Настоящий враг

Война, даже в далеком двадцать четвертом веке — это кровавый молох — не верьте тем, кто твердит о благородных правилах, о белых перчатках и прочей благоглупости! Это майор Джон Кузнецов знал точно. Как никак третий планетарный десант: два на захваченные Врагом человеческие планеты и на одну — волфов, а он жив, а тяжелое ранение — пришлось месяц пролежать как рыба сом в "аквариуме" регенератора и бесчисленные контузии, и мелкие ранения — не в счет, раз жив!

Трое офицеров сидели вокруг стола в кузове штабной машины, как называли в войсках топтер тяжелый, бронированный— передвижной командный пункт марки 9А-911. На аскетичных пластиковых стенах блестели интерактивные карты — напротив стола карта планеты новый Тегеран, двести лет тому назад терраформированной и заселенной выходцами с Ближнего Востока, в основном — иранцами. Почти треть единственного континента планеты закрашена синим. Это означало, что эту территорию контролируют волфы.

Ротный Иван Ли, тщательно следя чтобы всем поровну, плеснул остро пахнущую алкоголем жидкость по пластиковым стаканчикам и поставил их на пустой снарядный ящик. Полупустая фляжка с водкой опустилась между ними. Джон Кузнецов и его начальник штаба Адольфо Ортега, или между своими по боевому прозвищу Медведь, присели. Если думаете, что на войне пьют — то вы правы. Увидев тела боевых братьев, с которыми вместе воевал, увидев, как боевые бронированные машины в кровь молотят мертвую плоть, разбрасывая нежно-розовые и голубые кишки, как с хрустом лопается на наезде голова мертвого волфа, разбрасывая серое на пластикобетон... невозможно оставаться нормальным если не предпринимать профилактические меры. Вот только и напиваться никто не будет — это верная смерть. Да и никто не позволит — мало ли переклинит пьяного. А он на всякий случай с оружием.

Подняли стаканы и Ли традиционно уточнил — он с училища считал, что пить без тостов нельзя, тогда это пьянка не культурное потребление:

— За что пьем, ребята?

— Ребята... — саркастически хмыкнул комбат. Нет, Ли мужик нормальный, хотя и не без придури. А у кого ее нет? Продолжил, скрипнув зубами, — По-моему без вариантов — во второй роте взводный Володька Селезнев погиб. За него. Стоя и не чокаясь... и за всех погибших на этой чертовой войне!

Лейтенанта, только месяц тому назад попавшего в батальон, Кузнецов знал еще плохо. Молодой — только из училища, зеленый, улыбчивый. Женатый и супруга, оставшаяся на Новой Сибири, кажется, в положении. Нда... Сердце на миг сжалось. Как там моя Ласточка с Анюткой и Сережей?

Офицеры, с хмурыми лицами, поднялись. Молча выпили. Теплая волна прокатилась по пищеводу к желудку. Закусили "вкуснятинкой" из сухпая десантника. На вкус дерьмо, но питательное и, еще никто от него не умирал.

Присели на место.

— Десятый "двухсотый" после десантирования, — упорно глядя в сторону произнес Кузнецов. Сегодня пришлось оформлять похоронку. Врагу самому злейшему не пожелаю этой работы. Лучше захлебываться в атаке матом, поливать, выпучив глаза, из родного автомата направо и налево, чем писать эти страшные бумаги. Захотелось напиться вдрызг, в хлам, до беспамятства — но нельзя.

— Кто его? — не глядя в лицо комбата тихо спросил Иван Ли и поднял фляжку. Пахнущая алкоголем жидкость полилась в стаканы.

— Автоматический снайпер... — собеседники не видели, как пальцы Кузнецова с впились в столешницу с внутренней стороны, — найти бы оператора... ладно, дай бог найдем еще эту тварь.

Вздохнул и поднялся.

— За нее окаянную, за удачу. Военную удачу! — дернул щекой и добавил неизвестно откуда всплывшие строки, — если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой!

Офицеры встали. С тихим шелестом сблизили стаканы.

