Часть 2. Наследие
XII. Темные пятна на светлом лике
Вокруг нас в озаряемом вспышками тумане пролетали огромные валуны и деревья с торчащими корнями, мелькали перекошенные от ужаса лица врагов. Пару раз из тумана или с того света мне подмигивали желтые крапчатые глаза, хотя последнее я отношу на власть иллюзий. Я не лишился сознания от страха лишь потому, что мысль потерять Сагитту пугала меня куда сильнее — колдунья стала моим якорем в этом бешено вращающемся мире.
Сколько длился полет, я не скажу даже приблизительно. Все было в нем зыбко — отсутствие почвы под ногами, отсутствие времени и любых ориентиров, по которым можно его определить. Мы пролетели по воздуху значительное расстояние и приземлились на пологом склоне, поросшем редколесьем из карликовых берез, искривленных ив, диких яблонь и груш с побитыми морозом плодами.
Приземление едва не вышибло из меня дух. Рядом попадали камни, деревья и прочие захваченные смерчем предметы. Я видел тела вражеских воинов — переломанные и покореженные, все они были мертвы. Меня даже посетила мысль подыскать себе доспех, но куда ни падал взгляд, целого ни нашлось нигде: железо было смято и продырявлено, точно по нему проскакал табун лошадей. Удивительно, что смерч, обладающей столь разрушительной силой, по какой-то прихоти пощадил нас. Хотя, если принять не веру то, что он был вызван последней волей Альхага — ведь не зря колдун поклялся нас спасти! — тогда становилось понятным многое.
Слуха моего достигли голоса. К нам спешили Драко и Браго. Последний уже успел наполнить свою заговоренную флягу и жадно из нее отхлебывал. В другой руке воина было зажато яблоко.
— Говорил же тебе, крыса выживает даже в перегонном кубе у алхимика! Ты задолжал мне аврум! — обрадовался Браго нашему спасению. — На каких только жеребцах ни ездил, а вот смерч оседлать довелось впервые! Новоровист, однако! Как взлетели, кругом молнии блещут, все гремит, свистит, полыхает. И рожи вражеские порхают, что твои бабочки. Ей-ей, есть от чего сойти с ума. Да только наша первейшая забота — его высочество беречь, а уж потом и с ума сходить можно. Видел, как я этих бабочек на острие клинка нашпиливал? Что, Драко, ты испугался тоже? Держи, выпей для храбрости!
— Где его высочество? — прервала бахвальство воина Сагитта.
— Так неподалеку на камушках отдыхает, — нимало не растерялся Браго.
— Вы его одного оставили?!
— Хвала Создателю, здесь все мертвы. А его высочество мертвяков не боялся никогда.
Около нас послышался шорох. Из-под оставленного смерчем завала выбрался Ирга, целиком закопченный, с обгоревшими волосами и без бровей. На скуле горца багровел огромный синяк.
— Вот ведь оказия какая... пока летел, молнией, молнией ударило! — бормотал горец, потирая скулу.
Сагитта выразительно глянула на воинов.
— Альхаг умер ради того, чтобы его высочество Ариовист взошел на престол и продолжил преобразования, начатые королем Максимилианом. Если с принцем что-нибудь случится, жертва Альхага станет напрасна! — отчеканила она.
Со смертью наставника колдунья сделалась точно ледяная статуя — холодная, колкая, а тронь — рассыплется в прах. Она была с нами, но сознанием пребывала в прошлом с Альхагом. Все ее слова и поступки служили одной цели — возвести на трон Ариовиста. Воплощение воли Альхага сделалось смыслом ее существования, так пыталась она примириться с его смертью. Колдунья не отходила от принца ни на шаг. Она замучила придирками воинов. Она изводила себя тяжелыми мыслями, отчего меж бровей ее образовалась морщинка. Ночами, когда мы спали, она оплакивала Альхага. При виде ее горя, которое, как и слезы, как и дрожащие тонкие пальцы, она тщательно прятала, у меня разрывалось сердце. Я почти ненавидел лейб-мага за то, что счастью этой женщины он предпочел государственные интересы. Будь Сагитта моей, ни за какие богатства мира я не отказался бы от нее!
