Устинья, дочь боярская. Обновление

* * *

— Благословляю!

Тут Федор и очнулся.

Аксинья?!

Даром ему никакая Аксинья не нужна! Ему Устя надобна! Но только он рот открыл, как ему на запястье материнская рука легла.

— Молчи, Федя. Будет тебе твоя Устинья, только молчи.

И так это сказано было, что рот у него сам собой и захлопнулся. Ежели матушка обещает, она всегда свое слово сдержит.

Так что Федор поклонился честь по чести.

— Когда так сложилось, пусть так и будет оно. Господь наш мудр и по своей воле любое дело управит. Прими мой дар, боярышня Аксинья.

Аксинья в ответ покраснела, поклонилась, пробулькала что-то невнятное... да, хоть и сестры они, да только Устинья себя держать умеет, а эта...

Дурища!

Вслух же Федор ничего не сказал, наблюдая, как Адам с помощником выносят из Сердоликовой палаты так и не пришедшую в себя Устинью.

Церемония своим ходом шла.

* * *

Не приходила в себя Устинья еще минут пять. Вот как принесли ее в лекарские покои, да стрелец за дверь вышел, так и вскинулась она, прищурилась.

— Что, мейр Козельский, поговорим?

Адам аж шарахнулся.

Смотрит на него женщина, а глаза у нее прищурены. И кажется мужчине, что по ободку зрачка искры бегут. Зеленые, яркие...

— Эммм... б-боярышн-ня, я рад... да, рад, что ты опамятовала...

— Кто тебе велел нить жемчуга из моих волос забрать?

Устя понимала, что сам Адам вряд ли к тому причастен. Не с его силенками порчу наводить, обычный он человек, не слишком хороший, не очень плохой. Но кто-то же велел ему?

А кто?

— Государыня Любава сказала.

Устя кивнула понимающе.

— А когда б она отравлена оказалась?

— Государыня уверила, что вреда тебе нить не нанесет, просто пока при тебе она, ты себя плохо чувствовать будешь... бредни бабские. Но как отказать? Она государыня, и брата ее я любил, служил ему честь по чести, — Адам за собой никакой вины и рядом не ведал.

Не вор он, не делал ничего противузаконного, а что государыне Любаве услужить согласился — так что ж? У нее любые фантазии быть могут, она недавно болела сильно. Иногда и потакать им следует, пусть уж... бабы!

Эти мысли у него на лице написаны были так ясно, что Устя только головой качнула.

Как же легко управлять некоторыми мужчинами! И женщинами тоже... только говори, что они хотят услышать — и будут танцевать под твою музыку.

— Дай мне жемчуг на минутку. Пожалуйста, мейр Адам.

— Хорошо, боярышня.

Устя пальцами жемчуг перебрала.

Да, вот тут и здесь. Всего пара заговоренных жемчужин на целую нить. И заговорены они хитрО, не на Устинью.

На Федора.

Как только царевич рядом оказался, так и сработало ведьмовство, так и ужалило. Устя и отреагировала, в обморок упала. Плохо ей стало.

Оказывается, и так можно?

А вот поделом, не всегда силой решить можно, иногда опыт куда как поболее дает! Хорошо же, урок она получила, даже два, и оба запомнит.

Нить Устя решительно протянула лекарю, сама с лавки встала, плечи расправила.

— Благодарствую, мейр Адам. Пойду я к себе.

— Провожу я тебя, боярышня. Не дай Бог, еще в коридоре где обеспамятеешь.

— Уже не случится такого. Спасибо, мейр Адам.

— Все одно, то мой врачебный долг.

— Когда долг, проводи, мейр. Я тебя благодарю за помощь.

— Не за что, боярышня. Служба у меня такая.

— Ты хороший слуга, Адам. Верный и честный.

Адам кивнул. Да, таким он и был, и знал это за собой. Приятно, когда твои достоинства замечают.

— Идем, боярышня. Позволь тебе руку предложить.

Устя позволила, и руку приняла, и к себе пошла. Что ж, как оно случилось, так тому и быть. Хотела она что-то поменять, да видно, не меняются некоторые люди. Хотя и забавно это получилось.

