Catch Your Breath. глава 6

Резюме:

Кей: Паника.

Записи:

(Примечания приведены в конце главы.)

Текст главы

Занятия с папой становились все более целенаправленными по мере того, как мы приближались к тому году, когда я действительно поступила в Академию. Конечно, в какой-то момент он признал меня достаточно выносливой и умелой, чтобы не отставать от детей из других кланов, и сосредоточился на контроле чакры, но я думаю, что у него были свои причины, и эти причины, вероятно, заключались в том, что он не хотел, чтобы я закончила школу слишком рано. Я не виню его за это. Мысль о том, что в детстве меня отправляли на разведывательные задания — и я надеялся, что никто никогда не смотрел на шестилетних и не думал, что они смогут это сделать, хотя, учитывая, что вокруг бегают такие люди, как Какаши и Ямато, я бы не стал скрывать, что здесь есть и более жуткие засранцы, — пугала до демонов меня. Я все еще планировал поступить в академию, когда мне исполнилось восемь, и мои родители, казалось, были не против. Это дало бы мне от года до трех лет на получение высшего образования, в зависимости как от того, насколько сжатой стала учебная программа по мере приближения войны, так и от моей собственной совершенно неординарной одаренности.

В любом случае, примерно в то время, когда папа собрался спросить меня, что, по моему мнению, я хочу делать со всем этим контролем чакры, я почти непрерывно обдумывал всю эту историю с ниндзя. Папа заметил, что я очень осторожно использую чакру, и в конце концов спросил, почему я потратил столько времени, собирая ее, прежде чем даже попробовать выполнить упражнение по приклеиванию листьев, на что получил ответ о сверхосознанности. Я думаю, что если бы Хаяте стал вундеркиндом в кендзюцу — а время шло, и он впитывал мамины уроки как губка, — то, думаю, у моих родителей исчезли бы все сомнения на этот счет, — я могла бы стать куноичи гендзюцу хоть наполовину приличного уровня.

Э-э, шиноби. Давай пока не будем вдаваться в подробности того, насколько я плоха в том, что касается куноичи.

Я думала о возможной специализации, так как папа спрашивал, а я раньше не задумывался о деталях, и в итоге я просмотрел возможные варианты в книгах, прежде чем дать ему ответ. Быть шиноби, владеющим гендзюцу, или сенсориком, казалось вполне в пределах моих возможностей. Если бы у меня был меч для прикрытия, то я, вероятно, смог бы придумать, как уничтожить всю команду противника. Дальность действия сенсора не могла сравниться с бьякуганом Хьюги, но на активных позициях было не так уж много членов клана Хьюга, так что я могла бы найти себе место, если бы захотела. Я размышляла над этим в общей сложности около двух дней, и эта мысль не выходила у меня из головы, когда раздался тревожный звонок.

Я не уверен, что вызвало это. Возможно, это была сильная жара, которая у нас была, или что-то в воде. Я все еще не знаю. Хотел бы я знать.

Мы с Хаяте делили спальню, когда он вышел из детской, и мои родители решили переделать ее в игровую комнату. В основном это означало избавиться от кроватки и купить другую кровать для Хаяте в мою комнату. Я спал в комнате напротив него, все еще мечтая о его смерти, каждый раз, когда мой мозг говорил, что он дышит недостаточно громко — повсюду кровь, о боже, что с ним случилось, Хаяте-тян, пожалуйста, проснись, — но это было не так плохо, как раньше. Мне не пришлось бы вставать с постели, чтобы убедиться, что он все еще жив.

Но однажды ночью я проснулась посреди совершенно обычного сна. Тогда было так жарко, что я попросила у родителей бамбуковый коврик, чтобы спать на нем, потому что простыни прилипали к моей коже, а дыхание Хаяте было немного более затрудненным, чем обычно. Мама тоже купила ему коврик и тонкую простыню, чтобы он чувствовал себя укрытым, и мы пережили это вместе.

Обычно пробуждение от третьей стадии сна вызывает боль, но в ту ночь мое сердце стучало так, что отдавалось в ушах. Не то чтобы я хорошо спала, когда погода стала душной, но все равно не стоило просыпаться так резко, словно кто-то воткнул мне в ногу иглу. Я перевернулся на другой бок, липкий от пота и ощущающий острую потребность в ванне, чтобы смыть стресс, и посмотрел на кровать Хаяте.

— Хаяте-тян?

Хаяте снова закашлялся. Я встала и подошла к нему, чувствуя, как его крошечная детская чакра подает сигнал тревоги, который, должно быть, был слишком тонким, чтобы мои родители могли его уловить. Я поднесла к глазам слабый голубой огонек, похожий на мой ночник, и посмотрела на него. Затем я включила свет.

Я закричала.

У Хаяте слабые легкие, по сравнению с тем, что можно ожидать от сына пары шиноби. Он простужается каждый раз, когда кто-нибудь из детей наших соседей заболевает, и у него почти всегда все хуже. Его дыхание ненормально поверхностное, хотя я не уверен, что мои родители слышат его с той же точностью, что и я. Я становлюсь параноиком, когда дело касается моего младшего брата.

