Португальские первооткрыватели. Перевод книги Э. Престейджа. Глава 8. Жизнь в Сеуте. Завоевание Алкасера. Жизнь и характер Генриха

Глава VIII

Жизнь в Сеуте. Завоевание Алкасера. Смерть и характер Генриха.

Историю португальцев в северо-западной Африке с 1415 по 1464 гг. рассказывает Зурара в своих хрониках Педру де Менезиша и его сына Дуарте (1), которые являются продолжением "Хроники Сеуты". Для первой автор использовал официальные отчеты, отправленные на родину, письма Педру и повествования, написанные на месте, и благодаря им он сумел подробно описать маршруты, по которым следовали португальцы во время их набегов, имена тех, кто отличился с обеих сторон, и даже характер ранений, полученных участниками сражений; для написания второй Зурара сам переправился в Африку и провел там год, занимаясь сбором сведений как у местных жителей, так и у своих соотечественников. Если в его трудах, как и у Лопиша, порой отсутствуют точные даты, то хронист объясняет причину этого тем, что в Португалии не было обычая указывать словами год, а только день и месяц.

Педру де Менезиш успешно защищал Сеуту с 1415 г. до своей смерти в 1437 г., т.е. в течение 32 лет, отражая все попытки мавров отбить город, и его личное военное искусство и доблесть его солдат представляют хронику рыцарственных деяний, стОящих гораздо больше, чем любой из фантастических рыцарских романов, бывших тогда в моде. Сеута дважды подвергалась осаде с суши и с моря, и в течение 16 лет губернатор никогда не снимал кольчуги, так что она расползлась в нескольких местах, как будто была из ткани. Часто ему приходилось сражаться дважды за один день. Осада 1418 г. была снята принцем Генрихом, который прибыл в Сеуту с большим флотом, провел здесь три месяца, а затем захотел напасть на Гибралтар, но воздержался на том основании, что права на завоевание этого города принадлежали Кастилии, а также поскольку его отец, знавший о его крестоносных устремлениях и, возможно, осведомленный о его амбициях, приказал ему вернуться домой.

Иностранцы приезжали в Сеуту, чтобы ознакомиться с военным делом, чтобы быть принятым в рыцарский орден, или чтобы сражаться в поединках — среди них был дядя императора Сигизмунда и много других менее знатных лиц. Война велась как на суше, так и на море, ибо Педру содержал большой флот, и некоторое представление о размере христианских судов можно получить на основе замечания хрониста, что ни одна фуста не считалась полностью оснащенной, если на ней находилось меньше 53 гребцов. На суше мавры полагались в основном на засады и на своих всадников, а от их многочисленной пехоты было мало пользы, тогда как португальцы были обязаны победами в полевых сражениях своим рыцарям, которые, хотя и были немногочисленны, носили доспехи, и своим арбалетчикам. Во время осад они наносили противнику большой урон своей артиллерией, а также устанавливали пушки (trons) на своих судах.

Нетрудно будет выбрать самые впечатляющие эпизоды, относящиеся к осаде Сеуты маврами, и поддаться соблазну снова рассказать об эпическом сражении в Гибралтарском проливе между португальской каравеллой и большой пиратской галерой из Прованса, которая после шестичасового сражения была взята на абордаж, и радость рабов, трудившихся на вёслах. Но такие события носили исключительный характер, и мы предпочитаем показать повседневные эпизоды военной жизни в пограничном городе, взятые из хроники Дуарте де Менезиша, из главы под названием "Как мавры подступили к Сеуте, и как дон Дуарте спас своего шурина от смерти" (2).

"Через несколько дней после прибытия в Сеуту дона Фернанду де Норонья, зятя графа Виана, накануне дня Девы Марии в сентябре, праздника Ее рождения, к городу подступило 400 конных и 1000 пеших мавров. И поскольку граф был осведомлен обо всем, что собирались предпринять против него противники, он накануне запретил кому бы то ни было выходить из города, поскольку, сказал он, "Я уверен, что на днях мавританские всадники и пехотинцы будут здесь". Он знал об этом, ибо у него были среди них свои шпионы, и так как мавры — алчный народ, они сообщают много сведений за небольшую плату.

