшие первыми. Осунувшиеся, серые лица, ввалившиеся глаза, грязная одежда. Мужчины, женщины и дети.

— Прошу простить, хозяйка, — с поклоном обратился к выглянувшей из-за двери Кицунэ мужчина в простом истрёпанном костюме. — Нет ли у вас хоть немного... еды? — боясь, что девчонка просто захлопнет перед ним дверь, он слегка подался вперёд. — Прошу вас, моя жена... беременна.

Кицунэ посмотрела в его глаза, полные отчаяния, потом на стайку детей, осторожно выглядывающих из-за поклажи на телегах, и махнула им рукой:

— Эй, маленькие! Хватайте плошки, сейчас сестрёнка Аой немного каши принесёт! И молока! Кто любит молоко?

Убежав в дом, Кицунэ сбегала в подпол, вытащив одно из четырёх оставшихся у неё вёдер молока, схватила большую кастрюлю, в которой отложила кашу на обед себе, поросятам и курам. Осторожно вынесла всё это из дома и понесла к воротам.

Снаружи поток беженцев встал, а пообещавшую еду фермерскую девчонку уже ждала ватага сбежавшихся со всех сторон малышей и подростков младшего возраста, которым родители выдали деревянные или глиняные плошки.

— Вот, вот, возьмите. — Кицунэ положила два больших черпака в миску, которую протянул ей мужчина, попросивший еды для жены. — Молоко ей можно?

— Недели две назад пила, без последствий.

Кицунэ кивнула и налила полную кружку.

— Так, так, не толпитесь, не толкайтесь, становитесь в очередь. — обратилась она к детям и те послушно выстроились в линию. — Сейчас раздам кашу, а как поедите, подходите снова, налью молока.

Ловко и аккуратно разделившая кашу на тридцать четыре порции, лиса разложила её по плошкам, полюбовалась на то, с какой жадностью изголодавшаяся малышня набросилась на её стряпню, а потом принялась наполнять молоком те же самые плошки, только что опустошённые, которые тянули к ней дети.

Когда ведро опустело и дети, кланяясь, поблагодарили добрую сестру, просветлевшие лицами родители подошли и стали забирать своих детей, чтобы посадить их обратно на телеги. Караван беженцев изготовился двинуться в дальнейший путь, а к Кицунэ подошёл мужчина, просивший еды.

— Прошу вас, добрая госпожа, пойдёмте со мной. — сказал он, с поклоном, и подвёл девчонку к телеге, в которой лежала бледная, изможденная женщина. Женщина взглянула на Кицунэ, благодарно улыбнулась ей и вынула из груды поклажи модную шляпку с деревянными дугообразными полями, украшенную шёлковым белым платком, ленточками и цветами.

— Нам нечем вас отблагодарить, добрая госпожа. — сказала страдалица и протянула шляпку Кицунэ. — Возьмите хотя бы это.

По всем канонам вежливости здесь полагалось скромно попытаться урезонить дарительницу, сказать что нельзя же дарить такие дорогие вещи за такую малость, но у лисицы при виде модной вещички дрогнуло всё, что могло дрогнуть, и она с восхищённым вздохом протянула руки навстречу подарку.

— Это вам в благодарность за меня... и за них... — сказала женщина, глянув на повеселевших детей. — Приятно знать, что в нашем суровом мире есть ещё такие добрые люди, как вы.

Группа беженцев, задержавшаяся у фермы минут на двадцать, со скрипом телег и стонами поднимающихся усталых людей, продолжила движение.

— Вперёд! Вперёд! — подбадривали своих подопечных четверо воинов в ярко и разноцветно раскрашенной броне. Наёмники, охраняющие караван. — Соберите остатки бодрости! До Тацуры сорок километров, а там будет вам и отдых, и еда!

— Вы в город идёте? — решившая немного пройтись рядом с тронувшейся телегой, спросила Кицунэ.

— Да, по всему региону из крупных городов целой только Тацурухама, наверное и осталась. — ответил ей мужчина. — Единство объявило, что завозит туда массу гуманитарной помощи, обещало беженцам бесплатные обеды и ужины весь этот и следующий месяц. Мы видели поезда и дирижабли, что туда уходили. Регион будут возрождать, и мы решили идти в Тацурухаму. Оставлю жену там под присмотром волонтёров, и буду добираться до нашего города. Надо посмотреть, что осталось от него и от завода.

Кицунэ пожелала путникам удачи и вернулась к ферме. Побежала в дом, к зеркалу, примерила шляпку так и этак, а за тем, сияя от счастья, заметалась, засуетилась. Когда к ферме подошла следующая группа беженцев, человек в пятьсот, она уже выставила перед воротами два больших стола и взгромоздила на их два больших бака. В одном — свежесваренная, горячая каша. Во втором — чай из листьев малины, с сахаром. Рядом — ведро с драгоценным молоком.

