Семейка-16

Шестнадцатая глава

Постороннему взгляду Нонна Михайловна представала солидной, но добродушной дамой. Она умела плавно двигаться и всегда спокойно разговаривать. Да, со стороны казалось, что её всегдашнее добродушие ничем не смутить. На редкие попытки поддразнить её или уколоть мелким, но обидным замечанием Нонна Михайловна только снисходительно улыбалась. Впрочем, она умела себя держать так, что насмешливые уколы чаще от одного только её взгляда замерзали на губах неудачливого насмешника. Аделаида Степановна, например, которая считала себя "той ещё язвой", побаивалась говорить ей колкости. Что, впрочем, не мешало Нонне Михайловне пренебрежительно звать её, про себя, конечно, Аделаидкой.

Выходя замуж за Адриана Николаевича, тогдашняя Нонна, затаив дыхание и порой чувствуя себя мещаночкой, мечтала о спокойной и благополучной жизни, когда дни гладко катятся один за другим, изредка взрываясь сияющим фейерверком — выходом в гости или в театр, путешествиями-поездками в другие города, а то и на море... Весь расчёт был на Адриана Николаевича — сына сильных и известных в своём кругу магов. Нонна Михайловна на всю жизнь запомнила своё потрясение, когда жених привёз её в "семейное гнездо". Громадный домина, в комнатах которого и коридорах можно заблудиться, поразил воображение девушки из обычной семьи учителей — из семьи, где внимание распределялось между четырьмя дочерями, а значит — достаток был так себе. А тут... Ещё она обомлела, узнав, что у них, молодой семьи, ещё и свои апартаменты всегда будут в этом доме.

Жизнь с мужем оказалась не настолько роскошной, как того ожидала Нонна Михайловна. Но она оказалась непривередливой — сказалось воспитание в многодетной семье. Больше волновало то, что она поняла с самого начала замужества: родители мужа (особенно свекровь) не очень приняли её. Причина была понятной, но молодая женщина всё же ждала со стороны свекрови хотя бы симпатии ...

Повезло, что встречались не слишком часто. И, в сущности, Нонна Михайловна была счастлива: она могла не работать, а заниматься домом и единственным ребёнком. Тем более — в череде будних дней пусть не слишком ярко, но всё же мелькали проблески тех фейерверков, о которых она мечтала. Несмотря на то что после рождения дочери жена невосстановимо раздалась вширь, Адриан Николаевич продолжил выводить её в театры; хоть и нечасто, но каждое лето они ездили на море — пусть не за границу, но Нонне Михайловне и того хватало.

Мужу она не говорила, но большие упования у неё были на дочь. Ударом по самолюбию стали бессердечные, безапелляционные слова свекрови:

— Абсолютная бездарь — эта ваша Лизонька!

И лишь годы спустя Нонна Михайловна могла бы возразить свекрови: "А в семье Владиславушки вообще детей нет!"

Не возразила даже сейчас. Страшилась старой ведьмы до ужаса.

Тем более... Было время, когда Нонна Михайловна, несмотря на мелкие неурядицы, ходила горделиво и уверенно думала о будущем. Но следующий звоночек — и земля под её ногами начала подрагивать, не давая стоять твёрдо. Сначала пришлось смириться с бездетностью дочери, на которую тоже возлагала свои не вполне уверенные чаяния, связанные с возможным внуком или внучкой. Затем с трудом пережила развод Лизоньки, узнав о причине — отсутствие детей. С ней-то вместе переживала, но старалась не показать, что разочарование зятя хорошо и даже до боли понимает...

Потом начались проблемы с квартирой дочери, о чём Лизонька, пусть и перепуганная, молчала до конца, — уже не звоночек, а дальний раскат грома. Гроза же разразилась через три года, когда вся их семья, словно сбившись кучкой в штормовую погоду, в очередной раз переехала в однокомнатную квартиру. Не успели в ней обжиться, как поняли: их выгонят и отсюда.

