Просто так
Их квартира на последнем этаже четырнадцатиэтажки была отгорожена от внешнего мира двумя дверьми. Внешней — дверью коридора, которую по инициативе соседей оснастили замком и "системой видеонаблюдения по-русски", то бишь, просто насверлив в ней дырок, и внутренней — уже, собственно, дверью самой квартиры. И едва открыв внешнюю дверь и войдя в коридор, Татьяна услышала грохот музыки, раздававшейся из-за их двери.
Денис любил музыку. Любил слушать ее на всю катушку, будто маленький мальчик, дорвавшийся до магнитофона и врубивший на всю мощь песни, которые запрещали ему родители. На этой почве у них не раз возникали недопонимания — для Дениса музыка по-прежнему, как и в юности, оставалась средством релаксации. Таня же в свои 32 года постепенно начинала чувствовать себя не девушкой, а солидной дамой и стала по-другому относиться к таким вещам, как тишина и покой.
Отдавая ей дань уважения, а теперь, можно сказать, уже и им — животик Татьяны пусть еще и не было заметен для непосвященных, но все же значительно увеличился в размерах, Денис никогда не врубал свои любимые записи при ней. И сейчас, оставшись на два дня один дома, то ли со скуки, то ли удовольствия ради, врубить свою любимую "Агату Кристи"...
"Куда бы не приплыл моряк — за золото и серебро
Его везде поднимут флаг, ему всегда нальют вино..."
Таня рылась в сумочке, ища ключи и вслушиваясь в слова этой песни, знакомой ей еще по ее юности. Звонить в дверь сейчас было бы бесполезно — за этими раскатами Денис вряд ли бы услышал и начало ядерной войны, не говоря уже о трелях дверного звонка.
Вот и ключ нашелся, но Таня продолжала стоять под дверью, вслушиваясь в музыку. Эта песня напомнила ей детство... Этакий краткий флэшбэк в собственные босоногие годы. Большая комната. Телевизор. Родители на кухне о чем-то переговариваются, то и дело вставляя слабопонятные четырнадцатилетней Тане слова: "Демократия", "Коммунисты", "Перестройка"... Но ей это и не интересно. Она щелкает каналами телевизора, ища что-нибудь для себя. Что-нибудь, где не будет Ельцина и Горбачева, перестройки и матерных частушек про нее. И находит!
Братья Самойловы (Таня никогда не знала, кто из них Вадим, а кто Глеб) легонько трогают струны гитары, затягивая эту песню. "Куда бы не приплыл моряк...". Клип. Один из Самойловых играет, другой — поет, и кадры с их участием перемежаются коротким и сбивчивым рассказом об одном дне из жизни одинокой девушки. Таня не понимает много из того, что происходит на экране, но одно ей ясно точно — девушке плохо. Она никому не нужна, а ее парень, видимо как раз тот самый моряк, где-то давно загулял.
"Пока моряк на берегу,
Все девушки бегут к нему...
Они сигают из штанов,
Меняя деньги на любовь..."
И вот финал — она идет по городу, и видит, как двое медиков несут на носилках тело. Она узнает его по ботинкам, ведь именно она подарила их ему. Она просит санитаров остановиться, и они послушно опускают носилки на землю. Мол, смотри. Она поднимает простыню, и...
"Вино и гашиш, и Стамбул и Париж...
Моряк, моряк, почему ты грустишь?!"
— А где голова? — спрашивает девушка.
— А тебе она надо? — отвечает санитар.
В этой сцене было столько нереального и сумбурного, что Тане становилось страшно. Быть может, именно поэтому "Моряк" так притягивал ее?
И сейчас ей, почему-то, было страшно. Почти как тогда, в позднем детстве/ранней юности. Ощущение нереальности, отрешенности от происходящего, вызванное, наверное, воспоминаниями об этом проклятом клипе.
Да, точно, — решила она сама для себя, вставляя ключ в замочную скважину, — Это всего лишь воспоминания и не более того. Нельзя слушать рок. От песен "Арии" хочется кого-нибудь убить. От "Короля и Шута" — скормить надоедливых соседей волкам. От "Наутилуса" — повеситься от беспричинной тоски. От "Агаты Кристи"... от ее песен хочется спросить саму себя: "А где голова?" Ответ очевиден — разве она тебе надо?
