Ангелы молчат

КИРА

Дэвид, открой глаза!

Дж. Джиани

Я быстро расправилась с замками и вошла в прохладу квартиры, на ходу бросив сумку на кресло и включив автоответчик. В этот момент рука дрогнула, словно получила маленький электрический разряд.

Автоответчик стал похож на бомбу с часовым механизмом, только тронь блестящую черную клавишу — и раздастся взрыв, который уничтожит комнату, дом, город, штат... Хотя это, конечно, зависит от силы взрыва. Возможно, разрушения коснутся только ЭТОЙ комнаты, ЭТОЙ жизни. ЭТОЙ руки, пальцы которой прямо сейчас мягко нажимают кнопку.

"Привет, это Кира Касл, которой нет, но она вас внимательно слушает".

Прозвучал сигнал, а следом за ним голос, такой истерзанный, словно он начал пробиваться еще задолго до сигнала. Словно для него сигнал — такая мелочь, которая недостойна и секунды внимания перед лицом настоящей проблемы.

— Кьяра! Господи... где же ты... Кьяра, ты дома? Перезвони мне!

Я схватила трубку и набрала номер. Мое имя — Кьяра, оно всегда казалось мне дурацким, и в сознательном возрасте я преобразовала его в Киру, близкие друзья — если точно, то один из них — называли меня Ки — намек на дурацкую детскую пьесу, в которой я играла Ключ-от-Замка, когда мне было шесть. Перри Мастертон играл принца, который искал тот самый ключ, но к нему почему-то никакое прозвище не прилипло. Может, потому, что мне лучше удалась роль.

И только один человек, кроме мамы и Вилли, называл меня Кьяра. Если бы я не была в этом уверена, то никогда не узнала бы Лиз Уоррен по голосу.

— Лиз? Что с вами?

— Не со мной... Кьяра, что нам делать?! Боже мой, я поверить не могу...

Она старалась говорить спокойно, но воспринимать такой голос миз Уоррен было странно и страшно. Лиз была из тех женщин, которыми становятся маленькие девочки, способные убить крупную крысу. Без колебаний. Каблуком новой туфельки. Под театральный визг подруг, сидящих на столе, поджав ноги.

Я-то думала, что Лиз Уоррен и вовсе не умеет визжать.

До этого момента.

— Что случилось, Лиз? — проговорила я на выдохе. — Что-то с Адамом?

Почему-то именно её сын вызвал у меня мгновенную ассоциацию с возможными неприятностями, хотя он всегда был тихим и спокойным. Пожалуй, слишком тихим и спокойным для тинэйджера.

— Нет... С Эвой. На нее кто-то напал... какое-то животное... Она истекает кровью! Она не двигается! Я же говорила ей... черт... Кьяра?..

С Эвой.

Я уронила трубку.

На нее кто-то напал... какое-то животное...

Если бы это было животное, Лиз бы не позвонила мне. Она бы просто вызвала "скорую".

* * *

КИРА: дубль два

Я летела тогда из Нью-Йорка — села у окна и постаралась отвлечься от полёта планированием дальнейшей жизни. Депрессия всё ещё не покидала меня, я была полна злости на систему, навсегда поставившую крест на моей карьере. Да плевать на карьеру. На работе. На единственной работе, которой я хотела посвятить жизнь.

Рядом со мной сидела женщина в светло-голубом деловом костюме и листала журнал. Она мне как-то и понравилась, и нет одновременно. Понравилась потому, что выглядела целиком на свои сорок — не больше и не меньше — но при этом была молодой, элегантной и привлекающей внимание. А не понравилась потому, что такие люди в основном снобьё. Хоть и летит не первым классом, но аристократизм так и прёт. Сейчас начнется — вода не такая, еда не такая...

Это началось-таки, но неожиданно совсем с другой стороны. Третья наша соседка, тучная дама с пятью подбородками, как только вошла, оглядела салон заплывшими глазками и заявила, что здесь душно. Это было лишь начало. Через десять минут бедные стюардессы сбивались с ног.

