Со смертью на брудершафт

Со смертью на брудершафт.

Пусть роют щели хоть под воскресенье.

В моих руках надежда на спасенье.

Как я хотел вернуться в до-войны,

Предупредить, кого убить должны.

Мне вон тому сказать необходимо:

"Иди сюда, и смерть промчится мимо".

Я знаю час, когда начнут войну,

Кто выживет, и кто умрет в плену,

И кто из нас окажется героем,

И кто расстрелян будет перед строем,

И сам я видел вражеских солдат,

Уже заполонивших Сталинград,

И видел я, как русская пехота,

Штурмует Бранденбургские ворота.

Что до врага, то все известно мне,

Как ни одной разведке на войне.

Я говорю — не слушают, не слышат,

Несут цветы, субботним ветром дышат,

Уходят, пропусков не выдают,

В домашний возвращаются уют.

И я уже не помню сам, откуда,

Пришел сюда и что случилось чудо.

Я все забыл. В окне еще светло,

И накрест не заклеено стекло...

Арсений Тарковский. Суббота 21 июня.

Пролог

— Ну, как вам Россия, господин генерал-майор?

— Как вам сказать, господин генерал-полковник? Плохо! Очень плохо!..

— И чем же?

— Тем, что в России очень много русских.

Два генерала звонко рассмеялись, и подняли рюмки:

— Прозит!

Выпили.

— Раз наша беседа сугубо конфендициальная, — генерал-полковник вновь наполнил рюмки, — то для дела и дружбы между нашими службами предлагаю выпить на брудершафт.

— Согласен, — Лахузен, взял рюмку и поднял в приветствии, — Хайнц!

— Эрвин!..

— И так, — Гудериан аккуратно закупорил бутылку. — Чем я могу быть полезным Абверу?

— Многим, дорогой Хайнц, многим. Например, оценка военного потенциала русских.

— Кому как не Абверу знать о военном потенциале русских? — хмыкнул генерал-полковник.

— Вы же знаете, Хайнц, как фюрер и генеральштеблера отнеслись к нашим сведениям. Не может у советов быть столько танков и самолетов! — Лахузен произнес фразу, явно копируя чью-то интонацию, и Гудериан невольно улыбнулся — получилось очень похоже. — А в результате что?

— Вы чертовски правы, Эрвин. Было неприятно узнать, что наши ПТО против новейших русских танков не эффективны. Более того, танковые орудия тоже не пробивают броню КВ и Т-34. И наоборот — орудия КВ и Т-34 легко поражают наши танки.

— Все это в докладе было, Хайнц. И характеристики, и количество новейших танков. Однако наш обзор вооружений советов посчитали пустыми россказнями. Я хотел услышать иное — ваш личный анализ и прогноз дальнейших действий русских исходя из опыта последних недель боевых действий. И возможные препятствия для вермахта.

— Это несложно, — улыбнулся Гудериан. — Многие в рейхе считают стойкость русских обычным скотским упрямством на грандиозной мясной бойне. Это неправильно, по моему личному мнению. Недооценка, а порой пренебрежение противником ведет к неоправданным потерям. Первые недели боевых действий были показательны. Но выводы в ОКХ сделали неверные.

— Обоснуете?

— Начну с того, что у русских превосходное искусство ведения боя, маскировка, стойкость, великолепная рукопашная подготовка и штыковой бой...

— О да! — кивнул Лахузен. — Русский штык — страшное оружие. И они умеют и любят его повсеместно применять. Однако я перебил, прошу прощения.

— Не стоит извинений, но продолжу. Не зря мы тщательно изучали военный опыт армии советов, и многое взяли из него. Нет ничего зазорного использовать действенные методы. И это дало свои плоды — в результате на данный момент единого централизованного командования у противника нет. Связь в большинстве проводная, которую не трудно нарушить. Скверная работа штабов и некомпетентность командующих. Из этого многие генералы сделали вывод, что мощь Красной Армии, не в меру расхваленной, попросту эфемерна. И к глубокому моему сожалению в ОКХ видят только недостатки противника, а сильные стороны игнорируется.