Таня вошла в квартиру, поставив сумку в прихожей.
— Денис! — крикнула она, разуваясь. — Я пришла!
По заведенному за годы совместной жизни сценарию ему полагалось подойти, обнять ее, поцеловать, а потом отправиться выключать гремящую стереосистему компьютера, расспрашивая ее на ходу, как она съездила, что случилось по пути, и о прочей подобной ерунде.
— Денис! — опять позвала она, но он так и не появлялся.
Должно быть, стоял на балконе. "Курил". Он никогда даже не брал в рот сигареты, но всегда в шутку говорил ей: "Пойдем, курнем?", что в переводе на нормальный, человеческий язык должно было означать: "Пойдем со мной на балкон, полюбуемся на солнце, луну, или черное небо — в зависимости от того, какая погода стоит снаружи..." Так "курить" ее муж очень любил.
Должно быть и сейчас он "курил", не слышав, как она открыла дверь. В таком грохоте могли потонуть и более громкие звуки....
Она миновала прихожую и вышла в коридор, соединявший две комнаты и кухню. Балконная дверь кухни выходила прямо на него, поэтому Татьяна сразу же увидела мужа... Денис лежал на полу. Ногами — на балконе, а головой — в квартире. Его рот был приоткрыт и казалось, что Денис не то улыбается чему-то, не то наоборот оскалился как дикий зверь, готовый к драке.
Его лицо было синим....
* * *
Денис откинулся на спинку кресла, запрокинув голову вверх, глядя на белый потолок.
— Надо работать! — сказал он сам себе, и потянувшись вновь принял нормальное положение, положив руку на мышь и вперив взгляд в монитор. Черное рабочее поле "Автокада" казалось ночным небом, а белые линии чертежа — следами метеоров на нем.
— Ладно, — согласился он сам с собой, — Значит не надо.
Впрочем, инженер, добивающий свой проект субботним вечером на домашнем компьютере и так уже должен вызывать удивление, а то и сочувственные кивки друзей. Мол, все понимаю, жена уехала к теще, заняться тебе нечем, вот и рисуешь свои художества.
Вот только, что делают нормальные мужики когда жена уезжает к теще? Пьют пиво и смотрят футбол с друзьями? Денис любил футбол, любил своих друзей. Любил пиво, наконец, правда, только в умеренных дозах. Но отчего-то этим субботним вечером ему совсем не хотелось видеть у себя дома пять-шесть бывших одноклассников или однокурсников. Да, к тому же, у них могли оказаться свои планы на это время. В конце концов, раз его жена уехала к маме, то это не означает, что жены всех его друзей тоже резко вздумают разъехаться по своим мама.
Посмотреть кино? Перекопав всю домашнюю видеотеку Денис так и не смог найти ничего, что смогло бы его заинтересовать. Зато поп-корн к этому моменту уже потрескивал в микроволновке... Поэтому, поставив рядом с клавиатурой тарелку с поп-корном, Денис зарылся в электронные чертежи, таблицы и схемы, решив посвятить этот вечер хотя бы служению Родине. Родина, правда, все равно не оценит... Ну и черт с ней! Зато хоть несколько часов он не чувствовал себя одиноким.
За окном раскатисто заговорил гром. Где-то далеко гремела гроза, но, как он отметил про себя, выглянув минуту назад из окна, шла сюда, к нему.
— Спать пора... — сказал он сам себе, взглянув на часы. Десять тридцать вечера. Солнце скрылось за горизонтом, но сделало это совсем недавно, поэтому на улице светло как днем, если напялить темные очки.
— Надо же... Я разговариваю сам с собой!
Для Дениса, безнадежного материалиста и конструктора по призванию, беседы с самим собой были чем-то новым. Уж не тетушка ли Шиза стучится в дверь, тонко намекая на то, что тебе уже пора поселиться в тихой, уютной комнате с белыми стенами? Хотя нет, не Шиза. Просто, впервые за последний год оставшись дома в гордом одиночестве аж на два дня, поневоле начнешь беседовать хоть с кем-то. К тому же, приятно поговорить с умным человеком!