Мне знаком этот тип людей — склочники. Им плохо, даже когда хорошо, и становится хорошо, когда другим плохо. Они не закрывают рот даже после того, как им отдают всё самое лучшее. Их все ненавидят, но почему-то молча терпят, что я сейчас и делала.

Моя соседка продолжала невозмутимо читать, когда моё терпение постепенно приближалось к критической точке. В салоне повисла напряженная тишина, и потому этот противный голос звучал ещё четче. Я из последних сил старалась отвлечься на пейзаж. А дама все ворчала и ворчала, пока сквозь поток возмущений, сквозь который я уловила даже кое-что про тех, кто "пялится в окошко, в то время как другие в проход вываливаются..."

Горячая волна гнева вскипела и подкатила мне к горлу, к слёзным протокам. Я внезапно ясно почувствовала, что ещё секунда — и я или зайдусь в истерике, или вцеплюсь в её крашеные жидкие кудряшки и буду трепать, трепать, пока не оторву голову.

Моя непоколебимая соседка наконец перелистнула последнюю страницу, аккуратно сложила журнал на коленях. А потом наклонилась к огнедышащему дракону и вполголоса, но внятно произнесла:

— Завали ебало, а?

Дама подавилась на полуслове, и её поросячьи глазки растерянно заморгали. Этого никто, кроме меня, не слышал, однако напряжение в салоне само собой волшебным образом спало, все зашевелились, как-то ожили, я услышала детский смех.

А у меня просто отпала челюсть. Не столько от контраста между внешним видом леди и манерой выражаться, сколько от восхищения. Гнев сменился блаженством, просто моральный оргазм какой-то. Я была готова обнять её, но только и смогла сказать:

— Я приношу вам благодарность от всего салона. Меня зовут Кьяра Касл.

Она внимательно посмотрела на меня и протянула узкую руку с безупречным маникюром:

— С некоторыми нужно говорить на их языке, если хочешь, чтобы тебя правильно расслышали. Элизабет Уоррен.

Это прозвучало как цитата, и мы рассмеялись.

Почему я вспомнила об этом сейчас?

* * *

Перри постучал ложкой по моей чашке.

— Ки, ты что, спишь?

Я вскинула голову, словно и вправду задремала. В круглосуточном кафе так рано совсем не было народу, хотя в перерыв набивалось под завязку. Здесь было здорово — уютно и без претензий, как раз то, что надо. И больница всего-то через дорогу.

— Ой, прости. Ты что-то говорил?

— Говорил, что тебе нужно отдохнуть. Засыпаешь на ходу.

— Ничего подобного, — запротестовала я. — Я все помню. Мы говорили о том, что пришел новый чек, и теперь мы можем много чего купить.

"Кьяра, что мне делать?!"

Я внезапно замолкла, тряхнув головой, будто в ушах зазвенело.

— Что?

— Да ничего. Наверное, и правда стоит выспаться.

Перри шутя щелкнул меня по носу.

— Как его зовут?

— Да иди ты, доктор.

— Идите лучше вы, доктор. Приятных снов.

— До завтра.

Я поцеловала его в щеку, схватила сумочку и направилась к машине. Одолевала подруга-бессонница, и я предпочла провести ночь на работе, а Перри как верный друг не мог оставить меня одну. Он был совой, в отличие от нас с Джошем, и ему это ничего не стоило.

Он догнал меня у двери.

— Пойдем, отвезу. Ты засыпаешь.

Сопротивляться не было никаких сил.

На ступеньках сидела Имоджен, мы заметили ее сразу — острые коленки, растрёпанные волосы, веснушки по всему лицу — даже на вызывающе приподнятом подбородке. Вначале я знала только, что Имоджен из обеспеченной семьи, но у этой девчонки напрочь отсутствовала хоть какая-то привязанность к дому и родителям. Её мозги будто были созданы по другой схеме, и согласно этой схеме она ни минуты не могла находиться в помещении — закрытом, открытом, под крышей, без — неважно.

