Have a nice death!

СМЕРТЬ И ПРЕСТОН

В комнате Полины у порога нерешительно

мнется рассвет.

Утро Полины продолжается сто

миллиардов лет.

* * *

Я никогда не думал, что в свадьбах есть что-то интересное. Да, в общем, я никогда на них и не бывал раньше. А сегодня моя сестра Лиззи наконец выходит за Джереми — честно говоря, мне уже надоело, что все только об этом и говорят. Столько лет. Они же встречаются чуть ли не с моего рождения — так зачем было тянуть так долго?

На самом деле все не так уж и плохо, хотя и довольно скучно. Надеюсь, Фрэнс не скоро выйдет замуж — если вообще выйдет. Она все мечтает о своем воображаемом дружке, и как я ни пытался что-нибудь разузнать, молчит, как воды в рот набрала. Ну и ладно. Не очень-то хотелось. Все равно она все придумывает, хотя к ней постоянно липнут самые настоящие парни. Фрэнс всех отшивает. Такая она.

Лиззи совсем другая, она могла бы быть старшим братом. Она крутая, по-настоящему. Построит кого угодно. Она точно будет прокурором, как мечтает. Хотя Фрэнси тоже палец в рот не клади — короче, если б я был ботаном, она отпинала бы любого старшеклассника за кривой взгляд. А раз я не ботан, то сам отпинаю кого угодно. Папа говорит, что сестер надо защищать, даже если они такие взрослые.

Короче, свадьба. "В болезни и здравии и бла-бла-бла". Но есть у меня один интерес — я слышал, что приедет Крис, сын крестной. О нем никогда не говорят — не потому, что скрывают, просто не говорят. Все знают все равно — какой смысл скрывать. Я раньше его ни разу не видел, хотя когда мне стукнуло десять, он приезжал и даже подарил мне скейт. Да такой, что я положил его рядом с кроватью и ночью пять раз просыпался, чтобы потрогать — есть он или мне приснилось. Крис вообще если приезжает — всегда такие классные вещи привозит, и девчонкам, и брату, и своим родителям, и моим иногда. Джереми всегда говорит — откуда ему знать, что нам понравится? Что вообще людям нравится? Как он понимает, они же из другого мира и вряд ли разбираются в скейтах или в платьях или в приставках. Это не просто дорогие вещи — это нужные вещи. И клевые. Помню, как Джереми сказал в Рождество — надо быть человеком, чтобы разбираться, так что вряд ли Крис сам выбирает эти подарки. Крестная тогда вышла на кухню и очень долго там была.

В общем, с тех пор как они приехали, я глаз с них не спускаю. Крис и его друг, они когда входят, как будто еще несколько ламп загорается — хотя ничего не включали. Их встречают крестная и дядя Перри, и мне кажется, что они не знают, как себя вести... что делать, потом наконец крестная обнимает Криса, а потом и другие подтягиваются. Какая все-таки Лиз красивая, они с Крисом были бы классной парой. Хотя ему и так неплохо. В том смысле, что друг его даже красивее чем Лиззи. Интересно, он замечает, что я его разглядываю? Мама всегда говорит, что таращиться некрасиво, но иногда просто нет выбора.

Короче, обстановка разряжается, и все продолжают, что они там делали — болтали, пили и все такое. Я так понял, что Крис и его друг заехали на минутку, потому что спешат на самолет — они вроде подарили Лиз и Джереми пентхаус (обе пары родителей все галдят, что это слишком дорого, зато новая семейка просто в восторге). И еще картину — такую же странную, как и они сами. Я ищу глазами Фрэнс, чтобы поделиться впечатлениями — картина точно ее заинтересует, но ее не видно. Может, на улицу вышла? Она не большой любитель шума, гама и суеты.

Снаружи очень светло — луна такая, что хоть граффити рисуй. Неподалеку стоит машина, скорей всего — это их машина, потому что большая и дорогая. Мне далеко не бедные и у нас тоже хорошие машины, но уж конечно не такая.

Мне интересно, и я подхожу ближе.