* * *

Аксинья стояла перед троном, рука об руку с царевичем Федором.

Миг триумфа.

Она такими словами не думала, но торжествовала.

Вот вам всем, боярышни! Охотились на царевича вы, а поймала его я! Я!

Я!!!

Скромная да умная Аксинья Заболоцкая, которая своего часа ждала и дождалась. Совсем как в сказке, когда младшая сестра и красива, и умна, и счастье обрела, вопреки злобным проискам...

Счастье, да не с тем.

Вот он, Михайла, Мишенька, в углу стоит, глазами круглыми смотрит, хлопает ими, ровно сова — не ждал, любЫй мой? А ужо тебе! Смогла я, добилась, царевной я буду, а ты на посылках у меня будешь, добьюсь я...

Царевич Федор нерадостным выглядит, ну так что же?

Скоро он поймет, что младшая-то сестра лучше старшей, скоро все про то поймут.

Вот и государь понял уже, смотрит довольно, улыбается, брата благословляет, а там и свадьба скоро будет...

Патриарх чем-то доволен, царица Любава смотрит благосклонно, мать-то не обманешь, мать сразу поймет, что для сына ее лучше будет! Не Устька!

Гадина!!!

Что ей — мало было?! Мало, да?!

Михайлу моего...

НЕНАВИЖУ!!! Обоих!!!

Ничего, теперь у нее, у Аксиньи власть вся, теперь все они у нее в кулачке будут! И поделом!

Сверкнули глаза, расправились плечи... пожалуй, в эту минуту Аксинья была почти красива. Только вот никому до того и дела не было. И это было самым горьким.

Хорошо еще, сама Аксинья этого не понимала. И улыбалась.

Здесь и сейчас она торжествовала победу.

* * *

Борис едва до конца досидел, уж потом отпустил всех, патриарха к себе позвал.

— Поговорить хочу, Макарий.

— Как велишь, государь.

Борис долго тянуть с вопросами да вежество разводить и не стал, рубанул с плеча.

— Что тебе Любава за этот спектакль пообещала?

Патриарх тоже не стал отнекиваться да круги плести. Когда б не спросил государь — то одно, а ежели понял... чего врать-то?

— Государь, мне царица ничего не обещала, уговорила попросту. Боярышня Устинья для царевича жена плохая, да ты и сам то видишь. Слишком она умна да сильна, она Федора в дугу согнет, от матери оторвет.

— Ему бы и на пользу, нет?

— Не знаю, государь, не ведаю. Федор легко чужому влиянию поддается, тебе то ведомо. Сейчас жена им управлять не будет, а мать его крепко держит.

— Мать тоже не вечная.

— А потом ты, государь, ее заменишь. А боярышня Аксинья глупа да податлива, будет детей рожать да покрова расшивать, ей большего и не надобно. Чернавок гонять да мужа ждать.

— Это верно. Откуда Любава знала, что Устинья упадет так-то?

— Про то не ведаю, государь. Может, договорилась она с боярышней, может, еще чего, могла она. А мне так объяснила, что никогда бы Феденька не согласился на замену, вот и пришлось хитростью взять. И тебе она признаться не могла, ты вранье не одобряешь, а как раскрыл бы ты замысел ее, так второй раз не получилось бы уже.

Борис подумал зло, что так ему и Любава скажет, слово в слово. И не отмолвишь ведь!

— Не получилось бы, это верно. Хорошо, Макарий, когда венчать этих двоих можно?

— Так через три дня, государь, и повенчаем, как дОлжно.

— Вот и ладно. От меня подарок жди хороший.

— Благодарствую, государь. А все ж ты тоже о женитьбе подумай? Покамест боярышни во дворце, их и задержать можно?

Борис брови поднял, а потом и улыбнулся.

— И то верно. Распорядись, чтобы без моего приказа никого не трогали, по домам не отсылали. Еще один отбор объявлять не будем, не надобно, а потихоньку я со всеми оставшимися боярышнями переговорю, а там и с отцами их.

— Как прикажешь, государь, так и будет.

Макарий улыбнулся довольно.

Мудрый он все-таки... и взгляды Бориса в сторону Устиньи давненько заприметил. Оно, конечно... невеста младшего брата. Нехорошо так-то.

