Диалог

Диалог

Разбежавшись, прыгну со скалы

Вот я был, и вот меня не стало...

И когда об этом вдруг узнаешь ты,

Тогда поймешь, кого ты потеряла!

КиШ

"Простите, не тот номер..." Так назывался радиоспектакль, с которым у меня всю мою жизнь ассоциировался телефон. Мне было всего лет восемь, когда я услышал по радио эту зарисовку, навсегда оставшуюся в моей памяти...

Женщина-инвалид осталась дома одна — муж уехал в командировку. Подняв трубку, чтобы позвонить кому-то, она нечаянно вклинивается в чей-то разговор, слышит как два человека, не знающие о том, что она "повисла" на их линии, говорят об убийстве.

— Все должно быть выверено до секунд, — говорит один, — Она инвалид, так что сопротивляться не будет, а крики заглушит проходящий мимо поезд. Ты должен убить ее как раз в тот момент, когда экспресс будет проезжать мимо ее дома... Все должно выглядеть как несчастный случай!

— Понял, сделаем! — отвечает второй и разговор прерывается.

Она живет рядом с железной дорогой. Она инвалид. Она одна дома...

Женщина пытается дозвониться мужу — бесполезно. В полицию — там ее мягко посылают куда подальше. В самом деле, не могут же они установить наблюдение за всеми домами у железной дороги.

Она звонит друзьям, но никого нет дома. Родным — те принимают ее за ненормальную.

Вдалеке слышится гудок экспресса. На лестницы слышатся тихие шаги... Или она лишь думает, что слышит их?

Она вновь звонит в полицию и говорит о том, что в ее доме находится посторонний мужчина... В трубке раздается щелчок — убийца снимает трубку на первом этаже ее особняка, вслушиваясь в разговор... Поезд все ближе.

Дежурный сержант переадресовывает ее к начальнику полиции, и в трубке играет милая мелодия, звучащая для нее как похоронный марш.

Из-за грохота поезда она не слышит, как кто-то подкрадывается к ней сзади, но мы, радиослушатели, разбираем тихий скрип половиц. Или мы думаем, что слышим их?

Хрип. Стон. Грохот.

— Алло, — говорит упавшая на пол телефонная трубка, — Начальник полиции слушает!

— Простите, не тот номер, — отвечает сухой мужской голос, а затем раздаются короткие гудки.

Простите, не тот номер...

Сознаюсь Вам, я боюсь телефонов. Это не фобия — я могу часами проговорить с другом по этому агрегату, но каждый раз я буду ждать тихого щелчка, означающего, что кто-то снял трубку в соседней комнате моей квартиры. И каждый раз, когда я думаю, что слышу этот щелчок, мое сердце гулко ухает вниз... Я убеждаю себя, что это лишь страх, пришедший из детства, что травмированная детская психика согласно дедушке Фрейду, напоминает о себе...

Я могу контролировать этот страх, но все равно остается на заднем плане моего сознания.... Точнее нет, мог контролировать до недавнего времени.

Теперь — нет. Не сейчас, после того, как в мою жизнь вошла Дина...

Это случилось всего неделю назад. Я работал в небольшой общественной организации, арендовавшей офис в центре города и старательно делавшей вид, что без нее общественная инициатива всего Новосибирска угаснет, как лучина на сильном ветру. Собственно, этим грешат все общественные организации, и наш ДНК (Дом Народных Культур) не был исключением...

Мы проводили круглые столы в школах, занимались с творчески одаренными детьми, среди которых нередко оказывались и просто одаренные мешком по голове... Одним словом, показывали всем миру, как много мы делаем для людей. Была у нас и общественная приемная, дававшая бесплатные юридические консультации всем, кто в них нуждался. И, наконец, был у нас и центр психологической помощи "Родник", в котором и работала Женя.