Первый раз она сбежала из дому в девять лет и продолжала делать это постоянно, ночуя под открытым небом и путешествуя исключительно пешком — машины тоже входили в список ненавидимых вещей, как школа и трёхразовое сбалансированное питание. Полгода Имоджен провела в частной психиатрической лечебнице, где чуть не умерла от приступов клаустрофобии. Она кричала день и ночь, останавливаясь только затем, чтобы набрать в легкие воздуху, и билась в припадках. Её запирали, связывали, но каким-то непостижимым образом Имоджен освобождалась и бродила по коридорам лечебницы, как привидение, до смерти пугая пациентов своим тоскливым вытьём. Лекарства на неё почти не действовали. В конце концов, родители забрали её и, казалось, смирились с тем, что их дочери уже никогда не быть нормальной. Никогда она не поступит в колледж, не выйдет замуж за служащего банка и не заведет домик с белым заборчиком, тремя детьми и собакой. Я представить не могу, как это было сложно для них, но некоторые вещи просто нельзя исправить, как нельзя превратить гея в натурала при помощи процедур, таблеток и многочасовых душеспасительных бесед. Это просто нужно уметь принять. И они приняли дочь такой, какая есть.

Только через год Перри сказал мне, что Имоджен — младшая дочь Аттилы Утора. Теперь уже единственная. Ясно, что я не узнала её — она была совсем маленькой, когда мы с её сестрой на вершине особняка мечтали о будущем... Мне стало жутко от такого чудовищного баланса — один из самых преуспевающих людей в стране потерял — прямо ли, косвенно ли — сразу двух дочерей. Если это та цена, которую требует вселенское равновесие, то я возненавидела бы деньги.

Сейчас Имоджен было четырнадцать, и она постоянно слонялась рядом с нашей клиникой. Чем-то её привлекало это место, но чем — одному Богу известно. Под нашей крышей она почему-то ночевать могла. Иногда она мыла машины, а потом покупала мороженое и ела на ступеньках довольная до чертиков — хотя мама и папа могли просто завалить её любыми сладостями, Тадж-Махал из них построить. Иногда Анн-Мари Утор осторожно прокрадывалась ко мне или Перри и выспрашивала, видели ли мы Имоджен и как она. Мы заверяли её, что все в порядке, а она просила присматривать за ней. Даже деньги предлагала, но мы, конечно, не взяли их. Мы и так достаточно получали от Аттилы, да и ничего не стоило смотреть за маленькой дикаркой и прикармливать её. Кроме того, мне ужасно жаль было Анн-Мари. Когда погибла Фокси, Имоджен было четыре года, и она осталась для матери единственным спасением от безумия. Но не только не спасла ее, но и не спаслась сама... Хотя я не назвала бы состояние Имоджен безумием. Скорее открытым сознанием. Наверное, чрезмерно открытым.

Я не знала, но чувствовала, что в семье Анн-Мари Утор не всё гладко. И ещеё испытывала к ней огромное уважение. Неизвестно, как переживает это Аттила, но она держалась молодцом. Не знаю, смогла бы я так. Когда Джош валяется дома в жутком похмелье после вечеринки в "Разоренной могиле", или знакомит меня с очередной кошмарного вида и поведения девицей с татуировкой на груди и пирсингом на языке, или отходит после кислоты, я устраиваю ему качественные разгоны. А ведь он мне не сын и даже не брат. И всё равно стоит мне только представить, что с Джошем может что-то случиться, и я уже места себе не нахожу. Что же будет, когда у меня появится свой ребёнок? Да подумать страшно.

Увидев нас, Имоджен поднялась и поскакала навстречу, используя квадратную плитку дорожки как классики. Она была довольно опрятно одета и со стороны производила впечатление вполне благополучного подростка.

— Привет, привет, привет! — проговорила она быстро. Потом дотронулась ладонью до груди Перри.

— Ангелы поют!

Это был её своеобразный ритуал. Мы-то уже привыкли к "тараканам" Имоджен, но прохожих она порой пугала всерьёз. Однажды она довела до истерики какую-то не в меру религиозную особу, сообщив, что её ангелы плачут. Благо мы были поблизости и принесли ей воды и валерьянки. А Имоджен смотрела на это со стороны с чувством исполненного долга.

— А у меня? — спросила я.

