Осколок Луны

ОСКОЛОК ЛУНЫ

И увидев себя в глади рек отражённым с нею,

Тонкой рябью печаль очей от луны сокрою.

Так щенок-переярок, свихнувшись зимой от снега,

Острым когтем срывает кожу с боков сугробьих.

А потом — мы пойдём, в две ладони кидая к звёздам

Брызги хрупкой реки, как осколки зеркал разбитых.

Так матёрая пара, срывая созвездий гроздья,

Опрокидывает луну, уходя на битву.

НАДО ЗАБЫТЬ

Забвению павших

Память войны

мешает

радости мира.

Слёзы в глазах.

Торжество.

Побеждённым — смерть!

Год сорок пятый —

кроваво-победный —

минул;

надо в глаза

живому Сегодня смотреть.

Было.

Прошло.

Отболело:

зачем же —

помнить,

верить в войну

и точить на врага

ножи?

Стоит забыть

о грядущих —

и прошлых войнах:

шаг не назад — вперёд,

не на смерть — на жизнь.

Гулкое эхо.

Звезда в ореоле славы.

Камни надгробий

мерцают в тени ракит.

Помнить о смерти —

удел бесконечно слабых:

даром Забвенья

будем плести венки!

Мир на крови,

на памяти мёртвых —

страшен;

время

уставший прах

подарить земле!

Радость мгновений

будет надёжным стражем

от возвращения прошлых —

военных —

лет.

ГЛАЗ ЗА ГЛАЗ

Золото трав по степи.

Степь озарить не успеть.

Как ты со мной поступил,

Так я отвечу тебе.

Волнами берег загладь,

Тучами небо закрыв.

Выколоть око за глаз,

Зубом ответить за клык.

Спеть о степи наугад.

Степь освятить не успеть.

И — промолчать на удар,

Пряником выстыдив плеть.

АПРЕЛЬСКИЙ СОНЕТ

Весёлые, ласковые

Деньки весенние

С нас куртки стаскивают

До окостенения,

Летят, уверенно

По льду выплясывая,

Раскрывши двери нам,

Как фильмы кассовые,

Причудливо щурятся,

Забавно бесятся,

Вися на подножке трамвая,

И Чёрною Курицей

Апреля-месяца

Желания нам исполняют.

ЕДИНЕНИЕ

Ты скользнёшь на траву и застынешь, нагая,

Чтобы я из тебя своё сердце лепил.

Ты растаешь от страсти, нелепо-другая,

Чем девчонка, которую я полюбил.

Мы коснёмся страшнейшей из таен Вселенной,

Чтобы звёзды с тобой говорили "на вы"...

А потом — мы уйдём, вырывая из плена

Обгоревшие листья весенней травы.

ЧАШЕЧКА ЧАЯ

Чашечка чая.

Пар над нею,

купола неба жёстче.

Что-то нечаянно

паром навеяно,

плюс — алюминьевой ложечкой.

Жёлтое солнце

мутным взглядом

смотрит на чашки лужи.

Чашечка полнится:

сахар складываем

кубиками сладкими к ужину.

Звёзды встают на

темнеющем небе,

словно чаинки взвешенные.

В доме уютно:

эка небыль!..

Ложечкой чай размешиваю.

Струями пара

странно дышит

чашечка чая крепкого.

Вечер распарывая,

пар колышется,

вкусом меня исковеркивая.

ЧАЙКА-ПО-ИМЕНИ

Над пеной моря в небо синее

Врезался белый силуэт,

И два крыла сливались в линию,

Весёлый отражая свет.

На ураган покой свой выменяв,

Не Ливингстон, не Джонатан,

Он рвался Чайкою-По-Имени

Под брызг сверкающий фонтан.

Он плыл по небу легче "мессеров":

Срывался вниз, взмывал к звезде, -

И так, что удивился б Нестеров,

Сплетал узор своих петель.

Он гордой птицей-буревестником

Хлестал восходы по щекам,

Служа оракулом кудесникам

И символом бунтовщикам.

Он не был лодырем и плаксою,

Мечтал о небе, риск искал, -

Но вот устал — и жирной кляксою

Уселся на огрызки скал.

