Нина не знала, что её разбудило. Но с низкого дивана её будто швырнуло в середину комнаты — и в следующие мгновения стало уже не до размышлений, что именно её внезапно заставило вскочить.

Счастье, что перед сном она не забыла воткнуть в розетку детский ночник в виде цветка кувшинки на листьях. Глаза быстро привыкли к розоватому свету в глубоком сумраке ночи. Как привыкла — просыпаясь по утрам, машинально скользнула ищущим взглядом по кровати дочери, затем — по кушетке сына... Волна ледяного ужаса обдала сердце: смятое одеяло на кушетке отброшено, свесившись на пол; обычно стоявшие под кушеткой, пропали сандалики, в которых шестилетний Санька бегал по комнате. И тусклого света у входной двери нет, чтобы успокоиться: сын в кухоньке.

В весенние ночи в комнате барака слишком прохладно, несмотря на недавно купленный обогреватель. Нина, как и дети, спала в пижаме — одёжке полуспортивного типа. В ней же ходила по комнате.

Так что сейчас отмерла от болезненно ледяной волны ужаса и бросилась к входной двери. Уже на бегу ясно увидела: между дверью и косяком отчётливо светился зазор. Дверь открыта?!

Не раздумывая, цапнула дверную ручку — дверь покорно распахнулась. Кажется, сын, выйдя, постоял какое-то время в коридоре. Как будто специально, чтобы Нина успела его заметить. Поэтому, выскочив из комнаты, она зацепилась взглядом за его домашнюю красную рубашонку, мгновенно пропавшую в тамбуре барака.

"Догоню!"

Только рванула вперёд, как новая волна леденящего ужаса заставила в панике вернуться, схватить ключи и, прежде чем снова бежать за сынишкой, закрыть комнату, где спящей оставалась Анютка. Изнутри девочка не сумеет её открыть, если захочет выйти.

На площадке перед бараком сынишки не было. Но и впереди, на склоне холма — тоже никого. Может, побежал за угол дома? Там такое пространство с достаточно оживлённой даже ночью дорогой, что она увидит его сразу!

Она заскочила за угол барака. Промелькнула мысль: её предупреждали! А сейчас она нарушает все правила жития в бараке! Да ещё нарушила самое главное: оставила входную дверь в общий коридор открытой! Но Нина понадеялась, что успеет вернуться до того, как проснётся самый ранний жилец...

Саньку и правда обнаружила сразу: сынишка сбежал по склону холма вниз, к пешеходной дорожке, идущей параллельно проезжей части, и теперь мчался изо всех своих маленьких силёнок... Куда?! Впереди — продуктовый магазин, затем — автомастерские, после которых начинается монастырская ограда вокруг сада — здесь она существовала, чтобы оградить посадки от внимания пешеходов... Затем холм заканчивался и начиналась более ровная поверхность, и там... Лесопарк? Неужели Санька бежит к лесопарку? Но зачем?!

Первая глава

От мужа Нину и детей спасали всем родственным миром.

Она мысленно повторяла эту фразу, наверное, в сотый раз. Но фраза продолжала лезть на язык, словно собираясь отстать, только если её произнести вслух. Однако вслух Нина говорить эти слова не хотела. Они означали, что в мирной жизни есть нечто жуткое, а сам мир — порой всего лишь завеса, за которой... Нина передёрнула плечами.

Она ещё помнила себя светловолосой стройняшкой-хохотушкой, которая за короткое время замужества превратилась в бледную и постоянно усталую женщину без возрасти (хотя ей только-только двадцать седьмой), за руки или за платье которой испуганно цеплялись детишки-погодки: пятилетняя Анютка и шестилетний Санечка... А Нина до сих пор не могла понять, когда и как любимый мужчина превратился в монстра. Она всегда была прекрасной хозяйкой и матерью. Долго не сидела в декретах. Дом сиял чистотой и порядком. Муж никогда не беспокоился о чистых рубашках, был всегда вкусно накормлен... И внезапно (да, для неё это случилось внезапно) начал придираться ко всему, что только могло вызвать у него раздражение, мгновенно переходящее во вспышку ярости. Хуже, что эта ярость вскоре обрушивалась не только на жену...

В очередной раз спасая от мужа детей, подставляясь под его каменные кулаки сама, Нина поняла, что дальше так продолжаться не может. Да, она слышала о том, что многие женщины остаются с ненавистными мужьями, лишь бы дети жили в полной семье. Но нехитрая мысль: "Полная семья? А мои дети будут... ЖИТЬ в такой полной?" заставила её действовать. Тем более намечалась новая веха в их жизни: Санька должен в этом году пойти в первый класс, что значило — пора в корне решать, как им всем... существовать? Или всё же жить?

Сначала она осторожно перевезла к родителям часть одежды и кое-какие игрушки. Затем собрала документы и переехала с детьми к родителям.

