Воспоминание добровольца Красной Гвардии

Воспоминание Добровольца Красной Гвардии.

Александр Григ. Костюнин

Проживает: ВИЗ, улица Спартака No дому 22

Испытавший плен Колчака и партизан Дальнего Востока [64]

В редакцию Уральского рабочего для зборника

Партизан Александр Григорич Костюнин проживает: улица Спартака, No дому 22

Не могу остаться немым, как только увидел только [в] "Уральском рабочем" написано: "Товарищи, пишите письма, как взяли власть свои руки", — я, партизан, решил написать.

[С] 1913 года я работал на Монетке, читал газету "Копейку". Но вот пришёл 17 год 1 марта газеты нет, вот и 5 марта — газеты нет. 7 марта приходит телеграмма: "Царь отказался от престола". На Монетке об"явили 8-часовой день рабочий, все были рады этой телеграмме. Были об"явлены выборы [в] рабочи, крестьянски и Красноармейски депутаты.

[В] то время у нас на Монетке стали собирать на свою газету деньги — на закупку машины, [чтобы] газету печатать. Машину покупал Шеддеман, установка была на Крестовоздвиженской улице. На открытии и я был, были товарищи Парамонов, [Малышев], [Вайнер]. Не помню, которого числа была отпечатана газета, пятьсот экземпляров. Керенский у нас ночью прикрыл издание газеты. Мы, конечно, осердились на Керенского. Большевики бросили лозунг: "Долой Керенского! Да здравствует Красная Гвардия!".

На Монетке стала организоваться Красна Гвардия. Был первый Красной Гвардии начальник товарищ Бобалов. Первым я ступил [в] Красну Гвардию. Винтовок не было — дали шпеньковые револьверы, патронов не было — покупали в магазинах, сколько было. Потом получили берданы, с этими берданами пошли разоружать полицию. [В] двенадцатом часу 18 октября у полиции винтовки были отобраны. Полицию распустили, на смену ей поставили с Монетки начальником Кон. Черных.

Не помню, которого числа, в городе Ирбите сделался бунт Керенского. Армия разбила винный склад, напилась пьяна, разбила магазины, разграбила и сожгла почти самый центр города. Нас посылают на усмирение города Ирбита. Нас поехало два района с Монетки, и 1 Екатеринбург станция помог нам — дали солдат 26 полка.

Не доезжая Ирбита, [в] 3 верстах мы рассыпались в цепь и стали наступать на город. Пьяные солдаты нас встретили градом пуль, но мы, несмотря на ихни залпы, дали ответ имя. Оне не вытерпели нашего огня, побежали [в] свои казармы, винтовки таскают за штыки по полу. И далее по городу оне стреляли из окон.

Потерь у нас не было. Полк мы весь разоружили, винтовки привезли на Монетку и дали для станции. Таким родом Красная Гвардия добывала себе оружие. Приехали обратно в Екатеринбург с добычей и с первой победой, сделали великое дело. Салон-вагон привезли винтовок.

Здесь в городе Советская власть об"явила: "Долой звание офицера и солдата, и чины, и погоны". Тогда офицерам и солдатам жалко стало своих чинов [65] и погонов. Стали оне провокацию [в дело] пущать.

Есть один такой факт — у женской большой гимназии один офицер убил гимназиста, забили [в] набат солдаты и офицерство, дескать, Красная Гвардия убила его. Повалил народ со всех сторон, кричала буржуазия: "Долой Красную Гвардию!" — грозила кулаками. Но мы не дремали. Я ездил на автомобиле с пулемётом, разганивал бунтующую массу, то есть контрреволюцию. Нам работать не приходилось: всё время раз"езжали по городу с пулемётом. [В] одну ночь сделали по всему городу облаву, цель — искание бунтующих людей. Единовременно сделали обыск в домах и квартирах. Искали оружие, оружия было много найдено. С этих пор не было открытых выступлений.

В это время я стал обучать тридцать человек в пулемёту. Я был инструктором пулемётной команды на Монетке.

Но вот появилась шайка аферистов. Нам сообщают, эта шайка по фальшивым документам получила деньги в банке. Мы их поймали, предоставили в тюрьму.

