Илья. Быль первая. Целители. Пролог и начало

Илья.

Быль первая.

Целители.

(Сказка?)

(Для взрослых!)

Нижеприведённый текст является расшифровкой записей, абсолютно случайно попавших в мои руки. И если кому интересно, сообщу, что получены они были в счёт долга, хрен уж знает сколько времени отвисевшего на одном довольно-таки скользком человечке. Прозвучавшие в ходе переговоров слова "сокровище" и "величайшее историческое открытие", относящиеся к объекту торга, не мои, а этого деятеля, решившего почему-то, что кругом одни идиоты, которым можно влёгкую втюхать полное фуфло. Потому как даже мне, полному дилетанту в вопросах истории средневековой России, сразу же стало ясно, что речь идёт о наглой и неуклюжей попытке нагреть "жирного" лОха, а не о пресловутом "историческом открытии"...

Э, да что тут говорить, прочитаете — сами поймёте.

Если говорить начистоту, то на товарища этого давно уж было махнуто рукой. Причиной тому стало присущее мне отсутствие, в принципе, привычки дёргаться по столь малозначительным поводам, каковым была невеликость одолженной суммы. Да и субъект был столь непутёвым, что я и сам был хорош, ссужая столь несерьёзную личность, ибо, как говориться, "бачылы очи, шо куповалы". Оправдывает меня лишь то, что сделал я это по просьбе одного моего хорошего знакомого, который впоследствии не раз пытался загладить свою оплошность, предлагая полностью и даже с процентами рассчитаться за этого дурика. Я же каждый раз отказывался, так как совместная наша деятельность приносила мне неизмеримо больше пользы, чем эта мелкая разовая операция, могущая подпортить сложившиеся между нами доверительные, насколько это вообще возможно в нынешние меркантильные времена, отношения двух солидных людей.

Но сейчас немножко не об этом.

А о том, что когда этот жучила появился однажды в моём офисе и, шмякнув об мой стол книжищей немалых размеров и толщины, в переплёте из сильно потёртой кожи, сделал наглую попытку ручного доения, то я тут же поставил орла на место, напомнив ему о его же долге перед родиной, то бишь передо мной. И, как ни божился пациент, что предмет сей стоит в сотни, а то и тысячи раз больше требуемой суммы, я остался непреклонен. Тем более что, как я уже упоминал, заглянув вовнутрь фолианта, я тут же догадался, что меня пытаются конкретно развести. И лишь потому, что меня заинтересовал именно сам текст, я и продолжил нашу "дружескую" беседу. В ходе переговоров мне, практически без какого-либо насилия, удалось уговорить его расстаться с предметом торга, попутно попеняв ему в одно место на то, что привёз он лишь малую толику своего "сокровища". Впрочем, этот недочёт мы тут же и исправили. Так что к вечеру того же дня я стал обладателем нескольких довольно-таки объёмистых картонных коробок, доверху забитых более чем странными предметами, взглянув на которые, я сразу вспомнил кадры, виденные в сюжете о городской свалке.

Судите сами — здесь вперемешку были свалены как сшитые в готовые уже книги, так и раздербаненные поштучно листы из кожи, бересты, пергамента, ткани, бумаги и прочих подобных материалов, заметно отличавшиеся друг от друга не только цветовой гаммой, качеством выделки, но и, что было наиболее важным, степенью потрёпанности. Объединяло весь этот хлам лишь одно — на всём этом можно было писать. Чем, судя по объёму, кто-то долго и усердно занимался.

По причинам наличия у писавшего довольно-таки корявистого почерка, хреновастой сохранности "рукописей", а также того, что в коробки всё это хозяйство было свалено без какого-либо намёка на систему и порядок, попытка моего ознакомления с "шедевром" окончилась практически полной неудачей, хотя то, что мне поддалось, меня очень даже заинтриговало. Поэтому я, как человек по природе своей чрезвычайно любознательный и к тому же испытывающий к СЛОВУ, как печатному, так и не очень, некоторую болезненную любовь, решил всёж-таки разобраться, о чём же там, собственно, идёт речь.

Сотрудник, занимающийся у меня кадровыми вопросами, получил соответствующее распоряжение и сумел-таки найти одного очень головастого товарища, взявшегося за сортировку, расшифровку и приведение в читабельный вид исходного материала. Моим ему условием было сохранение, по возможности, не в ущерб занимательности, стилистики и, как бы это попонятней выразиться, духа повествования. А остальное я оставил на полное его усмотрение. И вскоре один из пустующих кабинетов в моей конторе превратился в нечто среднее между цехом по переработке мусора и реставрационной лабораторией. Вот, в-общем-то, и всё.

P.S.

Если кому-то интересно, то сообщаю, что тот деятель, от которого я получил это "богатство", клятвенно уверял меня, что добыто оно было в каких-то там пещерах Киевского храма Святой Софии, и первоначально находилось в двух огромных древних сундуках. Причём сложено всё было очень аккуратно и по порядку, но для того, чтобы его вывезти, во избежание пАлева, он просто перекидал всё в коробки, а сундуки разрубил на части и сжёг.