С ней я познакомился как раз здесь, в ДНК, когда устроился сюда пресс-секретарем три месяца назад. За все это время ни я, ни она, так и не поняли, была ли это большая и чистая любовь, затянувшийся служебный роман, или же просто встреча двух одиноких сердец, которым не хватало ласки и тепла. Но, как бы то ни было, мы встретились, и не собирались расставаться. Работа была непыльной, дававшей время для близкого общения между собой. Зачастую, в офисе не оставалось никого кроме нас двоих, и тогда мы забывали о работе окончательно, полностью отдаваясь друг другу... Понимайте последнюю фразу как хотите — что называется, в меру своей испорченности, но все обстояло именно так.

Так было и в тот вечер, 1-го апреля... День шуток, день смеха... "Отелло, у тебя вся жена белая!" Настроение было соответствующим, праздничным и приподнятым. Мы с Женей смеялись и шутили, говоря обо всем и, в то же время, ни о чем. Она дежурила на телефоне доверия, который, надо сказать, звонил раза два в неделю, но, тем не менее, по приказу начальства мы не имели права пропустить и эти редкие звонки. Мой же рабочий день давно закончился, поэтому мы просто сидели друг напротив друга, пили чай, посылали друг другу улыбки и радовались тому, что мир прекрасен, весна идет, а мы скоро поедем ко мне...

Телефонный звонок раздался как всегда не вовремя. Не звонок нашего служебного аппарата, а проклятый Женин сотовый, наигрывавший во всю свою 32-х полосную полифонию дурацкое подобие канкана... Она поднесла трубку к уху, пару раз угукнула, кивнула головой, словно собеседник мог ее видеть, затем разом посерьезнела и, послав мне извиняющийся взгляд, вышла в соседнюю комнату. Все было ясно без слов — личный звонок, так что, дорогой Артем, извини, но тебя это не касается.

Бог с ним, в жизни каждого человека должно быть место чему-то личному. Как говорится, личное — это что-то очень неприличное.

Она вернулась спустя пару минут, мрачная, словно немытый "КРАЗ"...

— Тема... — начала она, задумалась на секунду, а потом, вдруг, решившись, вывалила на меня весь груз, свалившийся ей на плечи, — Отец в больнице. Обширный инфаркт...

— Не шутишь? — зачем-то спросил я, не к месту вспомнив о том, что сегодня первое апреля. Таким, ведь, не шутят...

— Какие уж тут шутки! — отмахнулась она, садясь. — Подменишь меня на телефоне?

— Конечно, — без колебаний согласился я, — Ты сейчас поедешь?

— Да. Его увезли несколько часов назад, прямо с работы. Потом долго не могли дозвониться до мамы... Сейчас он, говорят, уже в сознании...

— Конечно езжай! — воскликнул я, и пресекая дальнейшие возражения, направился к шкафу, чтобы достать ее куртку. — Побудь с ним.

На сердце было тяжело... На него, вдруг, словно опустилась темное облако дурного предчувствия, которое я отождествлял с Жениными проблемами. Обширный инфаркт... Моих скудных познаний в медицине не хватало на то, чтобы понять, насколько это серьезно, но то, что дело и в самом деле плохо, сомнений не вызывало.

А вдруг он... Нет, этого слова я не хотел произносить даже мысленно.

Смерть постороннего человека не трогает. Смерть очередного застреленного в своем лимузине бизнесмена воспринимается просто как информация. Смерть десятка детей, заживо сгоревших в автобусе при аварии, вызывает легкий шок — как такое могло быть?! Но все равно не трогает! Это не со мной. Это далеко. Это меня не касается.

Но совсем другое дело, когда умирает кто-то из твоих знакомых. Кто-то, пусть не близкий, но все же тот, кого ты хорошо знаешь. Сотрудник, с которым ты каждый день здороваешься за руку в коридорах фирмы... Вчера он был, а сегодня не пришел на работу...

Страшно. Теперь страшно! Как будто смерть прошла совсем рядом, взмахнула своей косой и забрала его душу. И ты боишься... Боишься, что ее замах предназначался отнюдь не ему, а тебе. Что ты просто вовремя свернул на перекрестке, что вы разминулись с костлявой всего парой метров....