Теперь настал праздник 25 декабря. Приезжает дежурный штаба: "Костюнин, иди скорее в штаб". Пил я чай, бросил, не стал пить. Бежать нарядили товарищей всех, но не все пошли на фронт. Поехал я на фронт, будто чай пить, [даже с] женой не простился.

Такой порыв, такая уверенность [в] победе, будто знали, [что] нас не убить, а мы разобьём Дутова и казаков.

На пути от Челябинска к Уфе нам пришлось разоружать эшалоны ехавших казаков с фронта в Сибирь. Везли с собой пулемёты, орудия оне везли, [чтобы] сдать их Дутову, но мы их все отобрали.

Приехали на станцию Бузулук под командой матроса Шибанова и Хохрякова, и Петра Ермакова, стали наступать на Оренбург. Помню я, гнали мы казаков, оне бежали на Оренбург и рвали железную дорогу. Наши эшалоны шли вперёд и вперёд.

Прошли мы Донецкое село. С тылу начали стрелять по нам. Сейчас выкатываем пулемёты, наступаем на Донецкое село, но оне по нам били [из] 4 орудий. Несмотря, [что] снег был до пояса, но мы шли вперёд. Наконец, оне сдались. Взяли у них восемь орудий и восемь пулемётов.

В паровозах воды не было. Мы сами кидали снегу на место воды.

Продолжение следует.

Я хочу об"ясниться. Я [с] семнадцатого года испытал фронта на Урале, испытал Колчаковский плен, был выслан [во] Владивосток и там бежал от Колчаковской стражи в сопки, в партизанские отряды, которые оперировали около Никольска-Уссурийска против Колчака и японцев. Ежели желаете знать мою [маету], могу [...] [65]

Помню, когда наступали [на] 14 раз"езд, белая гвардия и офицерство оборонялось мужественно, сыпали по нам градом пуль, но мы, несмотря [на] сильный огонь, шли вперёд, тесня противника. Не вытерпели, начали отступать к Оренбургу 25 декабря, и 16 января был взят Оренбург. Наши потери раненых 102 человека, убитыми 34 человека.

Вернулись на производство, на Монетку с победой, товарищей похоронили, сами взялись к обучению к военному делу. На общем собрании Монетки меня выбрали инструктором [66] пулемётной команды. Я организовал пулемётный кружок 30 человек, стал обучать после работы два часа. К выступлению чехов команда была готова. Кажный мог стрелять и задержки устранять.

Когда выступили чехи, на Монетке образовалась контрреволюция [в] комитете фронтовиков. Оне говорили: "Пошлём делегацию к немя". Партия сказала: "Смерть чехам!" И мы, рабочие Монетки, 450 человек вышли на фронт с оружием в руках на станцию Кузину. Сформировался первый коммунистический баталион, командир баталиона товарищ Зинберг, [66об] пулемётная рота из четырёх пулемётов, командывал я.

[С] 24 июля и по шестое сентября всё время задерживали белых. Продовольствия не было, связи не было ни с кем. 6 сентября [в] 7 часов вечера попали в плен к чехам два человека: я попал и мадьяр. Чехи нас повели на станцию Саргу на допросы.

Приходим на станцию, ещё привели человек 50. Чехи начали выбирать, кто постарше. Но вот поставили 12 человек к березнику и расстреляли. Выводят меня и ещё троих товарищей, подняли винтовки, прицелились, начали стрелять. Один закричал:

— Отставить, откуда вы?

Мы говорим:

— Екатеринбуржски. [67]

— Где работаете?

— Я на Монетке.

— Отправить на распоряжение следственной комиссии.

Приезжаю на станцию Екатеринбург-1. Я был 21 сентября раздет, остался в одном белье. [В] 5 часов утра бегут рабочие депа. Увидал одного знакомого, даю ему денег, купить хлеба, но он отказался: "Я боюсь покупать", — и отказался. В это время торговки харкали нам в лица: "Эх вы, краснопёрые, вас надо расстрелять", — кидались камнями, и били старух[и] костылями.

Нас повели нас [к] коменданту. Нас было 70 человек, винтовки держали наготове. Я угадал в тюрьму No2, остальные товарищи были отправлены на распоряжение Дутова.