И чего ему стоило взять, да и поехать с женой? Но нет! В прошлый его визит горячо любимой теще нужно было немного перебрать и по пьяни разнести зятя в пух и прах. Мол, жену не любит, денег домой приносит мало, и родителям не помогает. Тогда Денис еще озадачился — а не допилась ли его маман до зеленых чертиков с красными рожками? Его родители вот уже пять лет как покоились в земле... В смысле, это отец — пять, а мать — же за десяток.
Но тут выяснилось, что теща так тонко намекает на то, что она ему — как мать родная, и это ей он, подлец этакий, не помогает. Вот сейчас. Например, у нее стиральная машина сдохла! А он, нет бы посмотреть ее, да починить. Инженер несчастный!
Объяснять подвыпившей маман, что инженер-авиастроитель мало что поймет в супостатовской машинке-автомате было бесполезно. Да и не стоило оно того! В конце концов, пусть теща почудит в свой день рождения. Вот только возвращаясь домой Денис ненавязчиво сообщил жене, что отныне к ее маме он ни ногой.
— Что-то повадилась она мою кровушку пить! — сказал он, — Все! Отныне — ни-ни.
— Ну-ну... — ответила Таня, нахмурившись.
Война было короткой. Победителей в ней не было. Таня объявила сексуальную забастовку, а Денис в отместку не вернулся ближайшей ночью домой. Заявился под утро, перемазанный губной помадой. Таня, конечно, сделала вид, что не заметила, что несказанно его обидело — не зря же тратился на ароматизированную губную помаду, и устряпывал ей свою любимую рубашку. Однако, поняв, что жена не желает верить в его прелюбодеяние, Денис просто с головой ушел в работу.
Позавчера они помирились, после чего сексуальная забастовка была сведена на нет, а остатки губной помады подарены жене, принявшей подарок с громким хохотом и счастливым криком: "А я так и знала!" Но к теще Денис все же ехать отказался. В результате Таня сейчас сидит у мамы, выслушивая ее жалобы на жизнь, в то время как он беседует сам с собой перед монитором.
Гром вновь напомнил о том, что Зевс бродит где-то рядом, а его колесницу не смазывали последнюю тысячу лет.
— Кто там был женой этого бородатого дядьки с пучком молний? — сам себя спросил Денис, — Не то Гера, не то Мегера. Интересно, какая же тогда у бедолаги Зевса была теща?! Мне-то хоть с Танюшкой повезло...
Логически рассудив, что если он просидит за монитором еще минут пять, то на глаза точно сами собой навесятся жалюзи, Денис поднялся с кресла.
— Стоп! Скучновато у нас как-то. Может немного музыки?
Денис усмехнулся, и, нагнувшись под стол, опрокинул саббуфер своей стереосистемы на пол. После чего снял с кронштейнов на стене колонки и также упер их в пол... Чтоб соседям снизу было веселее!
Эта необъявленная война длилась уже почти год. Началось все просто и банально — соседский сынок уходил в армию. Естественно, что последние несколько часов гражданской жизни нужно было отгулять по полной программе, что будущий солдат российской армии благополучно и сделал. Полный дом гостей, много водки, громкая музыка и зычное пение. Денис с Таней терпели это часов до двенадцати ночи, справедливо полагая, что в армию уходят всего один раз в жизни, и погулять-таки нужно. Но когда время перевалило за полночь, а пьянка стала разгораться еще сильнее — Денис не удержался и вежливо так, культурно, постучал по батарее.
Соседи, будучи также людьми вежливыми, но при этом еще и изрядными сволочами, лишь постучали по батарее в ответ и затянули "Выходила на берег Катюша". Денис, которому завтра нужно было вставать в шесть утра на работу, проклиная на чем свет стоит изобретателей стереосистем, набрал номер телефона и вежливо, но при этом стараясь перекричать грохот музыки, попросил гулять чуточку потише. В ответ пьяный голос сообщил ему что "Один-то раз в жизни можно!" и повесил трубку.
Пожелав горячо любимому соседу погибнуть от руки душмана в горячей точке (что, к великому сожалению Дениса до сих пор не сбылось), он лег спать, чувствуя, как от идущей снизу музыки содрогается его диван. Всю ночь ему снилось, как он режет проклятых соседских гостей, вместе с самими соседями бензопилой... При чем самым любопытным кадром этого сна было то, что делал он этого не включая пилы.