А уж когда умирает кто-то из близких тебе, тогда страх еще сильнее. Смерть прошла совсем рядом... Быть может, она подбирается к тебе? Стоит сейчас за твоей спиной, занеся косу для удара?...

Я обнял Женю, прижал к себе, и несколько минут баюкал, словно маленького ребенка. Она держалась молодцом — не плакала, не роптала на судьбу, обращая к небу глупые вопросы вроде "Ну почему он?" Небо, ведь, все равно не ответит... Лишь только в уголках ее глаз застыли две маленькие слезинки, которые она удерживала всеми силами. Казалось, ели они сейчас упадут на пол, за ними последует целый ручей... Но Женя сдержалась.

— Я пойду? — утвердительно просила она.

— Конечно, — ответил я, — Если что — звони. Я здесь еще полтора часа, а потом еду домой. Если что — на сотовый. Держись...

Она сделала пару шагов к двери, а затем обернулась, чтобы сказать:

— Мне страшно.

— Мне тоже, — ответил я.

Мне было страшно, хоть я и не понимал почему. Не мой отец лежал сейчас в кардиоцентре. Не моя мама переминалась в коридоре больницы, ожидая вестей от врача. Но мне было страшно, словно Костлявая стояла сейчас за моей спиной.

Я с трудом сдерживался, чтобы не обернуться, и не проверить, так ли это.

Женя вышла из офиса, шмыгнув носом. Она выдержит. Она сильная... И отец у нее — двухметровый бугай! Такие не умирают от инфаркта! И за моей спиной никто не стоит!

Я обернулся, убеждая себя в этом. Никого. Только по стене офиса ползли причудливые тени, падающие из окна, выходящего на центральную магистраль города.

Мысленно я еще раз пожелал Жене удачи. Ей, и ее отцу...

Запихнул в рот кусок рулета, вдруг потерявшего свой вишневый вкус.

Запил его глотком чая, ставшего, вдруг, почти холодным.

Перевел взгляд на монитор, в котором ожила заставка и донельзя грустная Масяня сейчас пела песню сидя на камне у берега моря. "Кругом война. Смерть. Зло. А мы пьем!" — так, кажется, звучала цитата из этой серии.

Не знаю, верна ли цитата, но суть я точно передал верно.

Сказать, что у меня было унылое настроение, значило бы ничего не сказать. Настроения не было вовсе! Стараясь не думать о Жене и ее отце, я перестал думать вообще о чем либо, и тупо сидел за столом, попивая чай мелкими глотками.

Зазвонил телефон, и я, по привычке, потянул руку к офисному факсу, но тут же понял, что звук идет не от него, а от аппарата в другой комнате, в кабинете психологов.

Кто-нибудь из девушек забыл что-то на работе?

Шеф проверяет на месте ли мы?

Кто-то ошибся номером?

Идя к телефону я прокрутил в голове все варианты кроме одного — что кто-то звонит по "телефону доверия". Это бывало слишком редко, чтобы могло случиться именно сейчас, когда в "Роднике" остался лишь я.

— "Родник" слушает, — сказал я.

— Это телефон доверия? — мелодичным женским голосом спросила трубка.

— Да, — ответил я, ничуть не смутившись, — Именно так. Это телефон доверия. Вы хотите нам что-то доверить?

Судя по голосу девушка была очень юна — от силы 18 лет, и или это тупая первоапрельская шутка, или она сейчас намеревается поведать мне грустную историю о том, как "он бросил меня, он бросил меня..." Ни того, ни другого мне сейчас, при моем полном отсутствии всякого настроения, слушать не хотелось.

Девушка растерялась, видимо не ожидав такого поворота разговора.

— Я слушаю вас, зачем вы звоните? — продолжил я.

— Понимаете... У меня депрессия... И, кажется, довольно тяжелая.

— У всех бывает, и у большинства даже проходит! — раздраженно отозвался я, — Вы хотите поговорить об этом?

— Не знаю... — окончательно растерялась девушка, — Наверное хочу.

— Ну так говорите, а я, пока, заварю себе еще чаю.