— Считаете это грубой ошибкой?

— Да. Непосредственно на фронте все видится иначе. Нельзя не учитывать сильные стороны противника. Вон, бедняга Гот, при планировании просчитался, в результате лишился части кишечника.

— Понимаю, — кивнул Лахузен. — Еще вопрос — есть ли по вашему мнению у советов толковые штабисты и командующие?

— Айн момент... — Гудериан вызвал адъютанта. — Клаус, кофе пожалуйста.

— Яволь, господин генерал-полковник.

— Из генеральштеблеров у русских было двое, — сказал Гудериан, когда адъютант вышел, — это Свечин и Шапошников. С трудами обоих я хорошо знаком. Но Свечина расстреляли. Остался Шапошников. Сейчас добавился Жуков. Он хорошо отметился на Халхин-Голе. Из командующих — особых талантов я не пока вижу. Но таковые очень скоро появятся.

— И кто же это будет?

— Это не секрет полишинеля. Кто-то из нынешних лейтенантов, капитанов, майоров и полковников. Может быть генералов. Как мы учились воевать у советов, так и они учатся воевать у нас. И кто знает — сколько потенциальных полководцев сейчас среди них?

— Не слишком ли пессимистично?

— Более чем. Мы просчитались — выводы, на которые мы опирались исходя их европейских компаний, были ошибочны. Советы оказались сильнее, и надо признать — блицкриг не удался. Нам надо обязательно разбить русских до наступления холодов, иначе время начнет играть против нас. В приграничных сражениях Германия потеряла четверть хорошо подготовленных сил. Понимаете, Эрвин! За две недели боев! В польской компании мы потеряли в разы меньше, про Европу не упоминая.

— У Германии огромные резервы.

— Эх, Эрвин, сейчас мы бьем русских умением. Продвигаясь в глубь России, мы растягиваем фронт, задействуем больше сил, и с каждым пройденным километром качество подготовки резервов будет падать, а упорство и умение противника возрастать. И вот вам истина от понюхавшего русского пороха германского генерала — все те, кто останется в живых после сражений на восточном фронте — неполноценные люди, ибо полноценные погибнут на поле боя!

Зашел адъютант с подносом. Расставил чашечки с кофе. Удалился.

— Мрачный у вас прогноз, дорогой Хайнц, — сказал Лахузен, сделав глоток из чашки.

— Скажите, Эрвин, когда служба разведки просчитывает варианты, худшие учитываются?

— Несомненно, Хайнц. Порой в работе только худшие.

— Вот и я исхожу из худшего, — Гудериан одним глотком выпил кофе. — Это помогает выработать наилучший план в любой наисквернейшей ситуации. Сигару?

— Спасибо, не откажусь.

Генерал-полковник открыл шкатулку, взяли по сигаре. Подрезали гильотинкой. Закурили.

— Что вы скажете об операции русских против группы армий центр?

— Надо признать, — Гудериан выпустил струйку ароматного дыма, — Жуков провел эту операцию блестяще. Действия этого русского генерала сбили с толку даже Гальдера. Да что говорить, весь ОКХ Жуков заставил попотеть. В том числе и меня. И если бы не коварное подавление нашей связи, то Жукова мы смогли бы переиграть.

— Вы удивитесь, дорогой Хайнц, — Лахузен чуть наклонился вперед, — но эту операцию разработал вовсе не Жуков. Основа плана от генерала Пуркаева. Тактическую и стратегическую составляющую разработал бригадный комиссар Попель. А Жуков этот план мастерски воплотил, что тоже сыграло свою роль. И кстати, способы шифровки сообщений и помехи нашей связи, тоже идея Попеля.

— Шутите?! — удивился Гудериан. — Какой-то комиссар?

— Какие тут шутки? Это подтвержденная информация, можете мне верить, Хайнц, — сказал Лахузен, и затянулся.

— Попель, говорите? Гм... вот и ответ на ваш вопрос, дорогой Эрвин. Это означает что сонм генеральштеблеров у советов уже пополнился. Что вам известно об этом Попеле?