От недосыпа Сагитта сделалась нервной и раздражительной. Драко укоризненно качал головой, Браго боялся лишний раз заговорить с ней. Принц старался быть выше опеки колдуньи, однако только слепой не заметил бы, как сильно она ему докучает.
Однажды и он не выдержал:
— Довольно меня преследовать! Я не нуждаюсь в няньке, которая контролировала бы каждый мой шаг!
Лишь Ирге все было нипочем. Говорят, будто ударившая в человека молния недостойных убивает сразу, а достойных наделяет великими дарами. Похоже, в темноте молния не разобрала, куда бить, и по ошибке сочла горца достойным. В Ирге пробудился талант сочинителя. И прежде говорливый не в меру, наш проводник с пылом взялся складывать истории.
— Ой, и давно то было. Наслал однажды Хозяин ветров на селение вихорь страшен зело. Собрались тучи черны, выпал град небывалых размеров, стало темно, аки в ночи....
Если б не несмолкаемая болтовня, наша радость спасению горца не знала границ, ведь кто еще, кроме Ирги способен был отыскать дорогу сквозь лабиринты Кобальтовых гор? На расспросы проводник неизменно заверял нас, что беспокоиться не о чем, что доблестные господа отклонились с пути всего ничего, и волею Хозяев да не без скромной иргиной помощи скоро наверстают упущенное. Ой, да вихорь темен, зело страшен...
Мы держались оставленной смерчем просеки. Центр ее был пустынен, в то время как по бокам высились деревья. В беспорядке валялись вывороченные из земли камни, яблони стояли то усыпанные плодами, то голые до черноты, причем расстояние между теми и другими составляло не больше пары шагов. Порой мы сворачивали, чтобы обойти возникавшие перед нами препятствия, будь то скальный уступ или крутой обрыв. Воздушным путем смерч двигался напрямик, мы же, не обладая крыльями, силились повторить его путь по земле. Последним препятствием стало глубокое ущелье. От края до края его мог бы перескочить всадник на лихом скакуне, нам же предстояло искать обходную тропу.
Сагитта не осмелилась перечить будущему королю, поэтому шла одной из первых, а Ариовист и я оказались в хвосте. Принц часто останавливался, кашлял, переводил дыхание. Из-за этих остановок мы постепенно отстали. Смолк шорох шагов, все тише делалось бормотанье Ирги, сочинявшего очередную легенду. Его высочество опять замешкался, я, шедший следом, остановился тоже. Когда же мы двинулись дальше, принц вдруг споткнулся. В мгновение ока оказался я подле него. Я успел ухватить Ариовиста, когда он уже висел над бездной. Под весом его высочества ноги мои заскользили, я почувствовал, что теряю равновесие. Мгновения я барахтался в ужасе, пока не ухватился свободной рукой за искривленный березовый ствол. Я надеялся, что Ариовист поможет мне, однако он повис, не предпринимая никаких попыток к спасению.
— Отпусти! — приказал принц.
Мне показалось, будто я ослышался. Я и не думал повиноваться приказу, а напротив, вцепился в него еще крепче и принялся звать на помощь.
Тогда Ариовист заговорил, и это было вовсе не те слова, какие я предполагал услышать. Голосом ровным и отрешенным он как будто беседовал с зеркальным отражением в одном из будуаров дворца. Куда больше отсутствия опоры под ногами его занимали собственные рассуждения.
— Альхаг ждал, что я приму корону, а с нею вместе — бремя управления королевством. Герцог Орли надеется, что я отдам корону ему. Церковь и министры требуют отмены отцовского эдикта. Народ жаждет снижения налогов, раздачи зерна, и победоносных войн. Ближайшие и отдаленные соседи наперебой шлют мне портреты принцесс. Все чего-то ждут, и ждут, и ждут, и ни один не поинтересовался моими желаниями. Будто я какой-то деревянный болванчик! Будто у меня их и быть не может! А я... я мечтал прежде о великих свершениях, теперь же чувствую себя столетним старцем. Я хочу только покоя. Я умираю. Не спорь, мне ли не знать.