Приходит с Монетки Брюханов по камерам: "Нет ли середи вас рабочих [67об] с Монетки красногвардейцев?" Сказано, осмотрели, не мог меня признать и ушёл [в] другую камеру. Напоследок крикнул: "Смерть емя будет!" Но я стоял. Всё вроде, он меня не узнал.

Чехи: "Если кто подаст заявление, свой цех, рабочие подпишутся, того отпустят".

Жену увидеть не могу. Просидел три недели, переводят к Ардашёву в дом. Идём по городу, кричат все: "Расстреляйте их, куда их ведёте?" Конвой нас сомкнул плотным кольцом. Дохожу до Ардашёва, увидал свою жену. Бросилась она ко мне, и я к ней, узнать, как её белы притесняли. В это время почувствовал тяжёлый удар приклада и я упал. Свои товарищи подняли и повели. Вижу, жену ширнули [68] в сторону.

Привели в дом и заперли. На другой день жена приходит, принесла хлеба. Караул сменился, я попросил начальника увидать жену. Начальник разрешил. Жена мне рассказала, как её теснят соседи и не дают нигде работать. Я:

— Но, Нюра, потерпи месяца два, наши всё равно возьмут. В Красной Армии дух бодрый, скоро обратно погонят белых.

Она говорит:

— Ничё вам не будет, всё вас гонят дальше и дальше.

— Наша Красна Армия силы берегёт, потому и отступаем, [чтобы] силы сохранить.

Принесла мне сапоги и бельё и уходит потом.

20 октября приходит поручик Иванов, читает решение [68об] следственной комиссии: "Все пленные отправляются на распоряжение Сибирского правительства".

Начали отправлять 19 ноября на Омск. Давали нам полфунта хлеба.

Приезжаем [в] город Омск. Начальник эшалона дал приказ заколотить люка вагонов. Заколотили. Рабочие депа Омска нам давали хлеба. Конвой был строг, бил прикладом, кто пытался передать хлеба, и нам дали ⅛ фунта хлеба.

И так поехали на Ново-Николаевск. Нас там не принимают. [Напихали нас], воды не дают, и хлеба нет. Доезжаем до Красноярска. С голоду захворали. Поехали на Иркутск.

Приезжаем на станцию [69] Екентьевску. Наши арестанты побежали за хлебом, но их заметили и в Иркутске расстреляли 12 человек, и нам сказали: "Кто убежит один из вагона, весь вагон расстреляем, весь вагон".

Время идёт, у нас болезнь душит и смерть. Приезжаем — станция Манчжурия. Нас и здесь русские ждут с хлебом. Конвой и здесь бил, кто пытался передать хлеба. Поехали [в] город Харбин.

У нас [в] вагоне было 40 человек. Мы все пленные были, больные с голоду, волосы у всех облезли, и не могли ходить. Китайцы нас не узнали, кто мы такие — или русские, или покойники вылезли из могил. Кто с ума сошёл — грызли вагоны, ели [69об] ремни, у кого были. По целому месяцу воды не давали, хлеба подряд не давали 14 суток. В кажном вагоне были мёртвые человек по десять, по пятнадцать, но их не убирали. Приходилось лежать рядом с мёртвыми, но мы к немя привыкли, [жили свой час].

Приезжаем [в] Никольск-Уссурийск 1 января 1919 года. Все вагоны забиты наглухо. На станции стоял американский гарнизон. Оне потребовали вагоны открыть. Наш конвой не хотел открыть. Повезли дальше.

[В] селе Шкотово американцы настояли открыть вагоны. Когда вагоны раскрыли, из вагонов воздухом американцев заставило отойти дальше от вагонов. [70] Американцы приказали мёртвых вытащить и похоронить. Нам дали по сайке хлеба всем. Кто сразу с"ел, тут же и помер. Но мы все были голые совсем, американцы дали нам на кажного 1 пару белья. Но мы ничего не думали, ждали смерти.

Вскоре отправили нас в село Шкотово. Приезжаем [в] село Шкотово, завели в казармы в холодны. Стали начинать ходить некоторые. Кто сживу, кто умирает. Это было 6 января 1919 года. Охранял нас Никольский караул.

[Буран] бушует день [и ночь], спать нам не дал. Говорим между собой: "Не сёдня, дак завтра и мы будем мертвы. Скоро не будем слышать [бушующий мороз]".