— Николай Кириллович Попель, сорок лет. Имеет венгерские корни. Отец кузнец, мать крестьянка. В армии с 1920. Коммунист. Образован. По последним данным пишет стихи. На них написали музыку. Очень популярная в советах песня — по всей стране распевают.

— Вот как?! — поднял брови Гудериан. — Это многое объясняет. Поэты бывают очень талантливы. Во многом талантливы.

Зашел адъютант.

— Господин генерал-полковник, вы просили известить, когда прибудет обер-лейтенант Хофман.

— Хорошо, Клаус, пригласите его сюда. И сделай еще кофе. Три чашки.

— Яволь, господин генерал-полковник! — и адъютант, прихватив поднос с чашками, вышел.

— Хочу пояснить, Хайнц, — сказал Лахузен. — Обер-лейтенант Роберт Хофман командует оперативной группой "2-А". Еще он мой племянник. Но я просить за него не собираюсь. Только присмотреть. Очень перспективный офицер.

— Не стоит пояснять, Эрвин, я понимаю.

В кабинет вошел адъютант с подносом, расставил чашечки с кофе, вышел, но тут же впустил в кабинет обер-лейтенанта.

— Хайль Гитлер! — вытянулся он. Руку в приветствии не вскинул — висела на повязке.

— Роберт?! Что случилось? — Лахузен встал и направился к Хофману. — Ты ранен?

— Ранение легкое, господин генерал, практически царапина, но руку из-за повязки не поднять.

— Как это произошло? — спросил генерал-майор, и обернулся к Гудериану. — Вы позволите, господин генерал-полковник?

— Да, я тоже хочу послушать. Присаживайтесь, обер-лейтенант. Выпейте кофе.

Хофман сел напротив генерал-майора, пристроив фуражку на стул рядом. В два глотка выпил напиток. Вопросительно взглянул на генерал-полковника.

— Докладывайте, обер-лейтенант, — поощрил кивком Гудериан.

— Оперативная группа "2-А", получила приказ — сопроводить и обеспечить переход линии соприкосновения группам "Роланд-6" и "Зондердинст-21", — начал доклад обер-лейтенант. — Но колонна попала в засаду...

— Где это произошло? — спросил Гудериан. — Покажите на карте.

Развернули карту. Хофман указал на точку:

— Здесь.

— Грунтовая через поле?

— По докладам "Люфтганза" русских впереди не было, господин генерал-полковник.

— Это "группа Ровеля", Хайнц, — пояснил Лахузен, на вопросительный взгляд Гудериана. — Иногда пара истребителей сопровождает наши группы. *

— Продолжайте, обер-лейтенант, — кивнул генерал-полковник.

— Перед лесом, группы "Роланд-6" "Зондердинст-21" должны были отделится от ударной группы и уйти по правой рокаде на юг, в обход. — Хофман показал место на карте. — Гауптман Шульц посчитал, что группы не успеют занять необходимые точки и приказал нагнать дозор. "Роланд-6" и "Зондердинст-21" ушли вперед. А через четверть часа впереди вспыхнул бой. Оказалось — русские подготовили засаду. В результате боя русские были уничтожены. Наши потери — гауптман Шульц убит, группа "Зондердинст-21" погибла в полном составе, в группе "Роланд-6" уцелело семеро, все с тяжелыми ранениями. Дозорная группа потеряла десятерых.

— Сколько было русских? — спросил Гудериан. Лицо его было мрачным.

— Двое.

— Двое?! — подался вперед Гудериан.

— Да, господин генерал-полковник, — подтвердил Хофман. — Русских было всего двое. Пулеметчик и помощник. Скажу больше, они знали, что погибнут, но вели бой до конца. У них была всего одна лента. Один из них был еще жив, и я разговаривал с ним.

И обер-лейтенант красноречиво посмотрел на Лахузена. И по глазам он понял — есть кое-что не для ушей командующего танковой группой. На череду взглядов Гудериан внимания не обратил.

— Вас ранили во время боя? — спросил он.