Даже не знаю, зачем это делаю. Но становится так тихо, только луна и эта машина, и свет отражается на капоте, будто краску пролили.

Через пару шагов мне вдруг кажется, что за стеклом кто-то есть. Не знаю, с чего я взял — просто внутри вроде как блеснуло или двинулось — не знаю. Я украдкой отпил из маминого бокала, но только сейчас начинаю чувствовать что-то странное.

А потом в машине загорается тусклый свет, и я вижу ее.

Она сидит в салоне, неподвижно — хотя, раз включила свет, значит не спит. Почему они ее оставили? Маленькую девочку в машине одну?

— Привет, — говорю я нерешительно. Потом вспоминаю, что меня не слышно, и машу рукой.

Она не отвечает.

Я делаю шаг вперед.

В школе есть девчонка, которая мне очень нравится. Ее зовут Максин Харт, она новенькая и у нее самые красивые волосы, что я в жизни видел. Только в комиксах у девчонок такие волосы, а у нее — по-настоящему, хотя она и носит немодные прически. Она из Уэльса, у нее акцент и очки, а еще говорят, что ее приемный отец — не-мертвый. Или ландшафтный дизайнер. Или и то и другое. Но она не болтает, и слухи остаются слухами. Мне все равно — она не похожа ни на кого, и порой ей приходится нелегко, но думаю, я умру на месте, если Максин Харт заговорит со мной. Фрэнси считает, что неплохо бы мне заговорить первым. Хорошо ей так считать. Наверное, я умру в любом случае.

Фрэнси говорит, что я симпатичный, и скорее всего это правда — потому что сестры, как правило, терпеть не могут братьев. Если уж она говорит, что я ничего — значит, так оно есть. Но это ничего не меняет. Подойду я к Максин Харт, или она ко мне — я просто умру и все тут. И не откачают.

У этой девочки волосы длинные и волнистые, даже кажется, что они шевелятся. Она старше, чем мне показалось сразу, по крайней мере — та часть лица, которую я могу видеть. Не похожа на маленькую. Но и на взрослую тоже. Бледная, прямо светится, тело прикрыто странным платьем, словно просто намотанная ткань, не видно ни рук, ни ног, ничего.

Я сглатываю. Я забываю, что мне нравится Максин... как ее фамилия? Я забываю, что мне нравится та девчонка из школы. Она качает головой, и волосы колеблются, как под водой.

— Привет, — снова говорю я хрипло. Она кивает, будто что-то сказала — а может, и нет.

— Я Престон. Как тебя зовут?..

Ее имя оседает в мозгу, будто кто-то просыпает его красной пылью на черном. Слова не поспевают за мыслями, не понимаю, как она ответила, не смогу его повторить. Да и зачем?.. оно там и осталось, просыпанное красным, въевшееся так, что не свести.

Она приподнимает острый подбородок, ткань одежды идет волнами.

С моей стороны со щелчком открывается дверца, хотя я не видел, чтобы она что-то сделала.

Чувствую себя нормально, но по лбу и по спине почему-то течет пот.

Немного поколебавшись, сажусь в машину. Вблизи рассмотреть ее оказывается еще сложнее.

— Почему они не взяли тебя с собой? — говорю шепотом. — У нас там столько еды, и можно есть сладкое сколько влезет. — Из складок появляется ее рука и касается меня, холодная, как перила в погребе. Тонкие и длинные пальцы. Очень длинные.

Я оглядываюсь и вижу маму и папу.

Они вышли на улицу и просто стоят неподалеку, молча, неподвижно, свет из окон падает прямо на них. Крис и его друг тоже. И крестная с дядей Перри.

Не знаю, почему мама такая белая. Помню, когда мне было лет пять, я выбрался на балкон и ходил по краю, как соседский кот, туда-сюда. И тут вошла мама, и лицо у нее было такое же — белое и ласковое. "Престон, милый, — сказала она тогда, — я достала мороженое! Твое любимое... Ты же не хочешь, чтобы оно растаяло?.." Конечно, я не хотел. Я слез с балкона, а она обняла меня и не отпускала так долго, что я точно заволновался за мороженое.

