В глазах костёр

Часть первая

Я в лесах наберу слова,

Я разбавлю надежду сном.

Она чувствовала в голове странный туман, будто организм только очнулся ото сна, а в голове всплывали воспоминания. Даже не воспоминания, скорее, что-то пустое и холодное, лишь события без должной эмоциональной окраски. Такие будешь пытаться вспомнить — и не получится, разуму просто не за что зацепиться, и он начинает буксовать. Она точно знала, что ей это не нравится, но вот почему — нет, идей нет. Так что приходилось лишь мимолётно просматривать эти события. Она понимала, что так будет лучше, хотя кому — тоже пустота.

Всё слишком смутно, мутно, туманно — это детство, которое почти и не запомнилось. Потом — крики, звон разбитой посуды, плач, неестественно расширившиеся зрачки брата. И, уже после, — тишина, бесконечная зубрёжка и билеты, законченный десятый класс, поступление в институт и на подработку. Недосып, ужасное настроение, кофе по утрам и притянутая за уши улыбка. Ненавязчивые соседки в общаге, опять бесконечная зубрёжка, сессия, гора с плеч. И так несколько лет, а чуть позже — работа, не всегда любимая и не всегда радостная. Слабые улыбки женщин, чистый кабинет, младенцы. Череда одинаковых дней, вызовы посреди ночи, раздражительность, но неизменная улыбка. Внезапно — мужчина, постепенное проникновение того в жизнь, позже — свадьба. Большой живот, ребёнок, усталые улыбки. Жизнь, обычная, со своими взлётами и падениями, потом цикл с животом повторился, хотя на этот раз улыбка ещё более уставшая. Ещё через несколько лет начались портфели-ручки-тетрадки-уроки, заинтересованные взгляды мальчишек. Машины, трасса, крики и отсутствие улыбки, мужчины и детей. Тишина. Как эпилог — серые будни, не лишённые ярких красок — смех, подруги, чужие дети.

Она с хрипом вдохнула воздух. В груди почему-то было очень пусто, и ощущение это ни с чем сравнить было нельзя. Память была, но словно и не её, она совершенно её не ощущала. Словно ей только что рассказали историю человека, не добавив описаний, а она ещё и не слушала. Хотя, конечно, такое не в её характере — она-то всех всегда слушала. Вот только... какой её характер?

Голоса. Она точно слышала голоса, и даже, кажется, могла их разобрать. Поза, в которой она лежала, была жутко неудобной, а в нос бил отвратный запах чего-то знакомого. Только вот чего стоит это её "что-то знакомое", с такой-то кашей в голове?

Она пошевелилась и привстала, задействовав пока только руки. Ресницы затрепетали, она открыла глаза и мгновенно ужаснулась. Сердце глухо ударилось где-то внутри и резко сорвалось на бег. Предчувствовала ведь что-то плохое, и неожиданно оказалась права.

Рядом лежал мужчина. Он нисколько не был похож на того, что был в её памяти, но голову будто током пришибло, локти подогнулись, и она шумно упала обратно на пол. Голоса затихли, но ей не было дела — всё существо затопило беспокойство, нежность, благодарность и ещё сотни не так сильно выраженных эмоций. Зря говорят, что эти чувства лёгкие и воздушныет — её они придавили не хуже каменной плиты. А в голове, прекращая эту пытку, пронеслось имя. Фугаку. Странное, на её взгляд, но имена не выбирают.

Она опять приподнялась на руках, услышала шаги и вскинула голову, ловя полный ужаса взгляд ребёнка, нет, скорее, подростка. Его она тоже не знала, но уже предчувствовала подлянку, а потому от очередной вспышки в мозгу только неестественно качнулась. Беспокойство, любовь, бесконечная нежность, смирение и ещё куча всего. Итачи.

— Что... — попыталась выговорить она, но голос подвёл, а ноги подкосились. Она заметила, что подросток сделал шаг вперёд, но взгляд уже остановился на собственных руках. На них была кровь. Мягким туманом опустилось другое воспоминание — покореженная железная машина, кровь на руках и одежде, кровь на телах родных. И прямой взгляд доктора.

