|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Записи:
Вот небольшое замечательное видео об истории Ульфрика Буревестника. Которого Bethesda, вероятно, исторически использовала для создания своего персонажа и т.д. Классный материал.
https://www.youtube.com/watch?v=eHk069z4dtA&index=3&list=LLG-HL7kxL8qmdqzzaLpxQ6w
Aaand more sweet fan-made music. I love it! Soundtrack for this chapter: 'The Darkest Days', created by Digital Shaper.
https://www.youtube.com/watch?v=JxFTAd2hlWY&index=12&list=RDou0ueSip4PA
(See the end of the chapter for more notes.)
Текст главы
— Одним из наименее привлекательных аспектов человеческой натуры является наша склонность ненавидеть людей, с которыми мы плохо обращались;
Это гораздо проще, чем принимать вину на себя.
Если мы сможем убедить себя, что люди, которых мы предали или поработили, изначально были недочеловеками-монстрами, то наша вина и близко не так тяжела, как мы втайне думаем.
Люди очень, очень хорошо умеют перекладывать вину на других и избегать чувства вины.
— Дэвид Эддингс
Веревка из можжевеловой коры, сделанная наспех и едва годившаяся для такой работы, лежала у нее в руках мертвой змеей.
В животе у нее снова заурчало. Двенадцать дней. Прошло почти две недели с тех пор, как она в последний раз ела что-либо, кроме одного яйца камышевки. Даже скорлупу она хрустела на зубах, предварительно дочиста вылизав внутренности.
После этого ее путешествие на север через Простор привело ее только к голоду и обморожению. Ее заклинания ослабевали, поскольку именно тело подпитывало силу, необходимую для использования магии.
— А тело требовало регулярного питания. С тех пор как Немайн расколола яйцо, она не ела ничего, кроме кусочков мха и речной воды.
Она постаралась — смастерила ловушки для рыбы из веток и наспех смотала бечевку без конца, потому что приближались зимние штормы. Рыба в ручьях и прудах уплыла на глубину, так что до нее было не дотянуться, когда пошел дождь. Пока она в отчаянии смотрела на свои пустые ловушки, чувствуя, как ее мучает голод, дождь перешел в снег.
А намокшие дрова, которые она собрала, не загорались, как бы она ни пыталась разжечь их дрожащей рукой, пламя угасало. Она была брошена голой, в одиночестве, если не считать грубого ножа и изношенного бурдюка с водой, в дикую местность, чтобы выжить. Или нет, думала она, съежившись под скалистым выступом.
Веревка, которую она смастерила, была другим способом. Возможно, это был горький способ — путь труса, который покончил с собой. Но, тем не менее, это был выбор.
Она повертела в пальцах грубую кору.
Ее живот был узким и маленьким; его пустота отдавалась в позвоночнике острой, настойчивой болью. Остановившись, Немайн дотронулась до своих щек. Она не была уверена, плачет ли она на самом деле, потому что на нее, мокрую на высоких скалах, падал дождь. Нет, она не плакала с той ночи. С той ночи, двенадцать дней назад, когда Галан погиб от ее руки. Возрожденный, как Шиповник.
Она знала... или думала, что знает, что та часть его души, которая не была принесена в жертву, останется прежней. Его разум был бы цел и невредим. Он мог бы говорить с ней, если бы захотел. Мог бы сражаться, охотиться, быть кузнецом...
Делать все, кроме любви. Потому что сердце, которое она взяла по его приказу, было съедено ведьмой.
Личность, свобода воли, человечность...все это было принесено в жертву Богам. Бесчувственный, холодный... Теперь он был Шиповник, рожденный для войны.
Веревка безвольно лежала в ее руках.
Подняв ее, она соорудила петлю. Петля, которую она в оцепенении повесила на каменный выступ над головой... стараясь не споткнуться о мокрый камень, потому что это была быстрая смерть, к которой она стремилась. А не затяжная смерть от перелома шеи или вывихнутой ноги.