— Дамы и господа, если кто сильно ослабел, и не уверен что может дойти до города, а так же дети и старики, прошу, подходите с тарелками, у меня есть немного каши и молока! А ещё — чай из малиновых листьев, для всех желающих! Бесплатно!

Ответом ей были десятки недоверчивых и сердитых взглядов. Это что, мол, за мошенничество? Где подвох?

— Неужели бесплатно? — один из наёмников-стражей, приблизившись, осмотрел предлагаемую еду и напитки, обнюхал и поводил над нею руками. — Чисто! Наркоты и ядов нет. В чём смысл?

— Я — из Единства! — Кицунэ гордо выпятила грудь, вся переполняясь гордостью. — Просто пока осталась без поддержки. Я уже дважды отгоняла от этой фермы мародёров, и если сейчас дальше пойду, все запасы на ней тут же разворуют! Чем отдавать эту провизию бандитам, я лучше приготовлю её в меру сил, и хоть немного помогу тем, кто нуждается больше всего!

— Да ну? — трое наёмников подошли, скептически глядя на девчонку, в то время как пятеро остальных настороженно посматривали по сторонам. — Из Единства? А ну, скажи что-нибудь на Единство-Культурском?

Кицунэ, повернулась на месте, словно вальсируя и встала в красивую, возвышенную и чарующую модельную позу:

— Вернуть в этот мир красоту, а добро и любовь в человеческие души — наше призвание и смысл жизни! — заявила она проникновенно, и наёмники не удержали улыбок, даже слегка покраснели от смущения перед женским очарованием. — Сейчас моих возможностей немного, но и то, что есть, я готова отдать, чтобы люди не замыкались в своих бедах и забывали о человечности! Мы — вместе! Единство — поможет!

— Можно мне молока? — не удержавшись, подалась вперёд женщина с грудным ребёнком. — Для ребёнка!

— И мне тоже! — решилась другая. — Хоть немного, пожалуйста!

— Госпожа, накормите моих детей! — с просветлевшим лицом крикнула третья.

Вокруг Кицунэ и её столов закипел ажиотаж, и могла бы возникнуть безобразная толчея со скандалами, но волшебное слово — "Единство" возымело над толпой магическое действие. Единство Культуры все столетия Эпохи Войн занималось благотворительностью и широко оповещало об этом общественность. При появлении их волонтёров, объявляющих раздачу продуктовых пайков или горячей пищи, люди дружно выстраивались в очередь и начинали строго соблюдать порядок, ведь грозные бело-золотые стражи добрейших благотворительниц строго следят за порядком и при малейшем намёке на ссору или скандал мгновенно выдернут участников из очереди. В лучшем случае отправят в самый дальний хвост, а в худшем, — вовсе вышвырнут куда подальше, и на руке чиркнут специальную метку несмываемым маркером, чтобы дебоширы или наглецы пару суток не могли подойти ни к одному гуманитарному центру.

Поэтому все повынимали плошки и аккуратно построились в ряд. Никто не полез вперёд, не затеял ссоры и не проявил нетерпения. Из пяти сотен, три сотни беженцев, что действительно держались из последних сил, получили свою порцию каши. Детям досталось по кружечке молока, взрослым — чашка горячего напитка.

— Где же твоё бело-золотое платье, внученька? — сердобольно спросила сгорбленная седая старушка, принимая чашку, которую подала ей Кицунэ.

— В замке, и очень далеко осталась, бабушка. — вздохнула лисица. — Не волнуйтесь, леди Единства — это не только сияющая униформа, но ещё и человек!

— Позвольте вас сфотографировать? — нашёлся в толпе мужчина в сером костюме репортёра, и девчонка с удовольствием попозировала ему, окончательно убедив даже самых вредных скептиков в том, что она действительно сотрудница Единства Культуры. А что убеждать? Она же совсем и не врёт! Была же она ученицей в пансионе юных леди Единства? Больше даже, чем полтора месяца! Шарм, грацию движений, манеры, всё успела усвоить. Настоящая красотка!

Ещё дважды Кицунэ вытаскивала съестное из погреба и выставляла кашу на столы, чтобы хоть немного подкормить проходившие мимо группы беженцев. Основные массы возвращающихся ехали поездами, а пешком и на телегах отправлялись самые обнищавшие, ограбленные и избитые, что были предельно измученны и голодны. Сорок километров до города — не так уж и много, но в том состоянии, в котором были люди, многие рисковали просто упасть и остаться лежать без сил. Быть отброшенными на обочину и даже не попытаться сделать ещё хоть шаг. Не один десяток жизней спасла в тот день Кицунэ, позволив страдальцам съесть немного каши.

Люди каждой новой волны, конечно же, по началу дичились и боялись подходить, ожидая подвоха от предлагающей бесплатную еду девчонки, но каждый раз упоминание Единства меняло их отношение, словно по волшебству. Настороженность менялась доверием, а окаменевшие, злые лица оживали и расцветали благодарными улыбками.