Счастьем стала ворчливая уступка свекрови, овдовевшей к тому времени и почти лишённой движения.

Ангелика Феодоровна позволила им жить в первом корпусе "семейного гнезда", отдав во владение семье старшего сына не только их старые апартаменты, но и весь второй этаж. Измученная ужасами недавнего пребывания в "нехороших" домах, Нонна Михайловна с трудом собрала себя из неожиданной развалины, в которую превратилась было. Во всяком случае, она прекратила нервно вздрагивать, едва ей чудилось, что прошлое вновь вползает на порог их апартаментов, ухмыляясь и угрожающе краснея жадными круглыми глазищами.

И, как только прекратила нервничать, прошлое прыгнуло в соединяющий два корпуса дома коридор. Прыгнуло мягко, как свалившийся с потолка паук, который для Нонны Михайловны являлся символом страха... Но никакое отчаяние от повторения страшной ситуации не сравнится с тем, что Нонна Михайловна узнала от дочери. Та однажды пришла к ней в спальню, когда мать готовилась отойти ко сну. И прошептала:

— Мама, это я пустила её в коридор...

— Кого? — удивилась та.

— Риелторшу, — прошептала Лизонька.

Нонна Михайловна смотрела на дочь — на опустившуюся с годами, заплывшую жиром — даже не пышнотелую, как сама она! — женщину. Разум отказывался воспринимать её слова, но изнутри выплыло гадливое чувство, которое медленно превращалось в нечто близкое к ненависти. Дочь? Дочь порвала спокойную жизнь в семейном гнезде в клочья?

В первый миг понимания, что именно сообщила ей Лизонька, ей захотелось немедленно рвануть с кровати и ударить дочь по лицу. Хорошо, что в руках были баночка с кремом и лопаточка-дозатор с уже набранным на неё кремом... Только и смогла, что резко встать.

Кажется, с эмоциями она не сумела совладать, — Лизонька резко отшатнулась от неё, жалобно округлив глаза. И тут же сморщилась в подступающем плаче.

— Я не хотела, мама!

— И... — Она начала фразу, но услышала свой скрипучий голос и откашлялась. — И зачем ты мне это сказала?

— Я не могу, мама... Ты же знаешь... — уже плаксиво объяснила дочь.

Знала Нонна Михайловна, чего не может дочь. Лизонька не умела хранить секреты. Они её мучали до тех пор, пока она не выпаливала о них любому, кто готов был слушать её. За тайну на двоих Лизонька уже не волновалась, словно передав её конкретному, по её мнению — достойному человеку. Она даже забывала о том, что её мучило. Но сейчас...

— Выйди, — тяжело, словно неуклюжий чугунный шар, вытолкнула губами Нонна Михайловна единственное слово.

Лизонька, всё ещё испуганная, но уже начинавшая успокаиваться, убежала из родительской спальни, а Нонна Михайловна шлёпнулась на кровать. Дочь больше не будет тревожиться из-за того страшного, что гонялось за ними по пятам несколько лет. Переложила свою ошибку на плечи матери... А теперь делать ей?

"Я не хочу повторять прошлое!" — внутренне визжала и рыдала Нонна Михайловна, пока сидела на кровати, отложив крем и закрыв лицо ладонями.

Но весь ужас был в том, что от них теперь ничего не зависело.

А потом в семейном гнезде появились близнецы. Совсем юные брат с сестрой. Такие... невинные, что Нонна Михайловна возненавидела их обоих с первого взгляда. Пока копошилась в себе, торопливо выясняя, почему вдруг она ополчилась на них, поняла: они именно чистые. Что это значило — объяснить даже себе не могла, поэтому перевела в грубое и противоречивое: близнецы вряд ли смогли навести на дом беду, как её дочь, а значит — они... плохие. И далее началось... Проверили девушку на кухне, зачем она приехала с братом в семейное гнездо, где оба сына Ангелики Феодоровны уже считали своим, — и на всякий случай её послали в коридор. А вдруг испугается — и уедет из семейного гнезда?