Она приложила ладошку к моей груди.

— Поют, поют! Ангелы поют!

— Ну слава богу. Хочешь кока-колы?

— Имоджен пьёт колу, ест колу, Имоджен не может жить без колы! — пропела она, улыбаясь. Потрясающая улыбка, а в глазах порой мелькала такая глубокая мудрость, что по спине пробегала дрожь. У одной моей подруги был младший брат, тоже умственно отсталый, и у него — такой же взгляд — в нем бережно хранилась вся жизнь, которую ему никогда не прожить. Но он не дожил до возраста Имоджен. Она, кажется, умирать не собиралась и гордо несла свое тайное знание в массы.

Перри дал ей десять долларов. Она приблизилась, заговорщически шепнула: "Он ищет тебя" — и унеслась с радостными воплями к ближайшему автомату.

Я таки задремала в машине, и только легкие прикосновения губ к векам заставило меня чуть-чуть выплыть на поверхность. Перри всегда так — будто разбить меня боится, будто я стеклянная. Мы друзья, всегда ими были и, боюсь, всегда будем — по крайней мере, мне так кажется. Без сомнения, Перри ко мне неравнодушен, но... видно, не настолько, чтобы терпеть фантом моей первой любви в нашей постели. Я его тоже люблю, но насколько — предпочитаю не думать. Мы друзья, и пока что это работает без сбоев.

— Приехали, Ки.

Перри отодвинулся, прежде чем я открыла глаза. Этого совсем не хотелось — то ли от усталости, то ли от этих поцелуев.

— Тебе иногда не кажется, что Имоджен действительно что-то такое знает? — спросила я сонно, пытаясь стряхнуть остатки дремоты.

Он ищет меня.

— Имоджен — потёмки, — ответил он. — Наука, к сожалению, до неё еще не доросла. Ну что, до квартиры проводить или сама справишься?

— Сама, спасибо. Давай и ты спать.

Он хмыкнул, и это означало — только после пачки снотворного. У Перри было личное отношение к сну.

Дотопала я на автопилоте. Быстро расправилась с замками и вошла в прохладу квартиры, на ходу бросая сумку на кресло и включая автоответчик. В этот момент рука дрогнула, словно получив маленький электрический разряд.

"Кьяра!!!"

"Привет, это Кира Касл, которой нет, но она вас внимательно слушает".

Автоответчик стал похож на бомбу с часовым механизмом, только тронь блестящую черную клавишу — и раздастся взрыв, который уничтожит комнату, дом, город, штат... Хотя это, конечно, зависит от силы взрыва. Возможно, разрушения коснутся только ЭТОЙ комнаты, ЭТОЙ жизни. ЭТОЙ руки, пальцы которой только что мягко нажали кнопку.

"Кьяра, это я, — раздался голос Лиз Уоррен. Как обычно, сдержанный, ну разве что немного больше. Будто все-таки она прилагала усилия, чтобы сдерживаться. — Перезвони".

Я схватила трубку и набрала номер.

— Что случилось, Лиз? Что с Эвой?

У самого уха повисла пауза, душная и тяжёлая, почти осязаемая.

— Ты уже знаешь? Откуда?

Откуда ты знаешь, Кьяра? Ты первая, кому я звоню!

— Вези её в клинику, Лиз, не теряй время, — ответила я, пропуская мимо уха вопросы, требующие слишком уж развернутых ответов.

— Я не могу, Кьяра. — Спокойствие Лиз медленно, но верно давало течь, капля за каплей, как кровь, покидающая тело Эвы. — Все узнают, а ей только девять лет. Ей еще жить. Ты же знаешь, я не могу.

Я глубоко вдохнула, собралась.

— Вези. Мы сохраним всё в тайне, если что, но может, ещё не поздно. Быстро, Лиз. Я звоню Перри.

Лиз Уоррен положила трубку, не прощаясь, и я по-быстрому перезвонила Перри, не давая себе времени обдумать наш странный диалог. Как давно такого не было. Последний раз у меня было видение в прошлом году, и я не то чтобы знала, но догадывалась, что (кто?) его вызвало.