Проснувшись утром с головной болью, проспав от силы часа два, Денис вынашивал план мести. План родился сам собой! Как говорится, если соседи слушают музыку до четырех часов ночи — позвоните им в пять и сообщите, как она вам понравилась. Последующие несколько суток Денис, не смотря на протесты жены, заявляющей что это слишком жестокая шутка, каждый раз вставая ночью в туалет набирал номер телефона соседей и, дождавшись когда на том конце провода возьмут трубку, клал свою обратно на аппарат, улыбаясь будто маньяк, только что распотрошивший очередную жертву.
Кроме того, едва Таня ходила на работу в положенные ей семь с копейками часов, Денис, которому по распорядку дня приходилось еще пол часика сидеть дома, упирал колонки в пол и врубал на всю катушку что-нибудь безнадежно мощное и тяжелое. Примерно то же самое он проделывал и поздними вечерами, если Тани не было дома (она, бедняжка, просто не выносила этого грохота).
Со временем это стало традицией. Если соседи гуляли чуть дольше чем до одиннадцати часов ночи (что было разрешено по "правилам коммуналки"), то ближайшую неделю Денис развлекался вышеуказанным образом, чувствуя себя Д'Aртаньяном, только что убившим на дуэли графа Рошфора.
Вот и сейчас он напоминал соседям о своем существовании, припоминая, как три дня назад эти милые люди орали в полночь какие-то песни. Не смотря на то, что самый буйный член этой семейки отбывал срок в российской армии, его мамаша периодически устраивала какие-то вечеринки.
Однажды, возвращаясь с работы, он встретился с ней в лифте и, как всегда, вежливо кивнув, нажал на кнопку своего этажа.
— Денис Павлович... — начала она, — Вы не могли бы не включать так громко музыку ранним утром?
— Наверное нет... — безукоризненно вежливо отозвался Денис, — Понимаете, для меня это единственный шанс проснуться. Просто ночью какие-то сволочи, наверное, мои соседи слева... А может и справа... В общем, эти гады очень любят гулять по ночам и не дают мне спать. Поэтому взбодриться утром хорошей музыкой мне просто необходимо.
Той ночью соседи загуляли вновь. В ответ на это Денис ранним утром станцевал в центре комнаты чечетку, будучи уверенным в том, что от его слоновьих прыжков этажом ниже если не сыплется штукатурка, то уж люстра покачивается — точно.
Поэтому сейчас он с превеликим удовольствием запихнул в Сидюк (официально — CD-ROM, а в народе — не привеДИ госпоДИ РОМ) один из своих любимых дисков — избранное "Агаты Кристи" и, врубив громкость пусть и не на полную мощность, но где-то близко к ней — вышел на балкон.
Над городом собиралась гроза... Громадные черные тучи. По сути, слившиеся в одну, надвигались откуда-то с юга, в результате чего южная часть города полностью и безнадежно потонула в надвигающейся тьме. Ночь и гроза! Великолепное сочетание!
Горизонт на юге прочертила молния, оставив яркий след на небе, и на сетчатке Дениса.
— Красота! — воскликнул он, потягиваясь, и принялся считать. Один, два, три...
На счете пятнадцать гром все же соизволил докатиться до него. Произведя в уме нехитрые манипуляции и помножив пятнадцать секунд на триста метров в секунду — скорость звука, — Денис с недовольством констатировал, что гроза еще слишком далеко. Четыре с половиной километра от места удара молнии...
Раскатистый бас грома пронесся над крышами домов и улетел куда-то на север, будоражить воображение тех, кто живет в той стороне. Быть может, еще километрах в пяти, точно так же стоит на балконе какой-нибудь инженер, и отсчитывает время до громового раската. Или не инженер — ребенок! Точно, ребенок! Не такой, как большинство нынешних, а умный, начитанный, и знающий что гроза — это не дядька Зевс катающийся по небу, а электрический разряд... И что скорость звука равна тому-то, а вовсе не скорости света...
Денис усмехнулся, вспоминая старый студенческий анекдот: если скорость света равна трем на десять в восьмой метров в секунду, то чему равна скорость темноты? По логике темнота — отсутствие света, а значит за каждой вспышкой света следует темнота. Значит скорость темноты равна скорости света...