— Ваше высочество, вы нуждаетесь в тепле в покое. Дорога была долгой, она измотала вас. Но хороший лекарь в два счета поставит вас на ноги! — покривил я душой, чтобы успокоить принца.
Лекарем я не был, но судя по всем признакам, последние дни Ариовист держался исключительно на гордости и упрямстве. Заупрямился он и теперь:
— Ни один лекарь не властен исцелять души. Ведь это я убил отца. Молчи, не смей перебивать! Капля по капле я подливал ему яд — в питье, в еду, в постель и на одежду, и на уста женщин, которых он целовал. Не догадался никто, даже старый змей Альхаг. О, я был осторожен. Я сумел рассчитать все до мелочей, не учел лишь той малости, которую нельзя пощупать или измерить, которой, как говорят некоторые, вовсе нет. Я смог совершить убийство, но так и не научился с этим жить. Каждую ночь отец приходит ко мне, становится в изголовье моего ложа и оплакивает меня, и просит Создателя меня простить. Создатель простит, ведь он милостив. Но сам я не прощу себя никогда!
Признание было страшным, хотя я и ждал чего-нибудь в этом роде. Любой болезни есть причина. Теперь я узнал причину недуга Ариовиста.
— Я вспоминаю времена, о которых предпочел забыть, полагая себя слишком взрослым. Как отец сажал меня на колени, как делился он со мной мечтами и планами, как долгими зимними вечерами мы вместе поднимались на башню, где рассматривали небо в зрительную трубу. "Нет ничего прекраснее, — говорил отец, — чем сияние звезд на небесной тверди. Такие светлые, такие чистые. Им чужды пороки. Там, в небесах они превыше злобы и коварства нашего мира. Так и ты должен сохранить в чистоту в сердце своем, дабы возвысится над злом и пороком".
Когда я начал подрастать, отец чаще стал предоставлять меня самому себе, ведь управление страной требовало его постоянного внимания. Избалованный и эгоистичный, я думал, королевство ему важнее меня. Я так и не понял двигавшего им чувства долга, чувства, в жертву которому он принес себя целиком. Мы отдалялись друг от друга. Он правил страной, а я черпал жизнь полной чашей. Я был наследным принцем и позволял себе все, на что только способно воображение. Отец пытался меня образумить, но я был глух к его словам. Приятели, которыми я себя окружили, шептали, что старик не хочет уступать мне престол. Будто бы Альхаг, которого он приблизил к себе давным-давно, пообещал королю эликсир бессмертия. И я поверил клеветникам. Ослепленный жаждой власти, я убил моего отца. С тех пор я боялся смотреть на звезды. А вчера поднял лицо к небесам и не смог вынести их сияния.
Из меня получился бы скверный король, перед лицом смерти я могу перестать себя обманывать, будто что-то значу. Ты — другое дело. Я едва переносил тебя — выскочку, вора, ибо ты воплощал в себе то, что принято презирать при дворе. Но постепенно из-за нашего сходства мне все больше начало казаться, что ты — это тот же я, только лучшая моя часть. Таким хотел видеть меня отец. Таким мог бы я стать, не родись в клетке дворцовых стен: независимым, свободным, не скованным никакими условностями, кроме собственной совести. Поразмысли над моими словами на досуге, когда надумаешь сетовать на судьбу. Альхаг разглядел тебя куда раньше. А я-то удивлялся, зачем старый змей тебя пригрел.
— Ваше высочество, опомнитесь! Мне не нужна корона!
Держать Ариовиста становилось труднее. Он же, вместо того, чтобы бороться за жизнь, занимался самобичеванием, выбрав для этого крайне неудачное время и место. Подумать только: человек, висевший над пропастью, бредил звездами! Я был уверен, что у него помрачился рассудок.
— Не тешь себя иллюзиями, будто властен что-то решать. Хочешь ты того или нет, на тебя оденут корону.