Стоя на камне, она накинула петлю из веревки себе на шею. Медленно затягивая ее, пока ее разум успокаивался. Лучше. Гораздо лучше умереть, чем жить в мире, где Галан ходит как мертвый. Бессердечный. Безнадежный. Это был правильный выбор.
Она сделала глубокий вдох.
И спрыгнул с утеса.
....."Guuuhrghk!"
Дергая проснулся, Немайн началось с мечты, что не сон.
За горами, она слышала лай собаки.
Нет... Похлопав себя по горлу, чтобы убедиться, что петли на нем больше нет, Немайн напрягла слух, чтобы лучше слышать, стоя на наспех выдолбленной куче сломанных веток и опавших листьев.
Много собак. Их было несколько, и все они лаяли и выли, учуяв ее запах.
Если они были так близко, рассудила она, то у нее было меньше времени, чем она хотела, чтобы потерять их след. Ее карта была бесполезна; она уже несколько дней как свернула с дороги. Свернула в непроходимые дикие леса, которые, как она знала, назывались Фолкрит.
Деревья стонали и раскачивались на ветру надвигающейся бури. Незнакомый, жуткий, такой темный, что она тщательно закуталась в покрытую грязью, пропитанную плесенью одежду. Взвалив на спину тяжелый рюкзак, Немайн бросила взгляд назад, на запад.
Снова лай. Одна из гончих завыла, и это был почти вопросительный вой, так как в конце жалобный звук стал громче. Как будто зверь кричал:
— Где ты?
Ветер переменился, заставив огромные ветви вздохнуть высоко над ней. Они тоже разговаривали.
Рууунннн, рууунннн...
Переступая через извивающиеся корни и камни, о которые она норовила споткнуться, Немайн чувствовала, как капли дождя падают ей на лицо. Она знала Бэннинга; знала повелителя гончих очень хорошо.
Она также знала, что жалованье ему платил ярл Игмунд. А власть ярла Игмунда подпитывалась серебром, которое поступало из рудника Сидна и проходило через руки клана Серебряной Крови. Клан, чью голову матриарха она взорвала, вскипятив мозги внутри черепа, пока он не лопнул, как неисправный чайник.
Лай приближался.
Пора уходить.
* * *
Она заблудилась.
Немайн еще никогда, в отчаянии думала она, продираясь сквозь заросли папоротника и колючих кустов, не покидала пределов Досягаемости. Ни разу в жизни она не видела ничего, кроме окутанных туманом скал в своем сердце, прекрасных и суровых. Постоянное журчание ручьев и водопадов было ее колыбельной, а низкорослый можжевельник и стелющиеся мхи, местами усеянные белыми звездчатыми цветами, были единственной зеленью, которую она знала.
В отличие от здешних высоких лесов, которые закрывали небо. Погружая ее в темноту и мрак, заставляя шарахаться от каждой хрустящей ветки, от каждого кролика, который осмеливался выскочить на открытое место.
Дальше к востоку погода изменилась. Тучи, предвещавшие дождь над Маркартом, разразились градом мокрого снега, который промочил ее насквозь, даже когда она, спотыкаясь, пробиралась по лесу. Хотя зловещие верхушки деревьев закрывали ей вид на небо, эта холодная сырость была для нее смертельной.
И у нее заканчивались зелья от простуды, когда она открыла последнюю бутылку. Держа ее высоко над головой, ожидая, пока последние капли не упадут на язык, Немайн встряхнула ее; энергично встряхнула, просунув язык внутрь стеклянного горлышка бутылки. Причмокнув губами, она вздохнула с облегчением, чувствуя, как по телу разливается тепло. Прогоняя боль от пронзительного холода. Она знала, что это чувство вернется с удвоенной силой.
где я?
Она больше не слышала лая собак. Вой больше не будил ее беспокойный сон, не заставлял двигаться вперед, когда она брела вперед, стирая ноги и дрожа от усталости. По подсчетам Немайн, она уже девять дней находилась в бегах от Маркарта и казначейства.
