|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Исуна Хасэкура
Волчица и пряности
Перевод с английского языка — Ushwood
Бета-редактирование — Lady Astrel
Любое коммерческое использование данного текста или его фрагментов запрещено
том 7
Оглавление
Глава 1. Мальчик, девочка и белые цветы
Глава 2. Красные яблоки, голубое небо
Глава 3. Волчица и янтарная меланхолия
Глава 1. Мальчик, девочка и белые цветы
Клаус сидел на плоском камне на вершине холма близ дороги. Обзор ничто не загораживало, и, несмотря на то, что холм был довольно маленький, видно было далеко. Сколько Клаус ни шел, вокруг все оставалось без изменений. Люди говорили, что эта дорога ведет к морю, но до сих пор ему даже ручейка на глаза не попадалось.
Ему было почти уже десять лет. Каково на вид море, он даже представить себе не мог, но был уверен, что не прошел мимо него ненароком. Должно быть, путь предстоит долгий. Сунув деревянную клюку под мышку, мальчик глотнул из кожаного меха. Вода неприятно пахла кожей, но по крайней мере смочила горло.
Ветерок всколыхнул каштановые волосы. Мальчик оглянулся. Совсем недавно его вышвырнули из поместья, но оно уже совершенно скрылось из виду. Клаусу вовсе не было одиноко; наоборот, ему очень хотелось крикнуть "так вам и надо!", хотя он понятия не имел, почему. Сейчас надо было сосредоточиться на том, что впереди.
Близ дороги цвели белые цветы; Клаусу подумалось, что сейчас он и его спутница остановятся, и так и произошло. Зима ушла, унеся с собой холодные сухие ветра. Сейчас воздух был напоен теплом весеннего солнышка и запахом травы.
Она сидела перед этими совершенно обычными цветами и пристально их разглядывала, недоумевая, что это такое; ее поза делала ее похожей на пасущуюся козу. С близкого расстояния можно было разглядеть, что на ней довольно грязный балахон, но издалека — коза козой.
Звали ее Ариеттой. Она сказала Клаусу, что не знает, сколько ей лет, но мальчик, немного раздосадованный, что она выше его ростом, решил, что она старше его года на два.
— Ариетта!
Услышав его возглас, девочка наконец подняла голову.
— Мы же пообещали до заката пройти четыре холма?
Клаус не очень понимал, что творится у нее в голове, но кое-что про нее он уже знал. Например, он знал, что просить ее что-либо сделать бесполезно, а вот обещания свои она держит. Пока он в этом не убедился, несколько раз уже, когда Ариетта так вот застревала, он подумывал бросить ее и уйти вперед.
Девочка медленно поднялась на ноги; вид у нее был такой, словно она уже скучала по тому пейзажу, который остался позади. Клаус мог лишь вздохнуть.
— Ты что думаешь, они редкие?
Поскольку он до сих пор сидел на камне, ему пришлось поднять голову, чтобы взглянуть девочке в лицо. Из-за надвинутого капюшона, если только не смотреть в упор, лица не разглядишь. С самого начала путешествия мальчик догадывался, что оно красивое, хотя его практически не видел.
— Это... цветы, да?
Девочка говорила таким тоном, как будто это для нее было очень важно.
— Да, это цветы. Мы их вчера уже видели, и позавчера тоже.
Взгляд ее синих глаз вернулся к цветам; очередное дуновение ветерка всколыхнуло выбившиеся из-под капюшона золотистые пряди волос.
— Но... так странно...
— Что странно?
Впервые девочка посмотрела на него. Ее голова была вопросительно склонена вбок.
— Как они живут без вазы?
При этом вопросе Клаус не стал хмурить брови — он просто отвел взгляд от ее лица.
— Эй! Сказано же было, чтобы ты не пачкалась! У нас же нет воды!