Его пригрело солнце жаркое,

Забыл он высшие миры

И бросился, визгливо каркая,

Вперёд — за потрохами рыб.

Толкая вширь крылами сильными

Подруг, детей и стариков,

Он окунулся клювом в пыль на миг,

Забросив в брюхо потрохов.

А после, с ожиревшей самкою

Уединившись на скале,

Он кушал падаль, клювом шамкая

Протухшей скумбрии скелет.

Светило солнце над утёсами.

В прибоя капельках искрясь,

И перья глупой птичьей особи

Безмолвно опадали в грязь.

АБЫРВАЛГ

Я руками с деревьев листву оборвал

И ледышки с крылец отколол,

Но увидел лишь только слова: АБЫРВАЛГ,

ДОРПОСЯМ, ГРОТОНЗАР, ОКОЛОМ.

Окуни в колдовство разноцветных полос

И гуашью листок мазани,

Чтобы снова увидеть слова: КРАПООЗ,

НИЗАГАМ, РОЗДАНБЫР, ЛАЗОНИК!

ЗАВТРА БУДЕТ ЗАВТРА

Пылают костры ли,

Блестят ли кастрюли,

Мы что-то зарыли,

А что-то вернули.

И кто-то на плахе,

А кто-то на брюхе,

В крестьянской рубахе,

В огне оплеухи.

Зовут палача ли,

Поют ли качели, -

Себя величали,

Как в пьесах Марчелли.

Танцуя на ступе,

Сойдёмся на сходне!

А Завтра наступит -

И станет Сегодня.

УДУШЬЕ

Не спастись от удушья: что вы! —

Мёртвых псов угнетает свежесть.

Острозубым зловоньем скован

Перекрёсток проспектов вешних.

Под извилистых улиц плетью

Тяжело от огней болотных.

Прохладительным ядом сплетен

Шиты смрадных вестей полотна.

От старушьих стенаний — пусто.

Солнце стлело на горизонте.

Украшает салат капустный

Под дождём разомлевший зонтик.

Наливал себе допьяна я

Мутноватого неба струи.

Даже дохлых собак — пинают,

Если трудно найти живую.

ПИНГВИНЁНОК

Пингвинёнок был слаб.

Он пытался увидеть рассвет.

Только раз.

Первый раз.

Он пополз, разгребая

пушистыми лапами

мягкий, предутренний снег,

и лишь след

отмороженных лап

оставался фантазией лет.

И темно:

так темно,

что не видно конца,

что не видно лица,

от яйца до яйца,

на мгновенья, на годы, навек.

Он скользил по снегам:

прочь от глупой, ворчащей родни!

Лишь вперёд:

через лёд,

через снег — и туда,

где холодные скалы

ласкает вода,

где безмолвные камни

целует волна, -

без труда,

к тем морским берегам,

где журчит тишина,

где щебечет весна,

где лишь радость восхода одна.

Вот и берег морской!

Вот и выход к воде!

Вот и склон

от чужих полусонных времён.

Сердце рвётся на части:

вперёд и вперёд!

Помаши на прощанье

оставшейся сзади

холодной звезде!

Пингвинёнок кричал:

он стремился к началу начал,

от яйца до яйца,

где не видно конца,

где не видно лица,

где последний причал, -

и он умер от счастья,

ещё не достигнув

губительных вод.

ДАНКО

С улыбкой я взял своё сердце

И выкинул в ноги собакам,

Посыпал проклятое перцем,

От жгучей остринки заплакал.

И я рассмеялся, заплакав,

И пламя цветочное в небе

Зажглось паутиной закатов,

Вплетаясь в холодную нежность.

Ты пламя — святая незрелость! —

Тушила в объятиях жгучих.

Но сердце твоё — загорелось,

И молнией вспыхнуло в тучах.

На платья небесного сини

Пылали сердца не напрасно:

Мой бисер топтали — не свиньи,

А ты...

Это было прекрасно!

ПОСЛЕДНИЙ АНГЕЛ

Я — последний Демон Света,

Я — последний Ангел Тьмы:

Как снежинка среди лета,

Как цветок среди зимы.

На тропе своей житейской

Всё, что хочешь, воплоти!

Я — Мессия Галилейский,

Я — Антихрист во плоти.