Замечая шарм и манеры доброй девушки, даже подавшиеся в наёмничество, грубые малокультурные ронины в ярко раскрашенной броне признавали в ней леди Единства и превращались в подобия больших мурчащих котов. Её фотографировали, ей делали небольшие подарки, осыпали благодарностями и комплиментами.

Кицунэ так и таяла от кружащего её голову счастья, в свободные минуты волчком вертелась, красуясь перед зеркалом, а когда над фермой, держась параллельно дороге, с гудением мощных моторов прошли три огромных грузовых дирижабля с бело-золотыми знаками Единства, она выскочила из дома и приветственно крича, замахала им платком, чувствуя себя как никогда причастной к этой огромной, могущественнейшей, и прекрасной организации.

Да, после того что случилось в пансионе, при мысли о возвращении в Единство Кицунэ испытывала жесточайший стыд и начинала плакать. Слишком страшно они из-за неё подставились, но обожать бело-золотых от этого Кицунэ меньше не стала.

Единство — объединение всех самых лучших, добрых и красивых людей мира. За то, чтобы на неё хоть мимолётом, посмотрели как на одну из их леди, Кицунэ была готова на многое.

Вот только запасы еды не были бесконечны.

Лиса задумчиво и растерянно осматривала наведённое опустошение в морозильном подполе и изрядную яму в запасах фермерской кухни, откуда она за время своего хозяйствования выбрала пятую часть запасов. Надо же какая она, Кицунэ, хорошая и добрая. За чужой счёт! Она не покупала ничего из того, что раздаёт. Даже листья малины обдирает в чужом огороде. Вот обрадуются хозяева фермы, когда вернутся и увидят что залезшая в их дом нахалка съела и раздала половину их запасов. Если хозяева через два-три дня вернутся. А если через неделю? Или месяц? А если вообще не вернутся? Где после такого опустошения брать зерно и овощи чтобы кормить животных на ферме?

Нет, рано ещё паниковать. До зимы далеко, а вокруг — аграрный регион. Поля засеяны, и урожай осенью непременно будут собирать. Чего-нибудь обязательно можно будет купить, если денег успеть заработать на ремонте городов, порушенных во время войны. Пока нужно спасать людей, а потом, когда появятся хозяева, Кицунэ убежит, чтобы её не ругали, пойдёт в город, заработает денег, и купит для фермеров даже больше запасов, чем потратила.

Принявшая решение, девчонка снова взялась за стряпню. Нужно подготовить побольше всего вкусного к следующей волне беженцев!

Однако торопилась и готовила сразу два бака каши она совершенно напрасно. После двух часов дня на дороге появлялись только одиночные прохожие, идущие в город на свой страх и риск, зато — совершенно бесплатно. Не нужно платить ни за место в телеге, ни за охрану наёмникам.

— Караваны? — удивлённо ответил на вопрос Кицунэ один из этих путников. — Ждёшь кого-то? Караванов сегодня больше не будет. Кто же под вечер в такую даль пешком пойдёт? Потащишься, и на лугах заночевать придётся, а бандюки какие-нибудь таких дураков быстро замечают. Завтра, с утра пораньше, своих жди.

Кицунэ поблагодарила путника и предложила ему поесть, но тот странно на неё посмотрел и наотрез отказался, а затем махнул рукой и торопливо потопал прочь. Несколько раз ещё настороженно и с подозрением обернулся, проверяя, не преследует ли. Совершенно не удивил, хоть и немного обидел. Лиса только вздохнула, прекрасно понимая, за кого её приняли. Не просто так охранники караванов каждый раз внимательно осматривали, обнюхивали и пробовали её еду, выискивая следы ядов или наркотиков. Сволочи всякие травят и грабят людей. Как только не изворачиваются бандюги, чтобы ослабить, разделить или задержать караваны! А потом из-за них, люди хороших девочек в подсыльности и коварстве подозревают! Да чего все такие нервные-то? До региональной столицы вот, рукой подать. Ну мародёры, ладно, эти где хочешь появятся, а бандиты-то здесь откуда? Крепости кругом, вот, в одном дневном переходе друг от друга. А в крепостях и дирижабли, и кавалерия просто обязаны быть. Им только скажи, что банда на территорию зашла, сразу с места сорвутся! Это же и развлечение, и дармовая добыча. И коням корм.

Просто перенервничали все. Что эти несчастные, что первый, ронин, который ужасов всяких понарассказывал. Людям очень нравится преувеличивать опасность, чтобы все вокруг пугались и готовились к самому худшему, а потом, увидев что всё не так плохо, с облегчением выдыхали и продолжали нормально жить.

Печально вздохнув, Кицунэ вернулась на ферму и занялась обычными делами, не обращая больше внимания на бредущих мимо фермы людей. Понадобится помощь — спросят.