Вытянув руки девочки из рукавов, он убедился, что они все в земле... даже под ногтями земля. Маленькие ручки, всегда такие очаровательные, выглядели ужасно. Клаус попытался вытереть их своим поясом вместо полотенца, потом отставил подальше и строго посмотрел.
— Меня учили, что грязь существует только в нашем сердце. Не лги.
Клаусу хотелось огрызнуться, но он не осмелился.
— Ты права. Моя вина.
Девочка улыбнулась одними глазами и кивнула, явно удовлетворенная его ответом.
В общем, свое обещание они не выполнили и не прошли четыре холма. Но в итоге Клаусу пришлось есть свой обед, выслушивая нотации Ариетты, которая отчитывала его за то, что он не сдержал слова, — уж непонятно почему. К обеденному времени они оба сильно проголодались, потому что Ариетта категорически не соглашалась есть завтрак.
По правде сказать, в пеньковой суме, которую Клаус нес за спиной, было не так уж много еды. Несколько больших — больше, чем лицо человека — твердых лепешек из овса, каким кормят лошадей, немного жареных бобов, соль и где-то с чашку воды в мехе.
Все это им дали в поместье, из которого их выгнали. Клаус знал, что им с Ариеттой придется туго, если они все как следует не спланируют. В каждую трапезу он съедал лишь немного, после чего решительно затягивал горловину сумы. К счастью, Ариетта тоже ела мало. Сегодня она съела, может, десяток бобов и восьмушку лепешки.
Перед и после каждой трапезы она молилась, вознося благодарность Единому богу. Вообще-то еду ей давал Клаус — она-то ничего с собой не взяла, когда они вместе вышли. Клаусу казалось, что Ариетта должна благодарить его, а не Единого бога, но девочка отвечала просто: "Вся еда изначально от Господа".
Это, конечно, был хитрый ответ; Клаус не мог придумать, что возразить. Оставалось лишь молча смириться. Несмотря на то, что Ариетта постоянно убеждала его делать все так, как она считает нужным, если бы Клауса спросили, умна ли она, он не нашел бы что ответить. И вдобавок ко всему — невероятно, но она не знала практически ничего.
— Ой...
Девочка задрала голову и уставилась на пролетающую в небе коричневую птицу. Сам Клаус думал, вкусно ли было бы, если бы он эту птицу поймал, ощипал и зажарил... но тут он вспомнил, что сказала Ариетта, когда увидела птицу в первый раз. Этого воспоминания ему хватило, чтобы начисто забыть про горечь хлеба. Тогда Ариетта была в полном изумлении и громко закричала — всего лишь увидев летящую птицу. Сперва он просто не мог в это поверить, но затем в него уткнулся ее вопрошающий взор.
— Это птица?
— Угу. Не паук и не ящерица.
— Она... летает, да?
— Да.
Слишком сильно куснув лепешку, Клаус теперь выковыривал застрявшие между зубами крошки. Занимаясь этим, он раздумывал о манере Ариетты восхвалять и разглядывать летящих птиц и прочие простые вещи так, словно это какие-то важные тайны. Странная она... но и довольно милая в то же время.
В первый раз, когда она увидела птицу, она пробормотала что-то вроде "паук лезет по потолку". Сперва Клаус не понял, о чем это она. Но прислушавшись к ней, он осознал: для девочки небо было потолком, а птица ползла по нему, как паук.
Он был ошарашен, но, чувствуя, что обращаться с ней, как с дурочкой, недостойно мужчины, объяснил, что небо поддерживают невероятно высокие деревья, а птицы летают под ним. Девочка отнеслась к его словам с недоверием, но, когда увидела наконец птицу, которая взлетала с земли, все же поверила.
И вот так — с каждым ее вопросом.
Для нее было вполне естественно спросить, как цветок может жить без вазы. Она раньше жила в здании с высокими каменными стенами, стоящем на отшибе поместья, где Клаус был слугой. По словам Ариетты, сколько она себя помнила, из здания она не выходила ни разу. И почти все время, что она прожила там, она читала.