Я и в самом деле собирался так поступить, поставив телефон на громкую связь.

— Извините, молодой человек... — сейчас ее голос звучал вовсе не репрессивно а, скорее, заинтересованно. — А это на всех телефонах доверия так отвечают, или только на вашем?

— Пока — только на нашем, но скоро такая метода перейдет на все. Понимаете, современная психология доказала, что людям в депрессии нужна хорошая эмоциональная встряска, а не сочувствие. Если, скажем, какой-то тип звонит нам и говорит, что собирается сейчас наглотаться таблеток, то мы ответим ему что это нынче не модно и предложим повеситься. Как правило, самоубийца, заявляющий о своих намерениях, не доводит их до конца... А после такого ответа у него не только пропадет желание накладывать на себя руки, но еще отвлекать нормальных людей от их работы.

Эту тираду я выпалил на одном дыхании, тут же взяв ее "с потолка". Мои познания в психологии и психиатрии оканчивались где-то на уровне знания какого цвета учебник...

— То есть, по-вашему, если самоубийца говорит о том, что он — самоубийца...

— ... То это хреновый самоубийца! — закончил за нее я, — Ну так что, вы начнете мне рассказывать о причинах вашей депрессии, а я все же пойду заваривать чай, или мы продолжим обсуждать суицид? Вы то, я надеюсь, вешаться не собираетесь?

Мне показалось, что я избрал верную тактику. Не похоже, чтобы эта девушка была полной дурой — вероятнее всего у нее просто не задался день, так что небольшая встряска вернет ее к жизни. И, раз уж я оказался на телефоне в тот момент, когда ей стало совсем паршиво — что ж, я дам ей эту встряску.

Она молчала в трубку. На заднем плане я отчетливо слышал грохот проносившихся мимо автомобилей, гудки... Откуда же она могла звонить? Не из дома — явно. Тогда с автомата...

— Ну так что? — переспросил я, — Я иду за чаем?

— Идите... — обреченно выдохнула она и, как мне показалось, тихо всхлипнула, — Идите за своим чаем, раз вам нет до меня дела.

В ее голосе было столько грусти и отчаяния, что я тут же забыл и о Жене и об ее отце, и вообще обо всем на свете. Сейчас мне показалось, что она еще младше, чем я решил вначале... Быть может, совсем ребенок, слишком близко к сердцу воспринимающий свои проблемы...

Вспомнились чьи-то слова, кажется, Джанни Родари: "Сколько стоит слеза ребенка?"

Много! Очень много! Слеза ребенка сама по себе — слишком дорогая цена за что-либо...

— Постойте, — крикнул я, боясь, что сейчас она положит трубку, — Постойте!

Между нами, на долю секунды, словно возник телепатический контакт — я словно ощущал, как она, сомневаясь, удивленно смотрит на трубку, словно гадая, не померещились ли ей мои слова...

— Девушка, — вновь позвал я, — Вы здесь?!

— Здесь, — после секундного колебания ответила она, — Я слышу вас.

— Простите... — неопределенно начал я, — У меня просто весь сегодняшний день ни к черту, вот я и нагрубил вам, чтобы вы отвязались.

— Так это не новая методика отговаривания самоубийц от суицида? — с издевкой спросила она, — Это вы просто были не в духе?

— Да, — сознался я, тяжело вздохнув, — Но вы, ведь, позвонили, не для того, чтобы выслушивать рассказ о моих проблемах, а для того, чтобы поделиться своими, не так ли? Кстати, меня Артемом зовут...

— А меня — Диной.

— Вот и познакомились. Дина, может перейдем на "ты"?

— Попробуем... — неопределенно ответила она, и на секунду мне вновь показалось, что я знаю, что в этот миг она пожимает плечами.

— Ну, Дина, — сказал я, бросив последний тоскливый взгляд на стакан с чаем, — Что у тебя стряслось? И где ты сейчас, кстати?.. Не похоже, чтобы дома.

— Я на мосту.

— На каком мосту? — не понял я.