Но темнота грозы наползала на город медленно... Это была не та темнота, с которой хорошо знакомы физики и прочие технари. Их, научная темнота — это действительно отсутствие света. Гроза же несла с собой другую темноту. Ту, с которой наверняка знакомы были браться Самойловы... Темноту, окутывавшую душу, позволяющую скрыться, раствориться в ней.
Кто-то из великих, помнится, сказал: "Ночь мне не враг"... Денис, к сожалению, не помнил, чьи это слова, но его волновало другое. Этот человек, ведь, не сказал "Ночь мне друг"! Нет, ночь, темнота — всего лишь не враги, но не более того.
Темнота, которую несла с собой гроза, не была отсутствием света. Свет в ней был, но его было слишком мало, поэтому темнота была серой.
Стереосистема за спиной Дениса отчаянно надрывалась, всаживая в пол очереди строчек из песен, на сомнительную радость соседей.
На Солнце прыгнула кошка,
Кошка сгорела там.
Тенью через окошко
Она возвращается к нам!
А с нею серые тени
Во чреве сгоревших котят
Котят мы возьмем под наше серое знамя,
А на кошку нам наплевать
Серость. Серое знамя...
Новый всполох молнии распорол небо, прорезая серость. Молния... Что есть она? Короткая вспышка света в серой темноте, позволяющая увидеть! Позволяющая ненадолго прозреть, увидеть подкрадывающегося к тебе врага или умирающего рядом друга. Ночь — не враг, но и молния — не друг. Молния — лишь всполох, показывающий нам истину...
Денис запрокинул голову, любуясь тучей, надвигающейся на него.
Что есть истина? Истина — это то, что не скрыто темнотой, не так ли?
Молния ударила снова, и на этот раз он успел досчитать лишь до пяти, а затем все мысли и чувства потонули в громогласном раскате грома. Полтора километра... Гроза приближалась неотвратимо, будто сама смерть.
Ему, вдруг, пришло на ум, что неплохо было бы сейчас вытянуть руку вперед, ловя на ладонь капли дождя, крепко вцепившись другой рукой в металлический поручень, и ждать удара. Ждать, когда молния ударит в него! Говорят, удар молнии далеко не всегда смертелен. Где-то в Штатах жил человек, в которого молния била целых семь раз, и лишь на седьмой сумела доконать его, отправив на тот свет. А еще говорят, что подержав молнию в руках человек меняется... Должно быть, мы тоже полны темноты, а эта мгновенная вспышка позволяет хоть на долю секунды рассеять ее, увидеть истину, какой бы она ни была.
— Какой я? — прошептал Денис, обращаясь к небу, — Добрый или злой? Веселый или грустный? Покажи мне!
Молния полыхнула, расчертив все небо, за ней к земле метнулась еще одна, и еще, и еще... Гроза обретала полную силу. Теперь молнии били с периодичностью в десять — двадцать секунд, и каждый раскат грома отстоял от вспышки на меньший промежуток времени. Огненная колесница Зевса катилась прямо к дому Дениса...
— Иди же сюда... — сам не отдавая себе отчета в своих словах, прошептал Денис, вытягивая руку вперед. Разошедшийся ливень хлестал по лицу, стекая за шиворот, ветер силился перебросить его через перила балкона, или, быть может, наоборот старался уберечь его от опрометчивого шага и спрятаться от Зевса подальше в дом.
И вдруг молния ударила! Денис даже успел заметить, как голубая изогнутая черта вошла в его руку, а затем услышал гром, следовавший сразу же за ударом. Гром, раскалывающий голову надвое...
Одновременно с этим пришел свет! Внутренний свет! Он держал молнию в руке, и она металась в его теле, ища выход к вожделенному металлу, через который она могла бы уйти в землю с тем, чтобы обрести вечный покой.
Молнии — они совсем как люди... — подумалось Денису, — Точно так же как и мы мечутся, пытаются что-то сделать, чего-то добиться, но на самом деле, как и мы, наверное, не понимают, что все их действия — лишь поиск наиболее короткого пути к земле, к смерти.
Беснующийся в нем заряд, наконец-то нашел выход и устремился по металлическому поручню к стене, отыскивая в ней одному ему известные лазейки. И голубой мерцающий свет на секунду озарил его душу...