Клаус слышал о тех, кто входил и выходил из этого здания. По слухам, господина каким-то образом заставили построить его люди с юга, и все, кто им пользовался, тоже были с юга. Иногда из-за каменных стен доносились незнакомые песни; Клаус предполагал, что это песни южных стран.
Однако, несмотря на то, что господин построил такое здание, он не любил оставаться в своих землях и круглый год где-то бродил. Так что у прислуги было ощущение, что даже его личному дворецкому не все известно. Клаус знал лишь то, что эти песни восхваляли Единого бога, — об этом ему совсем недавно сказала Ариетта. Одну из песен он в последнее время слышал трижды.
— Ладно, пора идти, — сказал он, дожевав последний боб.
Однажды в поместье явилось множество незнакомых людей с разными пожитками и зверями. Слуги в удивлении остановились, чтобы поразглядывать их. Затем самый толстый из пришедших — он же и лучше всех одетый — заявил, что он брат господина, а потом громко произнес:
— Вы в этом поместье больше не нужны, так что вон отсюда.
Им сообщили, что господин умер во время своего путешествия и что теперь его брат будет здесь жить. Ему тут что-то не понравилось, и он потребовал, чтобы все, включая тех, кто жил в том каменном здании, убрались из поместья.
Многие разрыдались. Некоторые были в полной растерянности, не зная, что делать. Другие решили, что это все какая-то шутка, и продолжили работать; кто-то обхватил ногу толстяка и не желал отпускать. Одна лишь Ариетта просто ушла куда глаза глядят. Вскоре пришедшие начали раздавать всякую всячину — воду, хлеб и куриный корм. Клаус получил еду на двоих и побежал, стремясь догнать эту странную, тонкую девочку, вечно отвлекающуюся на то, что происходило возле дороги.
— Давай до заката пройдем шесть холмов. Если будем идти так же медленно — не знаю, когда доберемся до моря.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Клаус подозревал, что с Ариеттой так быстро идти не получится, но если в итоге обещание не будет выполнено... виноват все равно окажется он. Но только так ее можно было убедить идти с ним. Впрочем, даже когда он оказывался виноват и девочка его сердито отчитывала, ему не надоедало на нее смотреть.
Путешествие проходило куда более покойно и беззаботно, чем дни в поместье, где Клауса часто колотили и где ему приходилось целый день таскать тяжелые ведра с водой и корзины с пшеницей. Но все равно он немного нервничал, особенно по ночам.
— Ночи не так уж плохи... днем у нас есть солнце, а ночью луна. Господь всегда присматривает за нами.
— ...А-ага, — хрипло ответил он, в то время как спокойная часть его продолжала думать: присматривают за ними лишь луна да звезды. Забравшись на очередной холм, мальчик с девочкой улеглись. Опасаться было совершенно нечего — Клаус знал, что они одни, — но все равно ему было неловко.
— Господь учил, что человек дрожит от холода одиночества. Но когда людей двое, одиночество уходит, и холод уходит вместе с ним.
— ...Да.
— Тебе все еще холодно?
С его губ почти сорвалось "да", но все же он сдержался и помотал головой. И Ариетта ему не поверила. Руки на его спине чуть напряглись, прижимая мальчика крепче.
— Испытывать наше терпение голодом — благо, но Господь не хочет, чтобы ты страдал и от холода.
Уже четвертый раз она это говорила. Эти слова совершенно не успокаивали; тело Клауса съежилось. Первые дни он нервничал просто из-за того, что боялся спать в темноте ночи. Но сейчас ему было куда более неуютно — после того, как он понял, какая же на самом деле Ариетта красивая.
Она завернулась в свой большой балахон, как в одеяло, и крепко прижала Клауса к себе. Весна весной, а по ночам по-прежнему было холодно. Но Клаус относился к холоду спокойно. Даже когда у него была крыша над головой, он всегда предпочитал спать на свежем воздухе.