— Нет, господин генерал-полковник, позже. Во время беседы с русским, из канавы поднялся мальчишка. Он был весь в крови, очевидно ранен. Все посчитали его не опасным, и позвали. Когда мальчишка приблизился то бросил гранату. Неумело. Никто из моих людей не пострадал. Мой фельдфебель успел меня сбить с ног, но один осколок задел плечо.

На какое-то время в кабинете повисло молчание. Оба генерала сидели задумавшись. Хофман ждал вопросов.

— Помните, о чем мы говорили, Эрвин? — произнес Гудериан. — Недооценка и пренебрежение противником, а также боевыми уставами ведет к неоправданным потерям. Если бы гауптман Шультц уцелел, я отдал бы его под трибунал. Еще будет разговор с командиром кампфгруппы — куда тот смотрел и о чем думал. К вам, обер-лейтенант, — генерал-полковник взглянул на Хофмана, — у меня претензий нет.

— Обер-лейтенант, — обратился к Хофману Лахузен, — как вы считаете, русский пулеметчик намеренно расстреливал группы "Роланд-6" и "Зондердинст-21"?

— Не могу знать, — ответил обер-лейтенант, посмотрев на генерал-майора выразительно. — На момент начала боя, я находился далеко.

— Считаете русские знали о ваших группах, Эрвин? — спросил Гудериан. Он опять не заметил череду красноречивых взглядов абверовцев.

— Нет, Хайнц, — отрицательно покачал головой Лахузен. — Решение по маршрутам групп принимали накануне, исходя из динамически меняющейся обстановки. И есть просьба, Хайнц — мне с обер-лейтенантом надо будет поговорить тет-а-тет.

— О, это не проблема. Этот кабинет в полном вашем распоряжении, Эрвин. А я к штабистам наведаюсь. — И выходя пробормотал: — С нами даже дети воюют.

— Рана не опасная? — спросил Лахузен, когда Гудериан вышел.

— Пустяковая царапина. Мои люди обработали рану, и идти к медикам нет смысла — заживет через пару дней.

— Хорошо, если так. О чем ты хотел сообщить?

— Помните мой рассказ о русском комиссаре и диверсанте.

— А, то глупое пророчество? Как же, помню.

— Прошу выслушать, и возможно это пророчество не будет выглядеть глупым.

— Даже так? Что ж, я слушаю.

— И так, в штабе пехотной дивизии я просматривал докладные о действиях русских, и мне попалась папка с опросными листами наших раненых. И первый лист меня заинтересовал. Шутце Дильс, из тыловой части рассказывал — как он получил ранение. По его словам, когда он с напарником занимался сбором и учетом трофеев, им попался живой раненый русский. Он подорвал себя гранатой, но перед этим сообщил, что фюрер застрелится, когда русские будут штурмовать рейхстаг, что Германия капитулирует, и это случится восьмого мая. Год шутце не назвал.

— Ты с ним беседовал?

— Да, господин генерал-майор. Мне стало интересно. Я нашел этого шутце и обстоятельно с ним поговорил. Он точно помнил названную русским дату. О победе в мае упоминал комиссар Иванцов. Но это можно назвать совпадением, если бы не последний случай. Этот пулеметчик, он был еще жив, и я успел с ним поговорить. Он тоже сказал, что Германия капитулирует восьмого мая, но упомянул год — 1945-й. О самоубийстве фюрера тоже сказал. И еще, он сказал, что кто выживет и попадет в плен на восточном фронте, пройдет с позором по Москве.

Лахузен сидел, задумчиво вертя черут — сигарный окурок.

— Подведем итог, — продолжил Хофман, не дождавшись реакции начальства. — Три разных человека, в разных местах, при странных обстоятельствах, приводят одни и те же факты. Два гипотетических — даты поражения Германии — это первое, и самоубийство фюрера — это второе. Проход по Москве в качестве пленных — это третье. Про поливальные машины упомянул и комиссар, и пулеметчик. Какие выводы можно сделать, господин генерал-майор?

— Интересно... — Лахузен достал спички и прикурил сигару. Пару минут сидел, размышляя.

— С кем-нибудь об этом еще говорил? — пыхнул он дымом.