Все, что я знаю, это то, что папа доставил Хаяте в больницу в течение двух минут. Он даже свой третий день рождения провел в больнице, заболев чем-то похожим на коклюш, смешанный с пневмонией и, возможно, отравлением. Его легкие отказывали ему, и я ни хрена не могла с этим поделать. Мама выглядела бледнее и изможденнее, чем когда-либо, как будто вся жизнь, которую она демонстрировала на тренировках, была высосана из нее так же верно, как сбилось дыхание Хаяте, а папа казался измученным и беспомощно злым.

Чаще всего я сидела у его постели, читая вслух или про себя. На нем была кислородная маска с маленькими трубочками, идущими по всей его тощей груди, и еще пара — на тыльной стороне левой руки, и большую часть времени он был без сознания, но я все равно читала, потому что, даже если он не мог расслышать мои слова, я думала, что он сможет услышать мой голос. Я пыталась убедить себя, что это было как тогда, до его рождения, когда единственное, что он действительно отчетливо слышал, — это сердцебиение мамы и голоса ее близких, таких как я. Мама сидела со мной, рассказывая историю, когда у меня срывался голос, а папа заходил каждый час, выглядя все более изможденным и требуя встречи с кем-то или с чем-то. Я не могла уследить за всем этим.

Мне было шесть лет. Рука моего брата в моей руке была такой маленькой и бледной.

Обычные врачи не знали, как по-настоящему исправить то, что с ним было. Они выписывали лекарства, ходили вокруг да около, но, в конечном счете, то, что они делают, не лечит. Это попытка уничтожить возможные бактерии или вирусы, которые убивали Хаяте, но ему было всего три года. Бактерии и вирусы, вероятно, имели более сильную связь с жизнью, чем он. Я не присутствовал при его вакцинации, поэтому понятия не имел, к чему у него предположительно была устойчивость, и никто не собирался ничего говорить шестилетней девочке из гражданского общества.

Хаяте пробыл там в общей сложности два дня, прежде чем в комнату ворвался ниндзя-медик — это я понял по повязке на голове — с таким свирепым взглядом, что все вокруг едва не вспыхнуло.

— Что здесь происходит?

Я пискнула, и моя свободная рука потянулась к шинаю, закрепленному у меня на плече, прежде чем мамина ладонь накрыла мою.

— Ямагути-сенсей, вы можете что-нибудь сделать для моего сына? — Резко спросила мама. Я никогда не слышала, чтобы в ее голосе звучала такая сталь, несмотря на усталость и стресс. У нее тоже был чемпионский взгляд.

И еще, откуда, блин, она могла знать этого парня?

— Передай мне эту карту. — вместо ответа попросил Ямагучи-сенсей. Папа схватил ее с изножья кровати и сунул в руки медика.

Ямагути-сэнсэй пробежался глазами по таблицам и всем примечаниям, отмеченным лишь случайным ворчанием. Родители не сводили глаз с его лица, но я повернулась к Хаяте и сжала его руку. Он не проснулся, но мне показалось, что у него слегка подергивались веки. Блин, он, вероятно, был под действием такого количества различных успокоительных, что ничто не могло его разбудить.

— Да, я могу.

Это были волшебные слова, которых я ждал — молился — об этом.

То, что произошло дальше, было как в тумане, как из-за моей усталости, так и из-за скорости медиков. Я все еще была ребенком, несмотря на свои взрослые воспоминания и мыслительный процесс, и папе пришлось взять меня на руки, чтобы мы все могли отойти в сторону. Что я помню, так это то, как четыре ниндзя-медика склонились над моим младшим братом, который был без сознания, — руки каждого из них светились бледно-зеленой чакрой, которая, по моим ощущениям, издавала жужжание, — трубки из груди Хаяте по той или иной причине были удалены, и мои родители вышли из комнаты, все еще держа меня на руках у папы.

Я не знаю, как долго я спала — или, возможно, была без сознания, учитывая, с каким трудом я заставляла себя бодрствовать — после этого. Но я точно знаю, что когда я открыл глаза, то увидел, что Хаяте засунул мне под нос салфетку и щекочет меня. Он сидел у мамы на коленях, а я, должно быть, у папы. В нем больше не было никаких трубок, и только несколько проводов оставались подключенными к мониторам, которые непрерывно и без напряжения издавали звуковой сигнал.

Он выглядел бледнее мамы и более измученным, чем когда-либо, его веки были опущены, но дыхание казалось удивительно ровным. Он улыбался мне. Он позволил мне обнять его так крепко, как я только могла, хотя в конце концов я заставила его запищать, требуя воздуха.

Когда мы, наконец, смогли вернуть Хаяте домой, я возобновила свои уроки ниндзя.

— Папа? — Спросила я, когда мы занимались каллиграфией за кухонным столом. Каллиграфия — это как искусство, и я думаю, что здесь мой почерк стал лучше, чем был до моего перерождения. Даже если я перепачкаюсь чернилами, если только люди сначала не отложат газеты.

— В чем дело, Кейсуке-тян?

— Я хочу стать медицинским ниндзя.

Папа вообще не спорил со мной по этому поводу. Он приносил мне книги, так как сам не был медиком, а Ямагути-сэнсэй, по крайней мере, время от времени заглядывал в смотровую, чтобы дать мне советы, когда мы приводили Хаяте на осмотр. Я не собиралась становиться следующей Тсунаде, но если бы я могла поддерживать жизнь людей достаточно долго, чтобы стать настоящим медиком, я бы так и поступила.

Записи:

Первоначально опубликовано 1.08.13.