...Мне даже кажется, что папа держится за маму — наверное, много выпил. Девочка крепко сжимает мне руку. Друг Криса, Лассе, медленно обходит машину, а мама очень тихо говорит — и как только слышно:

— Престон, милый, иди сюда. Не торопись.

Лассе улыбается мне, и я не уверен, что понимаю эту улыбку — ведь в самом деле, он же не может бояться, они же ничего не боятся... Хочу спросить его о девочке, но слова куда-то деваются. Между тем он нажимает ручку двери — она подается не сразу, но потом все же открывается. Лассе наклоняется к девочке, проходит пара длинных минут, прежде чем та наконец отпускает меня, и я могу выйти.

Он сдвигает ее на мое место — тонкие руки оплетают его шею, и свет в машине гаснет.

— Простите, — говорит Крис, — простите нас...

За что, интересно? Когда я подхожу к маме, она действительно неважно выглядит. Наверное, свадьба — это все-таки очень утомительно. Папа закуривает — никогда не видел, чтобы он курил. Он два раза роняет сигарету, а дядя Перри — зажигалку. Крестная держит руку на моем плече, и она сильно дрожит.

— Холодно? — спрашиваю я. — Пойдемте внутрь, а то Лиз будет ругаться.

Уже внутри мама с папой вдруг не выдерживают и обнимают меня так, что даже что-то хрустнуло. Я смущаюсь — ну не в моем же возрасте, в самом деле? Фрэнси спрашивает, где мы были, и я почему-то не знаю, что сказать. На запястье непонятно откуда почти черный синяк — где это можно так приложиться и не заметить?

А перед сном мне становится очень страшно, и я впервые в жизни понимаю, что умру. Не то чтобы я этого не знал — просто раньше не думал. Что могу умереть. Или мог — хотя бы тогда, на балконе. Может, не сейчас, когда-нибудь, а может — завтра. Что-то произошло сегодня, но я не могу вспомнить, как ни стараюсь. Последнее, что осталось в памяти — луна, словно присыпанная красным.

Перед тем, как заснуть, я вспоминаю Максин Харт и решаю обязательно заговорить с ней завтра же.

* * *

Before you get in too deep

And you get burned by the heat —

Oh yeah

She'll take you there

You know it happened to me...

СМЕРТЬ И ДЕМОН

Ты любишь конфеты и секс до утра,

Но дело не в этом,

Но дело не в этом.

* * *

Где-то в середине 13 века н.э. меня ударила молния. Шарахнула со всей серьезностью божьего гнева, когда я любовался грозой на оборонительной стене. Я не чувствовал тела около трех часов, опасно близко к рассвету, но у меня и не было и мысли о смерти. Ни когда истекал кровью в чистом поле, а солнце наступало на пятки, ни когда дрался однажды с соперником, многократно превосходящим по силе... после мы прожили вместе двенадцать лет, он спроектировал мне сногсшибательный сад и слепил с меня полторы сотни скульптур. Одна из них, приписанная мегаизвестному имени, до сих пор торчит в солидном музее — приятно, хотя я себе там и не нравлюсь. Однако я отклонился от темы — ни разу в жизни я не задумывался о смерти как конце всего, об этом пугающем, манящем и разрушительном ожидании живых, которое мне не довелось прочувствовать — или вспомнить. Наверное, просто было еще не время, а вот теперь оно настало.

Я приканчиваю уже третью бутылку, когда вижу Смерть. Он просто садится рядом за стойку и заказывает виски, но я узнаю его сразу — это ощущение, которого никогда не знал прежде.

— За мой счет, — говорю я бармену. Смерть лишь бросает на меня короткий взгляд темно-серых глаз. На нем кожаный пиджак, давно не модный, но составляющий с ним одно целое. Ему не нужно оружие, но, уверен, оно у него есть.

— Не хотите взять? — спрашивает он вдруг, совсем таким же голосом, как я ожидал. Сразу и не понимаю, о чем речь. Телефон вибрирует уже минут двадцать с короткими передышками, и это просто стало частью фона.