И когда день был в самом разгаре, граф послал за своим оруженосцем по имени Алвару Жил. "Отправься, — сказал он, — к тем дозорным башням, но будь осторожен и не ходи дальше, ибо я знаю наверняка, что мавры уже появились, или появятся ночью, и не подвергай себя риску, а нас — неприятностям". Алвару Жил был исполнительным оруженосцем и выполнил то, что велел ему граф, и когда он выехал на разведку от Альджазиры, мавры — либо потому, что они устали (3), либо потому, что такова была воля Божья — высыпали из всех засад, в которых скрывались, и попытались схватить Алвару Жила; но он хорошо знал намерение своих противников и имел хорошую лошадь, которую он пришпоривал изо всех сил, так что он благополучно добрался под защитой мавров до города. Те, кто нес дозор на городской сторожевой башне, начали звонить в набат, и по этому сигналу жители немедленно взялись за оружие, а граф сразу издал приказы, запрещавшие кому бы то ни было выходить из города.

"Сеньор", сказал Жуан Перейра (по прозвищу Августин), пылкий рыцарь с большой репутацией, "позвольте Айришу да Кунья и его брату и Руи Мендишу и мне совершить вылазку и посмотреть, что собой представляют эти мавры, и если мы увидим, что это люди, с которыми мы должны сразиться, мы вернемся и сообщим вам..."

"Очень хорошо, идите", сказал граф, "но не отъезжайте слишком далеко, и следите за всем, что делают мавры, ибо вы давно имеете дело с ними и знаете их образ действий".

Фидалгуш быстро привели себя в готовность, и как только они выехали из города и мавры увидели их, они начали отступать, либо чтобы заставить их поверить, что они боятся их и заманить их подальше, либо потому, что они видели по их поведению, что они не собираются нападать на них. И тогда другие жители города, один за другим, начали выходить наружу, пока к четырем фидалгуш не присоединилось еще пятнадцать человек. "Теперь", сказал Жуан Перейра, "нас здесь так много, что мы вполне можем нанести удар по этим маврам, ибо было бы большим позором для нас позволить им оставаться там, где они сейчас, и, может быть, они не решаются сделать больше того, что они делают, ибо они, по-видимому, юнцы, которые пришли сюда скорее для того, чтобы осмотреть (город), чем из желания подвергать себя риску или трудам".

После этих слов все они пришпорили своих коней и помчались на мавров, которые сначала стали разворачиваться с целью обратиться в бегство; но когда некоторые из их предводителей оглянулись и увидели, что преследователей так мало, они посчитали постыдным показать, что их одолела такая горстка неприятелей. Итак, они стали громко кричать другим, призывая тех вернуться, и, быстро обрушившись на наших людей, они погнали их перед собой вплоть до Порт-Ламейру, ниже верхней сторожевой башни. И правда то, что наши продержались там совсем недолго, но они не могли выдержать натиск столь огромного количества неприятелей силами своего небольшого отряда, и не могли сделать ничего, кроме как отступать по возможности как можно более осторожно; но противник в один момент подступил так близко к ним, что Руи Мендиш получил удар копьем и пал мертвым наземь; и кто мог бы сдержать мавров, когда этот фидалгу пал, ибо не было никого, кто не пытался бы достичь его.

Граф, как человек, который хорошо знал, чем закончится это дело, уже был на поле боя и дон Фернанду и дон Дуарте, сын графа, были с ним, умоляя его позволить им следовать за остальными... Дон Фернанду и дон Дуарте настаивали все больше и больше на их первой просьбе, и им показалось, что в глазах графа мелькнула тень страха, и он очень хорошо понял это по их взглядам и, улыбнувшись, сказал: "Теперь, сыновья мои, я увижу, кто повернется к врагу спиной", и сразу дал шпоры своей лошади, приказав всем следовать за ним, и когда они достигли так называемой Башни Повешенного, то встретились с маврами, которые гнались за христианами, выбившимися из сил и охваченными крайним страхом. Как только граф увидел их, он громко закричал и призвал на помощь Святого Иакова, и дон Фернанду и дон Дуарте не остались в стороне, равно как и другие, которые сопровождали их. И хотя христиан насчитывалось не более 79, а мавров было так много, Богу было угодно помочь его верным таким образом, что они скоро заставили противника отступить, не без больших потерь, ибо равнина была усеяна телами, лишенными душ. И христиане продолжили убивать и ранить своих неприятелей, пока они не достигли Лизирао, и там граф хотел было натянуть поводья, но ему послышалось, что какой-то голос, невидимый и неизвестный, повелел ему ехать далее и ни в коем случае не останавливаться, как он и сделал...