Девять дней, восемь ужасных ночей, полных холода, голода и боли. Она взяла с собой только то, что было на ней надето, чтобы собрать косточки для Бетрид Серебряной Крови. Двухдневного рациона, которого, несмотря на то, что он был съеден экономно, хватило только на четверых. Ее нож, сильно потертый и изогнутый от многочисленных заточек о точильный камень. Бурдюк для воды — не то чтобы от него был какой-то толк, подумала она в панике. Вся выпитая ею вода прошла сквозь нее, как будто ее пропускали через сито, а не через человека. Ничто не могло остановить ее продвижение по кишечнику... Она больше не утруждала себя питьем воды, чтобы утолить голодные муки. Не стоило делать постоянные остановки, чтобы облегчить мочевой пузырь.
И ее одежда превратилась в мокрое, изорванное месиво. Наложенные на них чары только усиливали ее иллюзорные чары. Они никак не защищали ее от пронизывающего ветра, холодного порыва дождя, снега и воды.
Несколько зелий, которые она бездумно бросила в свой рюкзак, почти закончились. Большая часть ее припасов оставалась надежно спрятанной в запасном сундуке Мот гро-Багол в Маркарте.
Если она не поищет укрытия, чтобы скоро согрется...она умрет от дрожащего переохлаждения, которое сдерживалось лишь тем небольшим промежутком времени, который дало ей зелье. А Немайн слишком устала, чтобы поддерживать протянутую руку с пламенем, чтобы согреться.
Желание убежать, скрыться как можно дальше от этого Места, уступило место насущным потребностям ее плоти. Приют. Где может быть эта проклятая пещера? Скалистый выступ? Все, что я вижу, — это деревья, ничего, кроме этих проклятых, царапающихся деревьев и этого проклятого вечного снега!
Погрязнув в страданиях, Немайн не заметила имперского солдата, который вышел из-за дерева, пока не стало слишком поздно.
Бах!
Немайн тупо открывала и закрывала рот. Каким-то образом она оказалась распростертой на грязной земле, а имперец стоял над ней, все еще держа меч в ножнах. На самом деле, он был еще совсем юнцом; его темные глаза блестели от возбуждения, обрамленные блестящим металлом шлема.
— Я поймал одного! Хадвар, смотри! Я поймал мятежника! Ха-ха!
Ответил голос с сильным акцентом. "Норд", — поняла она в туманном предчувствии, когда стальные прутья подняли ее вверх и унесли прочь, ее сознание мерцало, как свеча на сквозняке.
— Хм... Эта гражданка не похожа на одну из них. Но она одета в их цвета. Лучше перестраховаться, чем потом сожалеть, солдат. Отличная работа. Поднимите ее.
* * *
Отдать приказ отступить было правильным решением. И все же слова отдавались у него во рту привкусом пепла.
Да чтоб разведчиков * за то, что они не добрались до них вовремя! Имперцы появились из ниоткуда, превосходя Ульфрика и его людей численностью по меньшей мере впятеро. Было бы бессмысленной тратой сил бросать их на сверкающих, лязгающих оружием ублюдков, которые окружили их. Лишая их всех шансов на побег, сам военный губернатор спрыгнул со своего коня, чтобы позлорадствовать.
"Они научились", — с неудовольствием подумал ярл. Научились передвигаться более бесшумно по хрустящему снегу. Они пробирались сквозь деревья, как тени, и застали его и его людей врасплох, когда они направлялись к Черноводной переправе.
Нет смысла зацикливаться на упущенных шансах. Затянув грязный кляп, который был засунут в потрескавшиеся губы Ульфрика, Туллий презрительно скривил губы и дернул за узел на ткани. Сильно дернул.
И хотя имперский генерал не улыбался, вид у него был самодовольный, когда двое легионеров толкали Ульфрика, заставляя его спотыкаться, пока он пробирался к повозке с другими пленниками.
— Ульфрик Буревестник! Ты виновен в мятеже, убийстве имперских граждан, убийстве короля Торугга и государственной измене Империи. Все кончено.