— Нет, — я сбрасываю очередной звонок.

— Кто-то заботится о вас.

— Кто-то слишком много на себя берет.

Когда восьмая бутылка подходит к концу, Смерть уже смотрит, не отрываясь. Ее запах окутывает меня, и это не тлен, а "Эйфория" от Кельвина Кляйна. Я ощущаю невероятную тяжесть, интоксикации или жизни в целом, но сбросить ее становится все более привлекательной идеей. Не то чтобы я раньше не напивался, но у каждого есть свой убийца, и мой — виски. Скорее всего, при жизни у меня была аллергия на какую-то его составляющую... впрочем, это уже не важно. Я выхожу, ощущая, как Земля несется в темном холодном вакууме, ускользая из-под ног. Мне только и нужно, что дойти до ближайшего переулка.

И Смерть толкает меня туда. Физически.

Его приостанавливает согласие в моих глазах. Он хорош собой, и это приятный бонус.

— Давай, — шепчу я, привалившись к стене. — Ты же хочешь.

Он молча разрывает ворот моей рубашки и кусает — глубоко, грубо, но я сам уже так глубоко, что боли нет.

Следующее — Смерть отстраняется, чуть глотнув моей крови. В глазах еще больше непонимания, чем раньше.

— Что вы делаете?.. — говорит он шепотом. — Я никогда... такого не... сколько вам лет?..

Я усмехаюсь. Неужто превратилось в уксус?.. Он смотрит без страха, но с опаской — не совсем то, что ожидаешь увидеть в глазах Смерти. Наверное, размышляет, почему я не сверну ему шею только потому, что могу.

— Это проблема? Нет? Тогда продолжай, перед Смертью все равны. — Он снова склоняется, но мне в голову приходит бредовая идейка. — Постой... дай мне секунду.

Последнее желание. Не убирая руки с его шеи, я достаю мобильник, неловко, едва не роняю. Набираю смс — "Прости за все, если получится". Смерть хмыкает, и недаром — смс уходит практически по всем номерам в телефонной книге. Кроме одного — он опять звонит, я опять сбрасываю.

— Как знаете, — шепчет Смерть, прижимая меня к стене.

И я начинаю умирать.

Это глубже колодца и выше смотровых башен... это потеря всего. Я ничего не приобретаю, но не могу это прекратить. Такой страх, такая тьма, тянущая и сладкая — и растворение, за которым пустота. Ничего не решать. Ничего не контролировать... Как это прошло мимо меня?.. Забыть — такое? Я ощущаю палящее солнце затылком и камни под ногами, а еще запах, такой манящий — и неожиданно я наступаю на собственную косу, спотыкаюсь, падаю вниз, не чувствуя боли — и кругом только вода, холодная и желанная, а потом другая, новая тьма.

Это длится. И вдруг заканчивается, через минуту или через сотню лет, не уверен.

Я приоткрываю глаза чудовищным усилием — Смерть склонился надо мной, лицо в сужающемся радужном ореоле.

— Эй! Где вы живете?

* * *

В холле Смерть небрежно бросает меня на пол. Поскольку я все еще окутан им, то ничего не чувствую — по-прежнему проваливаюсь и взлетаю одновременно. Знакомый голос заставляет меня повернуть голову, приложив все усилия — почему-то я могу видеть только строго впереди себя, а слух мешает реальный мир со звуками подземных царств.

— О боже всемогущий.

— Не совсем... Смерть — это Майк. Майк — Смерть... — ворочаю языком еле-еле. Лицо Майка слегка перекошено — хорошо, что он не настолько смел, чтобы наделать глупостей. Однако он пожимает гостю руку, и я начинаю понимать, что эта злость направлена совсем не на него.

— Ноа, — представляется Смерть.

— Не могу сказать, что рад знакомству.

Тот лишь едва пожимает плечами.

— Да нормально. Никто не рад.

— Выпьете что-нибудь? — спрашивает Майк звонко и яростно, но очень вежливо.

— Спасибо. Уже напился более чем.