Кто бы сомневался!!!

P.P.S.

Понятное дело, что товарищ эти записи у кого-то спёр. А потому, буде сыщется подлинный хозяин этого "клада", пусть смело обращается ко мне. Я считаю, что каждый труд должен быть более-менее справедливо вознаграждён, поэтому, надеюсь, мы сможем прийти к консенсусу по поводу гонорара.

P.P.P.S.

Комментарии и перевод непонятных слов любезно предоставлены тем самым человеком, который и занимался обработкой исходника. Если б их не было бы, я б и не знал тогда, как эту... (после прочтения слово подберёте сами) можно было б вообще читать.

* * *

Воспоминания о том пакостном вечере, в корне и навсегда изменившем всю мою жизнь, до сих пор, невзирая на огромное количество утёкшего времени, заставляют меня внутренне кривиться мордой и досадливо сплёвывать наземь вязкую слюну. И всё что остаётся мне — с тихой грустью перебирать постепенно тускнеющие картинки предшествующей ему жизни, кажущейся теперь этаким идиллическим образцом размеренного бытия и благодушного спокойствия. А тогда казалось ведь, что полна она суеты и беготни, и утренний бутерброд с копчёным лососем даётся поистине надрывным напряжением всех моих жил...

Ха-ха-ха!

Ясен пень, всё познаётся в сравнении. Порой и нынче выпадают мне бестревожные и несуетные моменты, когда сухая корка на моей душе понемногу начинает отмокать в розовых соплях ностальгических мечтаний об тех сладких и, увы, недостижимых теперь временах. Но стоит только этак вот расслабиться, размякнуть нутром, как тут же и случается какая-нибудь очередная херня. И вот уже всё громче торопливый перестук шагов на лестнице, и дверь, чуть не срываясь с петель, со всего размаху лупит о стену, а в образовавшееся отверстие, гремя железом и грохоча пыльными сапожищами, внося с собой горькие запахи степных пожаров, раскалённого на солнце металла и свежей крови, вваливается потный растрёпанный детина и, шумно втянув висящую под носом зелёную каплю, оглушительно ревёт дрожащим басом, озвучивая досадливую догадку: "БЯ-А-А-А-А-ДА!!!"

Но, не будем забегать попэрэд батьки, а вернёмся к началам.

А началы моего нынешнего беспокойного существования имели место быть именно в тот самый вечер, с упоминания о котором я и начал свой рассказ.

Сейчас я, понятное дело, весь такой умный и с отчётливой ясностью вижу красные сигнальные флажки, неторопливо расставляемые тогда на моём пути некоей невидимой рукой, то ли желавшей предупредить, то ли, что наиболее вероятно, загонявшей под дубины охотников.

Впрочем, изменить случившееся никак уж не удастся, а из дальнейшего повествования станет ясно, что даже и разгадай я тогда эти знаки и прими какие-нибудь превентивные меры, итог всё равно был бы тем же самым, потому как на противной от меня стороне игроки собрались не мне чета, и партия была заведомо для меня проигрышной!

Итак, тем вечером, а был он, кстати, вечером пятницы тринадцатого, во время послетренировочного возвращения домой, со мной произошло довольно-таки неприятное событие, не случись которое, глядишь, и не читали б вы теперь эту мою писанину!

Само по себе оно не было чем-то уж таким необыкновенным, и при других обстоятельствах могло закончиться ВСЕГО-ТО ЛИШЬ (!!!) незапланированным общением с доблестными блюстителями общественных порядков.

Надеюсь, ни у кого нет сомнений, что подобное проведение досуга может негативно сказаться как на моральном, так и на физическом здоровье любого нормального человека, а потому и мне, само собой, в любом ином случае это было бы совершенно ни к чему...

Однако теперь, зная уже, во что всё это вылилось, мне прям-таки мечтается, чтоб меня б тогда приняли и под белы рученьки сопроводили бы в казённый дом для дачи лож..., то есть абсолютно правдивых показаний, люди в элегантно-мешковатой серой форме!

Хотя, по здравым размышлениям, сдаётся мне, что при любом, даже бы и при таком раскладе, всё пришло бы к тому, к чему по итогу и пришло!

Судьба, мать её!..

* * *

Поначалу в тот вечер всё шло, как положено, и тренировочный процесс протёк у меня в полном соответствии с планом.

Придя в зал, я, согласно уставу, пару минут пожимал руки, хлопал по плечам, спинам и производил другие дружественные действия по отношению к тем, кого знал уже давно. Кивнул, в знак того, что заметил и их, новичкам. Усмехнулся про себя их завистливым взглядам. Наверное, я виделся им практически недосягаемой вершиной, венчающей занятия бодибилдингом. Я понимаю, что при росте метр семьдесят семь и наличии на мне около девяноста пяти килограммов не такого уж и жирного мяса, молодым "спОртсменам" я должен был видеться "большим" культуристом. Разубеждать их в этом я не собирался, хотя сам себя таковым вовсе не считал. Уж за те восемнадцать лет (а было мне на момент описываемых событий тридцать три с мелочью), убитых мной на тренировки, можно было бы добиться и более значительных результатов.