Я — сожжённый за неверье,

Я — распятый на кресте,

Мои сёстры — в Люцифере,

Мои братья — во Христе.

Всё, что только ты захочешь,

Можешь спрашивать с меня!

Я — последний Ангел Ночи.

Я — последний Демон Дня.

ПОВОРОТЫ СЮЖЕТА

В голове моей пусто,

Как в дырявой корзине.

Я запутался густо

В бытовой паутине.

Сплю да ем, ем да сплю я,

Приземляюсь без взлёта

Под плевки чистоплюя

Из окна самолёта.

Мы уйдём, а за нами

Скоро кончится лето

Под тупыми углами

Поворотов сюжета.

НА КРЕСТЕ

Всё так же ноют раны на руках,

И суховей поёт на перекрёстке.

Темнеет небо, как моя щека,

Подставленная для пощёчин хлёстких.

Приколотая, жжёт над головой

Табличка, словно ценник на витрине.

Но время! время!.. — я найду покой,

И мой Отец меня да не отринет.

Сжимает сердце каверзный вопрос:

Доколе мне ещё возиться с вами?..

Но выдох, как ответ, безмерно прост:

О, Эли, Эли, ламма савахвани!

Я УЙДУ

Я уйду осторожно под вечер,

Чтобы утром вернуться опять, —

И погаснут холодные свечи,

И заплачет скорбящая мать.

Я уйду, когда стихнут фанфары,

Когда рухнет оваций стена, —

И погаснут лесные пожары,

И заплачет родная страна.

Я уйду, когда первые волны

Проберутся сквозь лёд по весне, —

И погаснут всемирные войны,

И заплачут земляне по мне.

Я уйду непонятно и просто,

Отряхнувшись от ржавых оков, —

И погаснут сверхновые звёзды,

И заплачет старик Саваоф.

Я уйду: меня быстрые кони

Унесут из кошмарного сна, —

И погаснет — звезда на ладони,

И заплачет, прощаясь, — ОНА.

ТЫ!

ТЫ! -

Имя

пальцы ласкает

сталью.

Чёрное золото.

Голос ночи.

ТЫ! -

выстрелом

подавленного восстания

прячешься в строчках.

Зачем?!

Помнил:

минута покоя —

слабость.

ТЫ! -

и ответом -

Твоё лицо.

Тебе,

разучившейся плакать,

слава

за проклятые проклятия

матерей и отцов!

Боже,

сколько осталось встреч

до самой последней,

до самой страшной

встречи,

когда,

расцелуясь с мрамором плеч,

слёзы дождя

на щеках

нарисуют вечер?

Не выразить:

нету такого слова!

Пальцы впиваются в воздух

и ждут от него пустоты.

Но мрамор,

тот самый мрамор,

давно расцелован

Звёздным Именем:

ТЫ!

И ещё раз:

ТЫ!

ТЫ!

ТЫ!

Не мне бы искать:

голос дождя,

словно речка,

льётся,

посмев уместить

Тебя

на своих ладонях.

А стены Твоих обид,

словно стены колодца,

Тебя

яблочным светом гонят.

ТЫ! -

это Имя

читать неуместно

шёпотом.

Цветы

пожелтели от времени

в знак

(прощанья... прощанья... прощанья... прощанья...)

прощенья.

Так и МЫ

(если Ты знаешь такое слово)

жёлтым

выцветили

глаза наши

щеньи.

Бесполезно слёзы в глаза стучатся:

не пущу:

пусть гибнут без воли!

Но Именем ТЫ

я,

как и прежде,

счастлив.

Но Именем ТЫ

я,

как и прежде,

болен.

НАТОЧИТЬ САБЛИ

Кони взмылены,

Боки в пене,

Сабли кованы поутру.

Мерить милями

Птичье пенье,

Класть заплаты на древний сруб.

Оттого ли нам -

Листья чёрные,

Оттого ли нам — день не в сласть,

Что отмолены

Обречённые

Там, где в небо стрела неслась?

Взбелениться,

Ответить нагло,

С головой скинуть шапку в снег,

Падать птицей,

Садиться на кол,

Выходить на вчерашний след.

Сабли острые

Кровью червлены,

А без них — только тишь да гладь.

Льётся с острова

Синь вечерняя,

Что свободу не сберегла.