Поскольку все окрестности этого города являются частью того большого горного хребта, который называется Шимейра, дон Фернанду сопровождал графа, насколько он мог, но поскольку в таких делах невозможно сохранять боевой строй, ибо каждый человек хочет использовать время с наибольшей пользой для себя, когда дон Фернанду прибыл выше Канавеала, он оказался в окружении мавров, а его лошадь настолько устала, что стояла неподвижно, не в силах пошевелиться. И когда враги увидели это, они набросились на него, и у него не осталось никакой надежды, кроме как заставить их дорого заплатить за свою смерть, как должен был сделать человек его ранга. Но дон Дуарте, который гнал противников перед собой, убивая одних и заставляя других укрываться в лесу и кустарнике, где лошади не могли последовать за ними, ибо местность там была настолько неровная, что проехать верхом можно было только в нескольких местах, случайно бросил взгляд на главный отряд отступавших мавров и увидел, какой опасности подвергается дон Фернанду, после чего пришпорил своего коня и обрушился на мавров, которые очень скоро получили доказательство его силы. И тяготы дона Фернанду не остались неотомщенными, как убитыми, так и ранеными, таким образом, что одни разбежались в одну сторону, а другие — в другую, пока холм, на котором они находились, не опустел, и дон Дуарте привел другую лошадь для своего шурина и они преследовали мавров до поста Льва, и даже там было убито много неверных.

"Слаб, поистине, — замечает Зурара, — был тот, кто не послал несколько душ в ад в этот день". Когда всё закончилось, граф посвятил в рыцари двух кастильских сеньоров, которые прибыли из своей страны, чтобы заслужить эту почесть, и они вознесли много благодарственных молитв Богу за то, что им представилась возможность получить ее.

Принцу Генриху пришлось ждать двадцать лет, прежде чем он сумел продолжить свой крестовый поход в Марокко и взять реванш за поражение при Танжере, и даже тогда он был обязан этой возможностью событиям, произошедшим далеко от Португалии. Завоевание Константинополя турками в 1453 г. и их наступление на Балканском полуострове представляло серьезную угрозу для западной цивилизации, и опасаясь еще худшего, папа Каликст III обратился к правителям христианского мира с призывом соединить свои силы в походе против неверных. В 1456 г. он направил приглашение Афонсу V, и монарх, который заслужил впоследствии прозвище "короля-рыцаря", охотно согласился. Он пообещал служить в течение года с 12 000 солдат за собственный счет и, несмотря на жалобы подданных, собрал необходимые средства и приказал начать чеканку новой монеты, золотого крузаду, для покрытия затрат на экспедицию. Тем не менее, отсутствие единства среди христиан снова пришло на помощь общему врагу. Другие короли не смогли или не захотели поддержать проект, и со смертью папы два года он окончательно провалился. Тем не менее, Афонсу решил перенести свое оружие в Африку; сначала он думал напасть на Танжер, но, в конечном счете, выбрал своей целью Алькасер-Сегир. 30 сентября 1458 г. он отплыл из Сетубала и 3 октября достиг Сагреша, где к нему присоединился Генрих, полный бодрости и веры, несмотря на свои 64 года; и на следующий день он высадился в Лагуше и подождал подхода остальной части флота. Когда португальский флот собрался в исторической бухте, он насчитывал 280 кораблей и нес 22 000 человек (4). С ним Афонсу вышел в море 17 октября, пересек Гибралтарский пролив и 21-го числа подошел к Алкасеру, после того, как задержался перед Танжером, чтобы поймать попутный ветер. Успех 1415 г. в Сеуте был повторен. Португальцы высадились на берег перед городом, оттеснили защитников за стены, и, несмотря на то, что мавры беспокоили их пушечным огнем, арбалетными стрелами и большими камнями, они расставили на позициях свои бомбарды, осадные машины и штурмовые лестницы, и устремились на приступ. В полночь мавры увидели, что дальнейшее сопротивление бесполезно и отправили посланников к Генриху с предложением сдачи. Принц ответил, что Афонсу разрешает им уйти из города и взять с собой жён, детей и имущество, но они должны оставить своих рабов-христиан. Эвакуация произошла 23 октября, и после этого король вступил в город пешком со своим дядей Генрихом, своим братом Фернанду, и кузеном Педру, сыном регента, и направился в мечеть, которая уже была превращена в церковь, посвященную Богородице Милосердия, и там вознес благодарственные молитвы Богу за победу (5). Афонсу предоставил должность губернатора города Дуарте де Менезишу за его великие добродетели и верность (6), и уже упомянутая хроника Зурары содержит описание его правления. Он оправдал оказанное доверие, защищая Алкасер в течение 53 дней от нападения султана Феса с армией в приблизительно 100 000 человек, но пожертвовал жизнью несколько лет спустя, чтобы спасти жизнь своего господина. Мавры настолько дурно обращались с его останками, что от них не сохранилось ничего, кроме одного зуба, который похоронили в великолепной гробнице, воздвигнутой в его честь в церкви Св. Франциска в Сантареме. Как гробница, так и зуб хранятся теперь в музее этого же города.