Не потрудившись ответить, Туллий развернулся на каблуках и начал отдавать приказы. Быстро отдав честь, двое солдат, к которым он обратился, вскочили в седла. Имперский стражник Ралоф ударил норда по затылку, когда тот забирался в повозку, отчего тот подался вперед.
— Заткнись и садись в повозку, предатель. — Меч наклонился к нему. — Твоя очередь.
Покачав головой Ралофу, который побагровел от ярости из-за неуважения, проявленного к его ярлу, Ульфрик сумел забраться на деревянное сиденье без посторонней помощи. Вдалеке он увидел еще три повозки, заполненные выжившими братьями бури. Перепачканные кровью и грязью лица повернулись, знакомые лица внимательно наблюдали за ним, пока Ульфрик устраивался поудобнее на скрипучей скамье без пружин.
В фургоне находились только он, Ралоф и угрюмого вида северянин с копной каштановых волос. Ссутулившись, Ульфрик потер нос грубой веревкой, которой был связан. Чувствуя, как на него наваливается тяжесть усталости, он на мгновение прикрыл глаза. Отгоняя все отвлекающие факторы, он искал покоя — ясности, которая приходила, когда он медитировал. Он остро нуждался в этом сейчас, потому что не мог придумать, как освободить своих людей. Не тогда, когда он оставался связанным и пленником.
Имперцы одобрительно зашумели, когда Туллий, возглавлявший караван пленных, закончил свое обращение к ним.
— ...Скайрим принадлежит Империи! А теперь двигайтесь...ближайший укрепленный город в этом замерзшем захолустье — Хельген. Всем оставаться начеку.
— Это никогда не закончится, имперский пес! — Ралоф сплюнул, когда имперский солдат связал ему запястья и, угрожая мечом, затолкал в повозку. — Ни за что, пока я жив и дышу!
— Ага! Голова Ульфрика на пике!
— Смерть Братьям Бури!
— Скайрим завоеван для императора! Для Тита Мида!
Это наша родина, Туллий. Вся кровь, пролитая в этой войне, — на твоей совести.
Повозка накренилась вперед, когда имперец дернул поводья, и горькие размышления Ульфрика были прерваны, когда он, как и остальные, чуть не упал, когда повозка резко остановилась. — Что же это такое, солдат?
Вдалеке виднелись три фигуры, бредущие через лес. Нет... четверо, понял он, когда один из солдат легиона отделился от двух других. Которые были полностью заняты тем, что усмиряли воющее, визжащее существо, которое могло быть ребенком.
Нет... он исправил эту мысль, когда солдат схватил ее за одежду, туго обтянувшую маленькие, но четко очерченные груди. Женщина. Жительница Пределов. Это было почти невозможно определить из-за растрепанных волос, которые скрывали ее черты. Но ее маленький рост, магия, которая даже сейчас исходила от пальцев, туго стянутых тканью и шнурком......
Ульфрик прищурился, чтобы лучше разглядеть фигуру, которая даже сейчас пыталась высвободиться из крепкой хватки двух легионеров.
— Я нашел ее неподалеку. Честно говоря, я не совсем понимаю, что она здесь делала.
— Она шпионка Братьев Бури, Хадвар! — Имперский солдат слева от нее презрительно фыркнул, пнув ее ботинком со стальным носком, отчего она упала лицом в грязь. Послышались приглушенные стоны и визг, когда солдат придавил ее каблуком, удерживая в неподвижности. Она яростно брыкалась ногами, ища опоры на земле, а солдат хохотал над ее усилиями. — Ха-ха — грязная сука. Думаешь, мы сможем немного повеселиться, прежде чем палач добьется своего?
Тот, кого они назвали Хадвар, вздохнул.
— Нет, рядовой, ты не можешь. Посади ее в тележку к остальным. Сейчас.
Одним мощным рывком солдат швырнул женщину в повозку. Перевернувшись от силы удара, она ударилась головой о деревянные доски фургона. Трудная.
Ульфрик решил, что удар, должно быть, оглушил ее. Она лежала, распростертая и неподвижная, у самых сапог Ульфрика. Больше похоже на клубок спутанной шерсти на веретене, чем на человека.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