Наточить, и размах плечу

Придавать от земли до звёзд,

Заплетя непокорный чуб

С ручейками девичьих кос.

УТРЕННИЙ ДОЖДЬ

Дождь барабанит по стеклам промокшими пальцами.

Дождь не даёт мне покоя: он просит впустить.

Он облаками кудрявыми в небе упрямится,

Он золотыми огнями встаёт на пути.

Вечный покой! — не на этом ли копья поломаны?

Вечный покой не получат слезинки дождя.

Стрелами тонкими сыплются с облака молнии,

Тушью восхода ресницы себе подведя.

Утренний ветер — и звезд озорные светильники

Тают на крыше небес, устремляются вдаль,

Ломятся в утренний воздух ладонями сильными,

Словно забыв, для чего существует печаль.

Стынут минуты. Луна побелевшей фиалкою

Тихо повисла на ржавом гвозде сентября,

Смотрит в окно, исполняя мелодию жалкую,

Светом последним алмазы росы серебря.

Сохнет восток, одевается розовой наледью,

Дышит в окно янтарём предрассветного сна,

И — застревает в безмолвных извилинах памяти,

И — исчезает в небесных бокалах вина.

Дождь барабанит по крышам в надежде сомнительной

Струями тонкими плечи зарницы обнять.

Он замерзает — голодный, слепой, удивительный, -

Самое главное в жизни не смея понять.

ХОРОШЕЕ ДЕЛО БРАКОМ НЕ НАЗОВУТ

Мы почти не знакомы

И, наверно, различны.

Бросим в море оковы

Эфемерных приличий.

В наших порванных венах

Зародился и вырос

Неоправданной веры

Кровоточащий вирус.

И почти машинально

Из Запретного Плода

Выползает печальный

Червячок несвободы.

В окольцованных узах

Вероломного брака —

Непотребность союза

Рыбы, птицы и рака.

ЧЕРВИ И ЧЕРТИ

Мы пили, ели, -

Всего не счислить, -

И еле-еле

Пытались мыслить.

Мы грызли локоть,

Твердя "твою мать",

И понемногу

Учились думать.

У нас едва ли

В чести бороться:

Мы познавали

Игру эмоций.

Любя итожить,

А не утюжить,

Мы жили тоже,

Хоть — неуклюже.

Мы волком выли:

Достаньте, суньте...

Но мы ли, вы ли, -

Закончим в грунте -

В последней верфи,

И после смерти

Сожрут нас — черви:

Отнюдь не черти!

ПЕРЕКРЁСТОК ДОРОГ

Перекрёсток Дорог. Три дубовых креста над горою.

Что рассвет, что закат, — не поймёшь из-за мраморных туч.

Только чёрное солнце стоит над усталой землёю,

Только чёрные воды сбегают с Израильских круч.

Перекрёсток Дорог опустел перед светлой Субботой,

И слезинки дождя серебрятся на среднем кресте.

Под цветущей смоковницей слёзы солёные кто-то

Дарит мёртвой земле, что уснула над грудой костей.

Перекрёсток Дорог, перекрестье мечей у охраны,

И корона у солнца блестит, как терновый венец.

Ливня тёплые струи омоют кровавые раны,

Кровь, и слёзы, и пот смоет с Сына скорбящий Отец.

Перекрёсток Дорог сотрясается мелкою дрожью

От биения сердца земли и от горестных грёз

О скрещении судеб Рождённых Любовью и Ложью

И о Небе, где светится тридцать серебряных звезд.

ГЛАЗА

Две луны. Два холодных глаза.

Два души восковой окна.

Что им детская злая фраза, -

Им, познавшим молчание Дна?

Что им ласковый ветер с юга,

Разрывающий в клочья сталь?!.

"Мы уже не встретим друг друга", -

И привычное: "Очень жаль..."

Две луны. Два холодных глаза.

Нет в них ночи, и дня в них нет.

Подмигнули — четыре раза -

И закрылись: искать ответ.

ВОРОТА АДА, ВОРОТА РАЯ

Открытые двери Ада.

Замок на воротах Рая.

Но там, под землёй — стадо,

А там, в вышине — стая.

Закрыты ворота Рая.

Распахнуты двери Ада.