Мы уже видели, что в течение некоторого времени перед экспедицией Генрих был слишком занят приготовлениями к ней, чтобы уделить внимание открытиям, поэтому "никто не ходил в Гвинею". Но после возвращения принца из Алкасера Диогу Гомиш напомнил ему о просьбе короля Номи-Манса, и инфант отправил миссию, чтобы обучить негров Гамбии христианской вере. После этого мы больше не слышим о Генрихе до осени 1460 г., когда он, очевидно, приводил в порядок свои дела, сознавая, что конец близок. 22 августа он официально подарил острова Тершейра и Грасиоза своему племяннику и наследнику Фернанду, а 18 сентября передал духовную власть над островом Тейшейра ордену Христа. В тот же день он предусмотрел служение месс за упокой своей души на островах Сан-Мигел, Санта-Мария, Тейшейра и Грасиоза, и передал светскую власть над пятью из островов Зеленого Мыса королю, а духовную — ордену Христа (7). 13 (или 28) октября он составил свое смиренное завещание (8). После этого мы располагаем только записью Диогу Гомиша о его смерти о похоронах.

"В 1460 г. сеньор инфант Генрих заболел в своем городе на мысе Сан-Винсент и скончался от болезни 13 ноября того же года, в четверг; и в ночь его смерти его перенесли в церковь Богородицы в Лагуше и там похоронили со всеми почестями. И король Афонсу пребывал тогда в городе Эворе, и как он сам, так и его люди были очень опечалены смертью такого великого сеньора, поскольку он тратил все свои доходы и всё, что получал из Гвинеи, на войну и на непрерывную отправку флотов в море против сарацин за веру Христа. В конце года король Афонсу послал за мной, ибо по его приказу я оставался в Лагуше рядом с телом инфанта, обеспечивая потребности священников, которые несли непрерывное бдение и служили требы, и он приказал мне посмотреть, подверглось ли тело инфанта тлению, ибо он хотел перенести его кости в красивый монастырь, называвшийся Санта-Мария Баталья, построенный его отцом Жуаном I для монахов ордена проповедников. Когда я подошел к трупу и снял с него саван, я обнаружил его сухим и не тронутым тлением, кроме кончика носа, и облаченным в грубую власяницу из конского волоса; хорошо поёт Церковь: "Ты не дашь святому Твоему увидеть тление" (Псалом 15:10. — Aspar). Сеньор инфант оставался девственником до самой смерти, и оказал много благодеяний при своей жизни, о чём было бы слишком долго рассказывать. Затем король приказал своему родственнику герцогу Фернанду Бежа и епископам и графам препроводить тело в монастырь Баталья, где король ожидал его. И тело инфанта было погребено в большой и очень красивой часовне, построенной по велению его отца, короля Жуана, и там покоится сам король, и его супруга, донья Филиппа, мать инфанта, и его пятеро братьев, чья память будет прославляться вечно, и они покоятся там в святом мире. Аминь".