Они едва успели выпить как в дверь поскреблись. Штабные были в курсе, что мешать комбату не стоит — значит произошло что-то значительное, при чем такое, что по рации не доложишь.

— Да, — оборачиваясь к двери, произнес комбат, — заходите!

Дверь открылась и на фоне пылающих огненным закатом темно-зеленых гор он увидел широкоплечего, мускулистого крепыша с кирпично-красным, будто налитым солнцем лицом, огненно-рыжими ежиком на голове и хитрыми глазами — оператора наземных роботов Шона О"Брайена.

— Товарищ майор, тут пленного взяли... — произнес по-русски, с ощутимым акцентом.

— Ну и что? — пленные, конечно, редкость. Волфы в плен не сдавались — и попадали в руки людей только без сознания, впрочем, десантники поступали так же.

— Так это оператор — наши точно вычислили, который товарища лейтенанта с второй роты задвухсотил..., — десантник простуженно хлюпнул носом, — а еще он человек.

Кузнецов широко распахнул глаза. Он слыхал, что за волфов воюет кучка предателей — ренегатов человечества, но самому таких встречать не приходилось.

Поднялся, поправляя куртку и, посмотрел на застывших офицеров и нахмурился.

— Пойду, посмотрю, на эту жопу с глазами. Продолжайте мужики, — произнес негромко и махнул рукой, потом повернулся к десантнику, — Веди!

Наружу вышли, не одевая брони — чай не на передовой, да и силовой купол вокруг роты мелочь остановит, а что-то крупное или массовое успеют заранее засечь.

Городской пейзаж выглядел до уныния похожим на вчерашний, позавчерашний, да на любой другой с момента высадки на планету. На противоположной стороне улицы скалился дырами посеченный осколками купол мечети, рядом огрызок наполовину снесенного минарета. Впрочем, и многоэтажные здания вокруг, из сфер и капель, соединенных трубами лифтов; вверху — жилые помещения, лоджии, балконы, внизу — кабачки и магазины, выглядели не лучше. Дыры в стенах, без крыш, полуразрушенные. Иранцы, а они составляли большинство на планете, сопротивлялись отчаянно, но слишком велико было превосходство врага. После недолгой и очень щадящей бомбардировки — видимо приберегал для себя, Враг высадил десант. И, после полугода оккупации по расчетам аналитиков осталось не более 10 процентов прежнего населения.

Под ногами противно скрипел пластик — он густо покрывал проезжую часть и тротуары.

Он остановился перед лестницей, ведущей вниз, в подвал, где сидел оператор. Когда-то, до войны это была великолепная усадьба очень небедного человека: натуральный дикий камень, остатки пластиковой алой черепицы, густо разбросанные во дворе, кованый чугунный забор и ворота на земле, и все — в обрамлении лавров и неизменных дубов.

Его вдруг охватило чувство необыкновенной остроты и реальности существования. Пронзительное до озноба. Он, Джон Кузнецов, жив, полон сил, он и мыслит. Есть только он, и это мгновение настоящего...

Осторожно ставя ноги, спустился по каменным, слегка поцарапанным пластикобетонным ступенькам в сырую полутьму подвала.

Из окошка, под потолком проникало достаточно света, и он сразу заметил узника.

Человек с намотанной на лицо тряпкой, самый обыкновенный человек, сидел, привалившись спиной к стене в углу подвала.

— Кто здесь? Кто? — услышал голос, в котором чувствовалась истерика. Человек разговаривал по-русски и это неприятно царапнуло. Неужели ренегат — русский?

Кузнецов подошел, и тряпка полетела в сторону. Длинное и худое лицо, с широким лбом, заостренным носом и большими глазами, лет тридцати с небольшим — словом самое обыкновенное, пройдешь в толпе и не заметишь. И это предатель человечества? — подумал некоторым разочарованием Кузнецов и наклонился.

Несколько мгновений длилось взаимное разглядывание.

— Это ты, жрун, (оскорбление, так неофициально называли неработающих. Три четверти населения нигде не работали — в роботизированной, интеллектуальной экономике места им не было) подстрелил моего лейтенанта?