Кажные сутки умирало 30 человек. [70] Ночью ямы копали, и ночью и хоронили. Надевали солдатские тюфяки и в их хоронили. Жуткие были дни.

Но вот белые нам стали давать 200 грамм хлеба. Американский красный крест тоже дал 200 грамм белого хлеба. Стали мы оживать и поправляться телом. Кто стал поправляться, стали гонять на работы. Мы не пошли, нас давай дуть шомполами китайские солдаты. Одёжи не дают, была зима холодная.

Потом слышим ночью — стрельба из винтовок. Мы зашевелились. Конвой закричал: "Лежи, головы не подымай, а то будем стрелять". На другой день слышим, [что] подходили партизаны.

На другой день нас отправили [в] [71] Никольск-Уссурийск. Это было [в] мае месяце. Идём по городу, у кого один рукав, у кого одна штанина, у кого он ворот у рубахи. Жители бросали нам хлеба, мы на драку его рвали на куски, друг друга били из-за хлеба. Кому штаны бросят, кому что, и мы, как звери, бросались, тигры, за добычей.

Недолго мы жили [в] Никольске. 15 августа стали нас отправлять за Владивосток, на остров Славянку, 60 вёрст от Владивостока. Недолго и тут жили. Пришлось бежать из лагерей на китайску территорию. Бежало нас 7 человек, двое конвоя. Шли мы ночью 24 октября прямо на Луну. Горы, овраги, болота, речки — всё переходили мы.

Последняя гора [на] границе, нас остановили китайцы и сказали: "Вы беглые, вас заберут и отправят обратно Колчаку". Мы сейчас же завернулись обратно, направление на [Прабаш].

Переходим ниже [Парабаша], нас задержал начальник полиции: "Стой, вы беглые", — нам говорит. — "Нечего бегать, я вас сейчас арестую". Мы стали говорить, что мы были пленные, взяты на Урале, здесь нас не кормят, решили бежать. Он говорит: "Вас всё равно японцы здесь поймают, сразу расстреляют". У двоих солдат были деньги, дали ему три рубля, и согласился нас отпустить, [72] и сказал: "По этому тракту ходят японцы взад и вперёд, ступайте, японцев берегитесь". Решили пойти.

Дорога [сосе], то уклон, то под"ём, видно далеко. Вот идём, видим за версту — идут японцы, 3 человека. Мы залегли в траву. Японцы прошли, мы сейчас опять вперёд. И так мы решили больше не прятаться.

Стали подходить к селу Раздольному, смотрим — идут японцы. Горка была невысока, метров пять, мы залезли на эту горку и ждали их. Оне идут, мы решили винтовки отобрать, их убить. [72об]

Только сравнялись японцы с нами, мы, как тигры, набросились на них. Не успели рота разинуть, винтовки были отобраны, и японцы были убиты. Шинеля сняли, сами пошли дальше.

Нам надо было пойти на деревню Алексеевку, перейти железну дорогу. До деревни надо было пройти 9 вёрст, была хорошая погода. 25 октября подул ветер сиверный, пошёл снег, сделался такой буран, что нас стало продувать насквозь, и мы не могли определить места, где идём. С одной стороны, грозит опасность от японцев. Надо нам пойти к намеченной цели, найти партизанский отряд, который оперировал [у] деревни Алексеевки и деревни Кондратеевки, и Пьянков завод винокуренный.

Вот, идём, не знаем куда. Снег валится густой, [73] мы начинаем знобиться. Настала ночь, мы всё идём. Подходим к речке, река застыла. Стали переходить — проступились по колено [в] воде. Вылезли из воды, на нас сразу застыло.

Ночь была темна, и не видели, [что] подошли к железной дороге и присели. Совсем, мы думали, заблудились. Неоткуда не возьмись, зашумел поезд над нами. Мы соскочили, хотели бежать, мушки по телу побежали. В это время поезд прошёл. Сей час мы одумались и смотрим туда, где пошёл поезд. Насыпь была высока, сейчас место определили, что мы находимся около Раздольного села. [В] этом селе стояли два гарнизона — японский и американский. Жутко было переходить эту дорогу, но [73об] поднялись на дорогу и видим по ту сторону большое поле, далеко нас заметно.