Но, когда муж объяснил, что эти дети сумеют очистить дом от скверны заклятия на умирание, когда она увидела в его глазах любопытство к близнецам и какое-то необычное чувство, близкое к тому, как родители смотрят на первенца, Нонна Михайловна схватилась за фотоальбомы, которые хранились в первом корпусе. Должны были! Должны близнецы обладать хоть каким-то сходством со старухой Ангеликой Феодоровной или с двумя её сыновьями! Перебрала самые старинные... И ахнула, открыв последний альбом. Её собственная свадьба. И рядом с ней, счастливой невестой, стоит не будущий муж, а тот мальчик — Алик!

Мысль первая — сын Адриана?!

Но сразу после выхода на пенсию Адриан Николаевич никуда не выходил из дома без своей подруги!

Вот тут-то внутренне и заколотило Нонну Михайловну.

Никогда не считала себя ревнивой.

Но вторая мысль заставила её прийти в настоящее неистовство: он согрешил когда-то?! Когда они были ещё молоды?! Он изменил ей, которая всегда была верной ему и честной?! Она умирала от этой мысли несколько часов после неприятного открытия. И не выдержала. Устроила истерику с упоминанием дочери, о ночных приключениях которой ей рассказали, но не уверили, что та жива, вовлекла в истерику и Аделаидку. Затем Нонна Михайловна заставила мужчин не только продумать путь в буране, но и обеспечить достаточно безопасное продвижение от корпуса к корпусу.

О дочери она ни капельки не беспокоилась. Ну и что, что та чуть не замёрзла, убежав из дома? В какой-то степени, считала Нонна Михайловна, Лизоньку постигла кара за то, что пустила риелторшу в дом. В общем, сама виновата.

...Да, на улице бушевал буран. Термометр показывал несчастные минус четыре, то и дело переходящие в минус один, но буран сметал все представления о реальной температуре, в мгновение выдув из всех четверых тепло, а снег оказался таким липучим, что после нескольких шагов Нонна Михайловна была готова сдаться и попросить вернуться назад. Но жгучая ревность продолжала пылать внутри. И, хотя женщина не представляла, как может отомстить близнецам, она страстно желала быть с ними рядом, а там уж — как бог на душу положит. И даже не задумывалась, почему жертвой её ревности должны стать близнецы, а не согрешивший муж, на которого она теперь не могла спокойно смотреть, а потому чаще отворачивалась, чтобы он не видел её перекошенных злобой губ и с ненавистью сощуренных глаз.

Никогда не пакостила по мелочи. Да и вообще не пакостила.

Но ревность и злость заставляли придумывать такие уловки, что, осуществись они — Нонна Михайловна бы торжествовала, радуясь и им.

Но девчонку не удалось заставить стоять, скорчившись в неудобном кухонном уголке. Нонна Михайловна только злобно фыркнула и принялась за мытьё чашек, придумывая следующую проказу... Девчонка таскала посуду со стола, а женщина кривила губы, вспоминая уверения мужа, что эти близнецы помогут обезопасить коридор. Не верила она этим уверениям. И следующий эпизод доказал её правоту.

Девчонка что-то задержалась в гостиной, хотя Нонна Михайловна помнила, что на обеденном столе оставались ещё чашки.

Вытерев досуха руки, покрасневшие от горячей воды — бойлер работал на всю катушку, недовольная, что приходится прерваться, женщина вышла из кухни и замерла у двери. Домоправитель стоял спиной к кухонной двери, а девчонка помогала ему надеть рюкзак. Неприятным (она сама почувствовала это) голосом женщина спросила:

— Что здесь происходит?

— Мы собираемся сходить в ваш корпус за продуктами! — звонко откликнулась девчонка, и домоправитель тоже обернулся на звук голоса.

— Почему не по коридору? — недовольно сказала она.

— Там такая ситуация, что и я уже не в силах проходить его, — вежливо объяснил домоправитель. — Простите, что забираю у вас Алику, но она пойдёт вместе со мной, чтобы набрать продуктов побольше и не ходить в буран несколько раз.