Денис не смог бы описать того, что увидел там, даже если бы свет продержался дольше мгновения, и даже если бы из тела Дениса сейчас не выходила по капле жизнь, ушедшая вместе с молнией в землю. "Ночь мне не враг", но ночь не была и другом. За то мгновение, что его сознание освещал электрический свет Зевса, Денис успел увидеть в собственной душе столько темноты, сколько не видел никогда и нигде. И эта темнота тоже не была отсутствием света — в ней был и свет любви, и свет верности и чести... Но боже мой, сколько в ней было ненависти, которую он никогда раньше не замечал в себе!
Жизнь уходила из его тела, утекала вслед за молнией, прощаясь с Денисом и напоследок даря ему ощущение полета и галлюцинацию ярко освещенного тоннеля, по которому он мчался куда-то в неизвестность.
Умирать было совсем не страшно — это было лучше, чем нести в себе столько темноты. Будто бы носишь в своем сердце маленькую атомную бомбу, которая может взорваться в любой момент, испепелив и тебя, и твоих близких.
Жаль было лишь уходить не попрощавшись с женой... И в тот миг, когда он подумал об этом, свет вокруг померк, а ощущение полета вернулось. Сквозь ватную пелену в ушах пробивались слова "Агаты Кристи".
За просто так, за просто так
За не за деньги, не за флаг
Просто очень интересно,
Как они себе летят...
Они летят, они летят,
Они летят, а мы никак...
Молния разрешила ему это прощальное свидание...
* * *
Таня подбежала к нему и, положив руку на шею, попыталась нащупать пульс. Впрочем, о каком пульсе могла идти речь, когда тело было холодно, словно лед?
Паники не было. Не было страха... Даже горечь потери еще не успела проснуться — пока она лишь ворочалась в душе, будоража все другие чувства, заставляя их подвинуться и освободить место Ее Величеству Тоске.
"Должно быть, — думала она, — Он умер уже давно... Наверное, в тот вечер, когда я уехала... "
Таня не знала, откуда у нее эти мысли, но чувствовала, что они подсказывают ей правдивые ответы.
"И он лежал здесь вот так целых два дня... А за его спиной, как будто ничего не случилось, играла музыка, которую он любил!"
Тоска заворочалась сильнее, вползая в сознание и по пути пинком выпроваживая прочь мелкую мыслю под названием "Надо вызвать скорую!" Тоска рассудила верно — вызывать кого-то было уже поздно.
Где-то вдалеке, на севере, куда ушла гроза двухдневной давности, раздался голос грома... Едва слышный, докатившийся до сюда из очень и очень далеких далей... А вслед за ним Таня услышала другой голос — до боли знакомый, похожий, и в то же время не похожий на голос Дениса.
— Прощай! Там будет лучше... Там во мне не будет темноты. Она умерла вместе со мной... Я буду ждать тебя!"
Она не была уверена в том, что действительно слышала его голос. Не была уверена в том, что правильно поняла его слова... Но в сознание, вдруг, вторглись две большие, отъевшиеся мысли, отпихнувшие в сторону (пусть и ненадолго) даже ее Величество Тоску!
Первой была: "Все, что не делается — все не зря!"
А второй — "Он будет ждать меня!"
Тоска возвращалась, но мысль о том, что нужно все же вызвать скорую, успела протолкнуться на передовую раньше нее. Таня шагнула к телефону, чтобы набрать 03, но, повинуясь какому-то наитию, набрала совсем иные цифры: 2,0,4,6 на своем кнопочном телефоне, еще не понимая до конца, что тем самым нарисовала на телефоне крест.
— Татьяна? — раздался в телефоне глубокий вкрадчивый голос, — Не бойтесь, он в хороших руках.
— А я? — зачем-то спросила она.
— А вы? — человек (да был ли это человек) усмехнулся, — Вы пока что в своих собственных.
— Это хорошо?
— Ваш муж считал, что нет. Но многие думают по другому.
В трубке зазвучали короткие гудки, и Таня понимала, что теперь, сколько бы она не набирала "крестовый" номер на телефоне — на том конце провода уже никогда не ответят ей "Алло".
Июль 2005 г.