— Но... как? Как ты могла?.. — Кажется, голос собеседника тоже был не в самом удачном состоянии. Она подтянула тело и села к нему полубоком, отстранённо разглядывая свои босые ноги и пожимая плечами. Кто знает. Она вообще ничего не понимала, но что-то толкало делать хорошую мину при плохой игре.

Она состроила непроницаемое выражение лица и внезапно вспомнила, что платьев никогда не носила, разве что в школе и то — со скрипом. А сейчас в платье, непривычно-длинном и тёмном.

— Нет... такого не могло случиться... Неужели он тоже?!

Внезапный вскрик заставил её отвлечься от разглядывания собственных ног и посмотреть на мужчину. Итогом стало отрицательное покачивание головы, так как голосу она всё ещё не доверяла. Даже без высшего медицинского ясно, что мёртв, слишком много крови натекло. Итачи схватился за стену и спрятал лицо в сгибе локтя. Она заинтересованно наблюдала, не смея опускать взгляд на свою грудь. Слишком уж подозрительна была та пустота и лёгкость, что там ощущалась.

— Всё напрасно... — простонал подросток, и она преисполнилась неожиданной жалости и сочувствия к нему. Чувства пугали, ведь он ей никто. Проблемы чужого человека так не трогают за душу, это она точно знала, а потому отвела глаза и уставилась куда-то в пол, на кровавые разводы-лужицы. Только бы не смотреть в пустые глаза мужчины, что лежал рядом. Отползти же — она чувствовала — сил не хватит.

— Не напрасно, — она с опаской произнесла первые слова, совершенно не желая, чтобы голос опять сорвался. Но всё было нормально, и она негромко продолжила, буквально ощущая на себе взгляд парня. Ощущения доставляли дискомфорт. — Ничего не бывает просто так. Ведь ничего нельзя вернуть. Другое дело, хорошо это или плохо...

У неё позорно пропал голос, хотя, прочитав множество книг по психологии, она могла бы попытаться прочитать Итачи лекцию на тему поступков. Когда же она посмотрела в лицо подростку, у неё перехватило дыхание. Красные глаза со странным чёрным рисунком, который из-за расстояния разглядеть не удавалось, наверняка будут сниться в кошмарах, потому что на детском усталом лице это смотрелось ужасно. А потом в её собственных глазах защипало, и рисунок стал неожиданно виден. Странная, закруженная трёхлепестковая звезда, другого сравнения она подобрать не могла.

— Три томоэ. — Твоё лицо дёрнулось, выдавая недоумённое выражение, а подросток просто взъерошил свои длинные волосы. Помолчал. А потом махнул рукой, странно усмехаясь. — Ладно, хорошо, я просто... не могу. Вот так вот, ещё раз, глаза в глаза.

Она понимающе покивала, совершенно ничего не понимая, но всё ещё держа лицо. От бредовости ситуации становилось смешно, но она бросила взгляд на просвет за его спиной и качнулась от вновь ударивших по голове тяжёлой кувалдой чувств. Маленький мальчик, имеющий сходство с Итачи, невидяще смотрел в пустоту, а она чувствовала сразу всё. Сильнее всего: любовь, нежность, готовность поддержать и помочь, беспокойство... Она ненароком отметила, что как-то больно много беспокойства за десять жалких минут, но Итачи её прервал. Имя мальчика вспыхнуло в голове с опозданием. Саске.

— Он под гендзюцу. Тут сейчас бойцы Корня... хотя, нет, тебе незачем знать. — Парень обеспокоенно огляделся, а она потёрла глаза, пачкая лицо. Они начали уставать от слишком чёткой картинки.

— Выговорись, — легко предложила она. Почему-то вспомнилось, что жилеткой для плакания приходилось бывать довольно часто.

— Нет, времени мало, — отрицательно мотнул головой Итачи, и она заметила у него в руке меч. Хотя эта штука и была слишком короткой для меча, но в такого рода оружии она не разбиралась. Сказать честно — она вообще в оружии не разбиралась.