— Подождёшь? — спросила девчонка у домоправителя и побежала к лестнице.

На третий этаж — сообразила Нонна Михайловна. Пойти с нею? Вряд ли получится устроить: если правильно поняла — девчонке нужно быстро накинуть на себя верхнюю одежду и тут же скатиться вниз, сюда, а потом уже и к выходу из корпуса.

Но следующее событие вообще выбило её из колеи.

Домоправитель склонился над стулом, чтобы взять с него ещё один рюкзак, поменьше, — видимо, собирался отдать его той девчонке, близняшке. Не успел расправить его — открылась дверь в гостиную с лестницы. И не девчонка появилась на пороге, а её брат, который держал за руку риелторшу! Врагиню всей семьи! И держал он её как-то так, что сразу стало ясно — они дружны. И в этот момент Нонна Михайловна поняла: не только риелторша, но и близнецы в сговоре, чтобы уничтожить всех их, старших, и захватить семейное гнездо в качестве добычи!

— Вы куда? — поинтересовался юноша.

— В другой корпус, за продуктами.

— Я с вами.

— Мы с вами, — тихо поправила риелторша, и Нонна Михайловна вытаращилась на неё, совершенно сбитая с толку.

Зато спустя минуту напряглась так, что готова была завопить изо всех сил: риелторша собирается их отравить! Она будет перебирать продукты из кухни во втором корпусе и подсыпать в них яду! Вот именно в этот момент Нонна Михайловна обозлилась на себя, что не позаботилась заставить мужчин принести сюда всё, что необходимо для пропитания, понадеявшись, что уж во втором корпусе-то еды будет вдосталь!

Кажется, домоправитель тоже не ожидал от риелторши помощи. Он так удивился, что не подумал скрыть своего чувства.

— А вы-то... зачем?

— Я здесь тоже застряла, — независимо сказала девчонка. — Должна же хоть чем-то оправдать своё присутствие здесь?

После такого заявления юноша-близнец уставился на неё с улыбкой, а Нонна Михайловна внезапно заметила то, что должна была заметить ещё раньше — как только эти двое появились на пороге гостиной: губы обоих оказались заметно вспухшими. Они целовались?!

Злоба уже рвалась вперёд — выплеснуться на обоих хотя бы словесно! И не только на обоих, но и на глупого домоправителя, который воспринял слова девчонки положительно! Нонна Михайловна уже задыхалась от сильного чувства, собираясь выпалить нечто, что не понравится этим молодым, но скорым...

Но, переводя взгляд с одного на другого и вернувшись к глазам юноши-близнеца, она вдруг уставилась на него... Нет, не то чтобы уставилась, но оказалась не в силах отвести собственный взгляд. Она даже моргать не могла, глядя в эти спокойные глаза...

А в гостиной вдруг наступила такая тишина, что новый стук двери показался выстрелом из ружья: вздрогнули все. Краем глаза Нонна Михайловна заметила — в гостиной появилась ещё и сестра-близняшка. В отличие от неё самой, девчонка сразу догадалась, что в гостиной происходит нечто не то чтобы неприятное, но необычное. И застыла на месте, кажется пытаясь — не мешая никому, — узнать, что происходит.

А юноша всё ещё не спускал глаз с Нонны Михайловны. И, если сначала она испугалась чего-то неведомого, то под его взглядом, серьёзным, но в большей степени бесстрастным, она постепенно успокоилась так, что вскоре обмякла, забыв о личном злобном напряжении.

— А-а... — выговорила наконец, его сестра, вопросительно глядя на Нонну Михайловну, — вам принести на кухню остатки посуды, пока мы собираемся на выход?

— Да, милочка, принеси, — спокойно откликнулась Нонна Михайловна, слегка удивляясь себе, неожиданно миролюбивой.

И, бросив последний взгляд на милого юношу — брата девочки-близняшки, удалилась на кухню, не замечая, как зачастил дыханием домоправитель, глядя на Алика.