Черт возьми, да я ничего не понимал в управлении страной! Я легко мог обчистить карманы зазевавшегося прохожего или проникнуть сквозь запертую дверь. Благодаря Сагитте, худо-бедно я научился метать кинжал и размахивать мечом, но даже последний конюх смыслил в государственных делах больше меня. Я не умел читать и писать. Политика была для меня тайной за семью печатями. Смешно — на вора куда чаще одевают петлю, нежели корону.
Все это я принялся выкладывать Ариовисту, собираясь потянуть время. Но принц разгадал мое намерение. Он воспользовался мною, чтобы облегчить душу, а затем я стал не нужен ему. Краем глаза я видел, как к нам спешат Браго и Драко. Увы, принц видел их тоже. Резкая боль неожиданно пронзила мою руку — зная к чему готовиться, я сумел бы ее перетерпеть, но разве мог я ожидать, что наследник престола вгонит в мое запястье изукрашенный рубинами и альмандинами кинжал?! Когда подоспели воины, принц находился на полпути ко дну пропасти. Когда подбежала Сагитта, кровь Ариовиста уже обагрила камни.
— Хочешь, я брошусь за ним следом? — сказал я, не зная, чем еще ее утешить. В конце концов, это я не удержал наследника престола.
И тогда она сказала то, чего я меньше всего ожидал от нее услышать. От нее, и кого бы то ни было.
— Я хочу, чтобы ты занял его место.
— Ты хочешь, чтобы я выдал себя за принца? — глупо спросил я колдунью.
— Я хочу, чтобы ты стал королем. Смерть Альхага не станет напрасной.
О, Создатель милостивый и милосердный! Она была совершенно серьезна. И она подбивала меня на самый грандиозный блеф в моей жизни.
Я опешил. Никогда не лезший за словом в карман, впервые я не знал, что ответить. Азартную мою половину так и распирало от желания согласиться, и выразить свое согласие громко, чтобы ни у кого не осталось сомнений. Но путешествие изменило меня, и потихоньку я осознавал суть произошедших со мной перемен. Я стал осторожен. Я стал рассудителен. Мне не хотелось очертя голову бросаться в омут, глубины которого я не знал. А глубина там была преизряднейшая, и таившиеся в ней чудовища были мне не по зубам. Следовало обладать изощреннейшим умом, чтобы водить за нос тех, кто умнее тебя. Следовало быть виртуозом обмана, чтобы прожить жизнь в чужой шкуре. Быть может, я и не собирался возвращаться к прежней своей жизни, но точно так же далек я был от того, чтобы примерять на себя корону. Я увидел мир, я многому научился, и мне было, что терять.
Что-то внутри меня противилось легкой наживе. После откровений принца, я сомневался в своем праве быть королем. Вор Подменыш, без зазрения совести хватавший все, что попадалось под руку, увидев самый большой в его жизни куш усомнился, достоин ли он его. Да только не был я прежним Подменышем. Уж если сам принц счел себя недостойным, то как смею я замахиваться на святое?
Мне нужно было время, чтобы взвесить возможные последствия подобного решения, примерить его на себя и взрастить в тишине и безмыслии. Вы скажете, что оказавшись в подобной ситуации, не усомнились бы ни на миг. Пусть так, да только многие ли из вас могут похвастаться тем, что действительно стояли перед таким выбором? Пожалуй, с ними я бы поговорил.
Сагитта, не ведавшая о терзавших меня сомнениях, пустилась напролом:
— Вы с его высочеством были похожи, как две капли воды. Даже герцог Орли, знавший Ариовиста с пеленок, и тот принял тебя за принца. Ваше сходство введет в заблуждение кого угодно.
— Но только если обман раскроется, меня повесят, — рассудительно заметил я.
— Если обман раскроется, виселица станет для тебя несбыточной мечтой, — фыркнул Браго.
Драко замычал в согласии. Не похоже было, чтобы воинов ужаснуло предложение Сагитты. Я впервые задумался, что заставило их последовать за Альхагом — и немногословного основательного Драко, и Браго, забияку и балагура. Были ли они верны политике Максимилиана или просто следовали за принцем по велению долга. Чтобы согласиться на авантюру, в которую втягивала меня Сагитта, мне предстояло понять и узнать очень многое.