Она посмотрела прямо в лицо Итачи, вглядываясь в страшные глаза. Ему решительно хотелось помочь, хотя очень слабо представлялось, как же такое можно провернуть.

— Ты можешь со мной связаться?

— Да. Вороны, — словно того и ждал, ответил подросток, а потом вдруг дёрнулся к ней. — Прости, мам, но они идут. А Саске сейчас очнётся.

Она опять хотела скорчить уверенность и понимание, но такого и не потребовалось. Её просто ударили по голове, и мир захлестнула чернота. В голову с опозданием стукнуло то, что Корень — это то, что вызывает страх, недовольство и неприязнь.

Часть вторая

Женщина очнулась в незнакомом, но почему-то вызывающем смутные эмоции месте. Стоило только открыть глаза, оглядеться и вдохнуть в себя воздух, насквозь пропахший лекарствами, как она сразу поняла, что попала в больницу. Оно, впрочем, и не удивительно, ведь женщина отлично помнила, что больницу в своей жизни видела часто, даже работала там. Эмоции тоже говорили, что именно в эту палату — вид из окна вызывал глухое безразличие, а ширма раздражение — она или заходила, или попадала не раз.

За то время, пока она находилась в отключке, сознание пришло в норму, и того тумана в голове больше не наблюдалось. Но вот странно: она точно помнила всю свою жизнь, но воспоминания, больше похожие на эмоции-ассоциации к некоторым вещам, с этим не совпадали. Особенно смущало то, что она реагировала на те вещи, которых ранее не видела. Например, это дерево, что неторопливо покачивалось за окном не иначе как от ветра. И, доставая из недр памяти знания о флоре своих мест, она не могла понять, что же это за растение.

Из-за чего она оказалась в больнице, ей было понятно: жуткая мигрень, запитое холодной водой обезболивающее и беспокойный сон были последними воспоминаниями. Только вот то, что произошло дальше, никак не вписывалось в привычную ей картину мира. Одно она знала точно — и Итачи, и Саске — твои сыновья. И если Фугаку, твоего мужа, спасти не удалось, то эти двое точно будут спасены.

Воспоминания и эмоции перемешались, и женщина, чтобы облегчить эту битву в голове, накрыла лоб холодной рукой. Иногда всплывали факты — как, например, информация о том, кем тебе приходятся Фугаку, Итачи и Саске. Но полной картины всё равно не было видно, хоть она уже точно знала, какие печати нужно сложить для техники Огненного шара.

— Микото-сан! — Женщина вздрогнула и попыталась резко сесть, тут же чувствуя тянущую боль в груди и опускаясь обратно. По реакции тела сразу стало понятно, что зовут её именно так, и она приняла информацию к сведению. Устраивать истерики или сильно радоваться не хотелось, ведь тут у неё был шанс. Потому что куноичи, коей она являлась, постоять за себя и защитить других могут. — Вы очнулись!

Молодая девушка бросилась к ней и провела рукой над грудью. Микото прикрыла глаза, но зеленоватое свечение медицинской чакры тускло пробивалось сквозь полуопущенные веки. Когда осмотр был закончен, женщина спросила:

— Что с моими детьми? — Остальное было глубоко вторично, сейчас её волновал именно этот вопрос, и ответ на него хотелось услышать немедленно. Медик замялась и опустила глаза. Микото это не понравилось — когда люди так делают, новости хорошими быть не могут по определению. Видя, что отвечать ей не хотят, она поторопила ирьёнина: — Ну же.

— Вы пролежали без сознания неделю... — выдавила девушка. — Саске-сан сейчас в больнице, но его скоро должны выписать, он ещё позавчера пришёл в сознание. А ваш старший сын объявлен нукенином. Вы же должны помнить, что он... — она осеклась и бросила женщине сочувственный взгляд.