Но ежели девушка обоим в душу запала?

И ежели самому себе признаться, то царица из нее куда как лучше получится, чем царевна. Умная она, боярышня Устинья, решительная, спокойная, и держать себя умеет, и говорит с достоинством.

Для царя она куда как лучше подойдет, чем любая другая.

Макарий, конечно, семье своей был предан, как без того. И родных любил, нельзя ж в себе все мирское вовсе убить, не получается так-то. Но ежели для Россы лучше так, как сложилось? И довольны все? И Любава с Платоном довольны, и Федор доволен будет, когда поймет, и Борису с Устиньей хорошо будет, надобно царю еще сказать, чтобы он Федора куда отослал подальше, когда жениться надумает на Устинье. А то неладно так-то будет.

Натворит еще Федька дел нехороших... лучше пусть едет в Козельск или Орловск, губернатором там. И Любаву с собой заберет.

Так-то оно всем лучше будет, да и патриарху бы от таких родственничков подальше — тоже неплохо.

И Макарий, хитро улыбаясь, отправился распоряжаться.

* * *

— Маменька, это что за ... и ....?!

Федор своих чувств и вовсе не сдерживал. Полетела в дальний угол ваза безвкусная, полетела за ней табуретка...

— А ну-ка довольно мои покои крушить! Сядь и послушай.

Таким тоном Любава слона на марше остановила бы, не то, что сЫночку любимого. Федор и остановился, как вкопанный, только глазами вращал, что тот слон, да дышал шумно.

Любава его оглядела, кивнула сама себе.

— Ты боярышню Устинью хотел? Так получишь ты ее! Вскоре после свадьбы и получишь!

— Как?

— Аксинье прикажешь сестру при себе оставить, для услужения. Она тебе покорится, она вообще слова поперек не скажет. Не то поучишь ее плеткой, как положено.

Федор кивнул. Теперь он мать куда как внимательнее слушал.

— А потом... пару раз в углу прижмешь, али просто прикажешь к себе явиться — кто тебе хоть слово поперек скажет?

— А сейчас? Сегодня?

— Только опосля свадьбы, вот, как Аксинья затяжелеет.

— Почему?!

— Потому как от твоих забав дети бывают, Феденька. Нехорошо будет, когда законный наследник позже ублюдка родится.

Федор головой помотал... дошло.

— А боярин Заболоцкий не возразит ли?

— Найду я, что ему предложить. Женись на Аксинье — обеих сестер получишь. Понял?

Федор к матушке подошел, обнял, поцеловал.

— Маменька... люблю тебя!

— То-то же...

Любава слезинку вытерла кончиком платка, сыну улыбнулась.

— Вырос ты у меня, Феденька, скоро внуков мне подаришь.

— Постараюсь, матушка.

— Только сначала с законной женой постарайся, а потом уж и с Устиньей. Глядишь, и вовсе ее в палатах оставишь, будет жить на твоей милости, слова не пикнет.

Федор закивал.

Явно его такая перспектива вдохновляла. Любава сына по голове погладила.

Сколько ж она для него перенесла, сколько сделала... чуть-чуть еще и все хорошо будет. Вот она, сильная кровь, и дети у Феденьки будут, здоровые... а Аксинья, или там Устинья...

Какая ей разница, что с бабами этими будет?

Пусть хоть подохнут обе, ей оно безразлично! У нее Феденька есть, сыночек родненький, о нем она и заботиться будет. А эти...

Сами встретились?

Сами и виноватые...

* * *

Устя не успела вещи в сундук сложить, потаенная дверца скрипнула.

Обернулась девушка, заулыбалась.

— Боренька!

— Устёна!

Царь к ней шагнул, за руки взял.

— Устёна, милая ты здорова ли?

— Теперь здорова, Боря. Теперь хорошо все.

— Ты с мачехой моей договорилась? Она тебе что пообещала?

Вмиг единый Устя посерьезнела, руки высвободила.

— Боря... сядь, прошу тебя. Послушай. Плохо все очень.

— Что — плохо, Устёна? Мне кажется, так все очень хорошо даже. Пусть Федька на сестре твоей женится, лишь бы не на тебе.