Ариетта, однако, считала, что ночные монстры — тоже испытания, посланные Господом, и изо всех сил старалась успокоить Клауса... согревая его своим телом. Во вторую ночь Клаус спал как убитый лишь потому, что плохо спал в первую. В третью ночь ему было не по себе, но все же он умудрился заснуть.
На четвертую ночь он уже постепенно привык. Однако его лицо начинало гореть всякий раз, как он вдыхал сладкий запах Ариетты. Это была совсем не такая сладость, как у медового хлеба... куда нежнее. Он ощущал уколы совести — потому что было кое-что, что он от Ариетты утаил.
— Апчхи!
Она чихнула прямо ему в ухо. О Клаусе она заботилась, но сама мерзла. Ее тело чуть шевельнулось.
— В общем... может, меня Господь отругает за это...
Клаус не видел ее лица, но чувствовал, что она улыбается.
— Но я не смогла бы справиться одна. Как хорошо, что ты тоже девочка!
Никто никогда еще не принимал Клауса за девочку. Хоть сто человек бы он спросил — каждый бы ответил, что он мальчик. Но Ариетта, похоже, всерьез верила, что
он девочка, поскольку в первый раз, когда они прошли мимо лошади, она спросила, глядя с интересом: "Это создание и есть то, что называют "мужчиной"?"
— Так спать хочется... спокойной ночи.
Что за примечательная девочка. Ей требовалось совсем немного времени, чтобы заснуть. Клаус ничего не ответил, просто лежал молча. Когда он услышал наконец, что она задышала ровно, как кролик, он осторожно прижал голову к ее мягким грудям, от всей души надеясь, что никто не смотрит.
— Спокойной ночи.
Он чувствовал, что ищет оправдания, но так ему действительно было легче заснуть.
Посреди ночи он внезапно проснулся и глянул на небо. Обгрызенная луна уже прошла над головой — значит, полночь миновала. Было так холодно... Клаус вновь прижался к Ариетте, стараясь отогнать смущение. Сперва он чувствовал себя ужасно, но вскоре нашел удобную позу и с выдохом прогнал из себя все заботы. Стояла такая тишина, что он слышал лишь сопение девочки.
Никогда он так не наслаждался ночью, когда спал в углу конюшни. Там крысы бегали по земле и грызли просыпанный корм; время от времени они залезали к нему в одежду. Во мгле горели глаза — то были совы и змеи, охотящиеся на крыс; и это были еще не все ночные гости... иногда забредали лисы в поисках кур, иногда волки в поисках овец. Всякий раз, когда подступала опасность, лошади начинали биться в стойлах, куры вопили, а крысы носились еще более беспорядочно, чем обычно.
А ночи с Ариеттой были такими тихими, что он мог слышать биение собственного сердца. И никто не подымал его по утрам и не загружал тяжелой работой, длящейся вечность. Никогда в жизни он не отходил ко сну так радостно, как сейчас.
Он был удивлен, когда его вышвырнули из поместья, но не понимал, почему остальные в таком страхе. Когда нет работы — это такое счастье. Да, у них было мало еды, но Клаус верил, что они доберутся до моря раньше, чем она кончится. А в море много рыбы, он сможет ее ловить. Если только это вообще возможно, он хотел бы жить у моря.
Ему вдруг подумалось, а видела ли вообще Ариетта рыбу? Он решил, что не видела. Ему придется сказать ей, что "рыбы в воде не тонут". При этой мысли он хихикнул. Какая тихая ночь... нет, надо постараться заснуть. Он с успехом вычистил свои спутанные мысли из головы — как вдруг поверх сопения Ариетты услышал еще негромкие звуки.
Пум, пум, пум.
Быть может, это сердце Ариетты? Его посетила мысль, что это странно — слышать сердцебиение сквозь мягкие холмики ее грудей; но тут он заметил нечто еще более странное: он слышал не свободным ухом, а тем, которое было прижато к земле.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