Восемнадцать — это если считать и два последних класса в школе, когда мы с пацанами ходили на турник и брусья. Тогда мы казались сами себе просто неимоверными богатырями и расхаживали по улицам родного микрорайона, комично выпятив грудь и растопырив руки, как будто немыслимых размеров широчайшие не давали им прижаться к бокам. Потом был институт и шесть лет более-менее серьёзных занятий тяжёлой атлетикой, где я вплотную подобрался к мастерскому нормативу, но, "благодаря" серьёзным травмам спины, преследовавшим меня на протяжении последнего года тренировок, выполнить его так и не сумел. Когда однажды меня в очередной раз скрутило, да так, что воздух категорически отказался заходить в скрюченное болью тело, и врачам "скорой" пришлось тащить мой, не дохлый уже тогда, организм на носилках в машину, я наконец-то (!!!) догадался, что пора завязывать с "большим" спортом.

Валяясь на больничной койке, я, томясь вынужденным бездельем, мучительно раздумывал над произошедшим, и окончательно прощался со всяческими надеждами на спортивную карьеру.

Однако постепенно, по мере постепенного улучшения моего самочувствия, во мне зародилась довольно-таки странная, на взгляд любого нормального человека, идея.

Я решил снова вернуться к тренировкам.

Прочитав это, многие покрутят пальцем у виска.

Согласен, решение абсолютно нелогичное для того, кому с большой вероятностью корячилась довольно-таки серьёзная операция, результатом которой вполне могло бы стать последующее проведение остатков дней в кресле-каталке.

Но в том-то и дело, что я был тогда слишком молод и горяч, чтобы смириться со столь "несправедливым" положением вещей. А знания об устройстве человеческого организма, имевшиеся во мне на тот момент, подкреплённые к тому же случаями с реальными людьми, сумевшими восстановиться после и более серьёзных травм, давали мне определённую надежду на успех. Поэтому я, в пику врачам, в один голос запретившим мне в принципе прикасаться к железу, решил прислушаться к собственной "дурости" и попытаться вернуться к нормальной жизни.

Но не считайте меня таким уж совсем обезбашенным. Мой голос благоразумия всё же смог внушить мне, что со "штангой" кончено, а вот "бодибилдинг" — это то самое, что "доктор прописал". И, хотя доктора прописали мне совершенно обратное, я, практически сразу же после выписки из больнички, прихрамывая, поволокся в тот же зал, где до того занимался тяжёлой атлетикой.

Тренер мой, Николай Михалыч, знавший уже о моей контузии, витиевато используя "могучий и солёный", выразил своё сочувствие и поинтересовался дальнейшими планами на жизнь. Когда я заикнулся о своём больничном "озарении", он, к моему большому облегчению, никуда меня не послал, хотя и мог бы, а встретил мою идею с пониманием, и дал согласие на приведение в жизнь моей авантюрной задумки. При этом, правда, истребовал с меня клятвенные уверения, что лошадей гнать я не буду, а буду постоянно себя "слушать", и, при малейших непонятках со здоровьем, занятия тут же прекращу и приду к нему за советом.

Какое-то время ушло на растяжку позвоночника и целенаправленную закачку пораненной спины лёгкими весами. Не буду врать, что всё шло так уж и гладко. Не раз, да и не два, во мне в ту пору приключались зверские боли, но я к мудрому Михалычу не бегал, а терпел и, стиснув зубы, продолжал измываться над своим организмом.

Постепенно рабочие веса росли, а с ними росла сила и мышечные объёмы.

Не буду врать, что благодаря тренировкам с железом все мои спинные болячки враз прошли и забылись. Периодически, обычно на сырую, холодную погоду, или на перегруз позвоночного столба чрезмерными весами, он, этот самый столб, выражал мне своё возмущение, коварно защемляя мне седалищный нерв, который тоже, не будь дурак, тут же воспалялся, да так жестоко, что я и передвигаться-то толком не мог, не обожравшись предварительно обезболивающим. Но постепенно к этим делам у меня выработалась своеобразная привычка, позволявшая расценивать их как неприятные, но всё же, мелочи.

А лет этак за семь до описываемых событий я, помимо железа, пристрастился ещё и к битью по различным предметам, в чём также достиг определённых успехов.

На этом небольшое лирическое отступление, предварившее рассказ о дальнейших событиях, прерву и продолжу всё-таки свой рассказ.

* * *

Покончив с обязательными мероприятиями, предваряющими обычно любую тренировку, я принялся за разминку. Сильно себя ею не измучивал, потому как на битьё было отведено двадцать минут, а этого времени организму вполне достаточно, чтобы разогреться до такого потного состояния, при котором можно тут же валиться на жимолёжную скамейку.

Прокачав пресс и длинные спины, я направился в "бойцовский" угол.

И вскоре уже тяжеленный мешок взмывал, содрогаясь, до почти горизонтального положения, чтобы затем обрушиться обратно, и тут же снова взлететь вверх, наткнувшись на встречный удар.