— Женится, — невесело Устинья усмехнулась. — Другое плохо, Боренька. Не сама я упала, не своей волей, Аксинья, дурочка маленькая, мне в косу жемчуг вплела, не простой, заговоренный. Паука того помнишь?

Борис только кивнул. Вмиг хорошее настроение как тряпкой стерло.

Помнил ли?

В другое время и не поверил бы, и не задумался. А вот так, когда аркан с него сняли, когда сам паука видел, когда горело сушеное чудовище, а его аж трясло...

Запомнишь после такого. И во все поверишь.

— Ты сказать хочешь...

— Хочу, Боря. Царица Любава из рода Захарьиных. А брат ее, боярин Данила, черным баловался, мать ее ведьмой книжной была, и Книга Черная ее сохранилась. Когда согласишься, бабушка моя покажет, где у него комната была потаенная, а там... лежит она там, хозяев ждет. За такое в иноземщине казнь без рассуждений, да и у нас не порадуешься, когда монастырем отделаешься — счастлив будешь.

— Так...

— Боярина нет, а жемчуг есть. А от царицы вдовой черным не несет, но что-то на ней есть. Сама я и половины не понимаю... Добряне бы ее показать, да нельзя той из рощи выходить. Бабушку попросить посмотреть?

— Попроси.

— Ей во дворец хода нет. Волхва она, когда патриарх узнает — худо будет.

— Как же он узнает, когда на свадьбу все Заболоцкие пожалуют? И бабушка твоя в том числе.

— Ох, Боря...

— Вот, и потихоньку на мачеху мою посмотрит.

— Ты лучше сам вспомни, как отец твой с ней познакомился, как полюбил ее... как... прости, Боря, но — как матушка твоя умерла? Не было ли в том чего неладного?

— Не знаю, Устя. Матушка ребенка ждала, родами умерла. Потом через месяца два отец к боярину Раенскому в гости пошел, а там Любава эта подолом вертит... и словно... приворожили его?!

— Ты сам сказал, Боря, не я....

— Устя, а можешь ты в матушкиных покоях побывать, посмотреть? Вдруг и увидишь что-то?

— Я — вряд ли. Сила-то у меня есть, а знаний не хватает. Вот бабушка, как придет, могла бы. И посмотреть, и увидеть. А разве...

— Нет, — Боря вопрос угадал. — Когда матушка умерла, я отца на коленях умолил покои ее закрыть наглухо, ключ от них мне отдать. Приходил туда, — голос взрослого уже мужчины дрогнул, изломался. — Когда отец на Любаве женился, та матушкины покои захотела, сильно. Да я отцу сказал, что ежели она в матушкины покои хоть ногой ступит, я с собой покончу.

— Он и воспротивился?

— Да.

— Слов ровно и не слышал, а когда ты... ты ведь сделал что-то?

— Нож взял, перед дверью встал, сказал, что сейчас на нож тот брошусь, — Борис ворот рубахи, шелком да золотом шитой распустил, шрам на плеча показал. Длинный, кривой, — Я и кровь уж пустил себе, я не остановился бы.

— Страх за тебя и приворот преодолел. Ненадолго, наверное?

— Ненадолго. Но матушкины покои отстоял я, никто туда не вошел.

— Ох, Боря... давай мы с прабабушкой сходим. Я могу и не понять, даже если почувствую, а спустя столько лет любой след хрупким станет. Пожалуйста, давай не рисковать.

Хотелось Борису пойти прямо сейчас, и разобраться во всем сейчас — стерпел. Опять же...

Узнает он, что матушку отравили или еще как сглазили — что сделает?

Хотя это вопрос глупый.

Что-что, да просто отправит Любаву в монастырь. Навечно.

И монастырь выберет такой, чтобы пожила подольше и помучилась побольше. Вон, скальный монастырь! В скале вырублен, не сбежишь, не выживешь долго. Прекрасное место!

— Думаешь, Любава отца приворожила?

— Не знаю, Боря. Про первую любовь много сказано, а ведь еще и последняя есть, самая сладкая и самая горькая. А про нее частенько забывают. Мог твой отец и сам полюбить, так тоже бывает. Молодая, красивая, обаятельная — что еще надобно?