Микото помнила. Это воспоминание было одним из самых недавних, так что сына, который убил Фугаку и почти (почти ли?) убил её, она помнила отлично. Только вот многое не сходилось, хотя бы те фигуры в масках, что бегали по кварталу. Она их заметила, когда Итачи ещё не дошёл до неё и её мужа. Но об этом женщина решила промолчать, справедливо опасаясь, что эти люди могут прийти ещё раз.

Громкий скандал и решение совершить переворот, которое старейшины клана приняли в обход мнения мужа, Микото помнила тоже.

— Ясно... — протянула она и покусала нижнюю губу. — Я могу увидеться с Саске? Пожалуйста.

Ирьёнин кивнула, и Микото самостоятельно села, а потом и встала. Бесформенная больничная сорочка доходила ей до колен, и пол неприятно холодил ноги. Ходить она тоже могла неплохо, хотя в теле неприятным осадком сидела слабость, а от бега Микото, по здравому размышлению, решила удержаться. Тем более что в больницах не бегают даже обеспокоенные о состоянии своих чад мамочки. Но ходить всё равно было странно. За последнее время женщина уже отвыкла от этого, так что постоянно ждала подвоха, ждала, когда вдруг перестанет ощущать ноги и упадёт на пол с грациозностью слона. И холодный пол, который Учиха отлично ощущала голыми пятками, был для неё спасением.

Девушка-меднин, которая представилась как Аои, нет-нет, да обеспокоенно скашивала на неё взгляд, но послушно вела к палате Саске. "Двести седьмая", — машинально запомнила номер женщина, уже быстро стучась и тут же толкая дверь.

Саске сидел на подоконнике, свесив ноги на улицу. Будь Микото не в этом мире, она бы наверняка испугалась, но здесь такое было совершенно нормально. Упасть у него слишком мало шансов, а если и упадёт — отделается синяками.

Не скрываясь, она зашла в комнату. Аои уже куда-то убежала, и Учиха была ей за это благодарна, так как присутствия постороннего явно бы не выдержала. Мягко закрылась дверь. Саске чуть опустил голову, сжимая руки в кулаки, а она неожиданно поняла, что он похож на воробушка. Особенно когда сидит вот так, нахохлившись.

— Кто это? — спросил мальчик. Микото различила в голосе недовольные нотки, но в остальном он был слишком безразличным. Совсем не так говорил её сын буквально неделю назад. Она бы хотела сказать "день назад", да только время, когда ты без сознания, течёт очень быстро.

Нельзя отрицать и того, что она испугалась. Не слишком сильно, но такой голос в исполнении сына — да что там, любого человека — Учихе не нравился. Захотелось хорошенько проучить Итачи за такое, а также старейшин, что вообще решились на это глупое восстание. Только вот старики уже получили своё, а старший сын, судя по всему, тоже несчастен. И уже от этого хотелось хоть как-то ему помочь.

— Саске, не надо закрываться, — мягко попросила Микото.

Реакция была поразительной: Саске почти мгновенно спрыгнул с подоконника и уставился на неё во все глаза, спиной повернувшись к окну. Пальцы мальчишки ухватились за стену. Она улыбнулась — мягко и немного устало, как умели, наверное, только матери, повидавшие многое. Саске сделал шаг вперёд.

— Мам, это ты?.. Но Итачи... Итачи сказал... показал... — От былого безразличия не осталось ни следа. Она подумала, что при встрече надо будет обязательно припомнить это Итачи (желательно какой-нибудь болезненной, но нисколько не смертельной техникой), потому что за всё надо платить, и в несколько шагов преодолела расстояние между собой и Саске. Когда Учиха присела, тот уже разгадал план и первым обнял её. Микото готова была поспорить, что руки, сцепленные на её спине в замок, сжаты были чуть ли не до боли.

— Все могут ошибаться, — прошептала она. По её лицу расползалась широкая улыбка, да и Саске, как она была уверена, тоже улыбался. Мальчик уткнулся лицом Микото в плечо и негромко шмыгал носом, стараясь делать это как можно незаметнее, но она, конечно же, слышала и не могла не испытывать облегчение. Смеяться или плакать — всяко лучше, чем не чувствовать совершенно ничего.