— Сожалею, — на миг отвел взгляд человек и тут же заговорил горячо, с напором — но это было необходимо и эта жертва не напрасна!

— Да что ты... — Кузнецов разглядывал пленника как некое диковинное животное и продолжил откровенно издевательским тоном, — ну и для чего жертва необходима?

— Ты не понимаешь, ты ничего не понимаешь, потому, что ты — жертва государственной пропаганды, — заговорил пленник горячо, почти захлебываясь словами и дергая скованными наручниками руками, — человечество гибнет — его захлестнули недочеловеки. Все эти черные и косоглазые размножаются как крысы! Они и есть крысы!

Глаза пленника фанатично горели!

"Пусть говорит... — Кузнецов отвернул в сторону пылающее лицо, — больше узнаю о мрази"

— Мы, только мы, — частил пленник, — настоящие радетели о будущем истинного человечества — белой расы! Если мы не остановим недочеловеков — раса исчезнет. Но мы их остановим, пусть в союзе с волфами, но остановим! Это наша миссия, наш рок! Ты должен меня понять, должен, ведь ты— белый и твоя кровь должна тебе подсказать. Ты должен сделать правильный выбор. Правильный!

Кузнецов никогда не задумывался о цвете кожи и ценил сослуживцев исключительно за личные заслуги. Он не выдержал и расхохотался.

— Ты дурак... и тебя будут судить и не сомневаюсь — приговорят к высшей мере!

В кармане грубо и требовательно загремел телефонный звонок — звонил начальник штаба.

— Короче, — сообщил он каким-то странным тоном, — только что взломали телефон этого... — он помолчал, собираясь с силами, — Короче там видео. Эта сука участвовала в обряде Чужих. Том самом Оки Ханава (обряд, практикуемый частью кланов волфов, когда у еще живого врага вырывалась печень и, участники обряда поедали ее сырой) ... И он сам жрал человеческую печень... сука.

Кузнецов положил трубку на место и повернулся к пленнику. Лицо его задергалось от гнева, он почувствовал боль в руке и опустил взгляд. Кулак правой руки сжался до белых костяшек. Видимо лицо его так страшно изменилось, что пленник что-то понял и вжался спиной в стену. Замолчал.

Кузнецов не помнил сам, как в его руке оказался пистолет и вжался в лоб ренегата.

— Ты, — произнес раздельно каждое слово подрагивающим голосом, — участвовал в Оки Ханава? Да или нет?!

— Брат, брат, человек, неужели ты убьешь меня? — всхлипывая залепетал пленник, — Неужели ты убьешь меня?

В серых глазах плескался такой ужас, что Кузнецов вздрогнул и первый порыв почти ушел. Это же человек! Гуманизм и все прочее... Он никогда не стрелял в людей. Или это уже не человек, а существо, утратившее право называться человеком?

Кузнецов смотрел на "спасителя" человечества и не знал, как поступить, пока через пару мгновений всхлипы пленника не превратились в рев обреченного зверя, а в глазах не появилась ненависть.

На миг перед внутренним взглядом появился погибший взводный. Как он представлялся... Короткий ежик темно-русых волос, по-юношески еще мягкие черты типично русского лица. Он еще подумал — совсем мальчишка.

Лицо его исказилось, палец коснулся сенсора и между глаз пленника появилось незапланированное природой отверстие. Мертвец, словно подкошенный, рухнул на пол. Несколько мгновений, каменно сжимая челюсти, Кузнецов смотрел на расплывающуюся вокруг головы алую лужицу, потом резко повернулся и вышел из подвала...

Обычно такие случаи в армии замалчивают, но не в этот раз. Каким-то образом о нем узнали либеральные СМИ и развернули дикий хай в Интернете. Дошло до суда. Кузнецова осудили, но уже в тюрьме он написал прошение о переводе в штрафной батальон. По тяжелому ранению он освободился и получил полное помилование. Восстановился в звании майора и получил должность начальника штаба десантного батальона. Погиб на последнем году войны. Второй Галактической Войны.