Ненадолго. Если родители ещё сомневались, считая, что она привирает насчёт отношений с мужем (бить он умел, не оставляя следов), что можно и надо потерпеть, а там стерпится-слюбится, и даже предположили: "Может, ты сама виновата?", то явление взбесившегося мужа — не с топором в руках, а с колуном чудовищных размеров! — и квартирная дверь, до приезда полиции "пострадавшая" не только из-за раскуроченного замка, да ещё неловко повисшая на верхней петле, разом убедили-таки их, что дочь права в своём страхе.

Стали искать, куда спрятать дочь и внуков, потому что, даже отсидев какое-то время в полицейском участке, муж не собирался отпускать свои жертвы. А уж что с ним было, когда Нина подала на развод... Да, искали всей роднёй, куда их троих спрятать, лишь бы муж не нашёл. И разыскали достаточно потаённое место, как решили — до времени, когда муж успокоится и перестанет их искать.

Двухэтажный барак на окраине города прилепился к холму, на вершине которого высился женский монастырь, восстановленный после перестройки. Глядя на его невозмутимо вздымавшиеся над холмом каменные стены на фоне первой мартовской зелени, Нина в минуту слабости даже подумала: "Если б не дети... Ушла бы туда с концами..." Слева — речка, справа — церквушка. Внизу — оживлённая дорога и, как водится, магазины: это старенький, но ещё крепкий барак прятался среди деревьев и кустарников, а на той стороне улицы, через дорогу, уже росли высотные дома.

По архитектуре старое здание отличалось оригинальностью: на дорогу и школу через неё смотрели два этажа. Но, чтобы добраться до второго, надо обойти дом, где второй этаж непринуждённо превращался в первый. Холм же... Вот и вписали.

На работе хотела взять бессрочный отпуск за свой счёт, благо, сочувствуя её положению, пошли навстречу. Но глава небольшой строительной фирмы предложил на первый случай перейти на удалёнку, а там уж как получится. Нина обрадовалась (ноутбук имелся) и занялась делами переселения.

На втором этаже барака нашлась комната, числившаяся за дальним родственником, но пустовавшая уже несколько лет. Разве что родственник тот (то ли дядя, то ли кузен какой-то далёкой дальности — так и не выяснили) время от времени приезжал проследить за жильём да подремонтировать его на всякий случай. Известили его — он предложил Нине платить лишь квартплату и поддерживать комнату в порядке.

Когда Нина впервые вошла в эту комнату, её сердце стиснуло глухим чувством, трудно определимым. Наверное, это всё-таки печаль по несбывшемуся. Пустая, оттого иллюзорно огромная комната — нет, помещение! — с запахом пыльной безысходности, угнетала. Потом-то стало легче — когда Нина отмыла всё, что могла, и сумела заполнить пустоту игрушками детей и своими вещами.

Рядом стояли тётки — родителей уговорили не провожать сюда дочь: а вдруг этот изверг проследит за ними? Спустя минуту к ним подошла довольно полная женщина, лет — где-то за шестьдесят, с жёсткой завивкой сиреневато-седых, явно крашенных волос; в потрёпанном, но чистом и отглаженном костюме. Она немедленно осведомилась:

— Здрасьте. И кто тут у нас? Новые жильцы?

Нина, к которой жались дети, обернулась на заметно начальственный голос и только хотела огрызнуться: "Не лезьте не в своё дело!", как женщина представилась:

— Я управдом здешний. Марья Егоровна. Поэтому спрашиваю.

Нина только стиснула рот, не желая именно сейчас всё объяснять. Помогли тётки. Они быстро, взахлёб рассказали о ситуации с Ниной и детьми, и управдом кивнула:

— Ладно. Вселяйтесь. Я потом подойду и ознакомлю вас с нашими порядками.

И ушла. А тётки переступили порог помещения и тоже стали оглядываться, оценивая жильё и горестно вздыхая. Ну, что... Квадрат помещения был разделён: возле входной двери, справа, — круглая печь, в которой нельзя готовить, но которая нужна для отопления зимой — батарей в бараке нет, и кухонный стол с пустыми, естественно, пока ящиками, над которым нависали полки едва ли не старинного буфета. Напротив — у другой стены, — остов металлической кровати. Эти два закутка отделялись от "большой" комнаты шифоньером и сервантом — тоже старинными, советских времён. В самой комнате — только облезлый от старости диван.

Нина чуть не рассмеялась в истерике, вдруг вспомнив, как перевозили из родительской квартиры вещи: уже бывший, муж орал под дверью и лупил в неё кулаками; сторожил его и держал у двери, отвечая ему и тем самым не давая выйти из подъезда, отец; мать же в это время, сначала вновь вызвав полицию, сбрасывала вещи с балкона на другой стороне дома, а их ловили двоюродный брат Нины и его жена, после чего их набитая тряпьём машина буквально удирала от дома, пока бывший Нинин муж их не заметил.

К вечеру тётки уехали, а Нина, усадив детей на расстеленное по дивану одеяло, принялась за уборку. С трудом разогнулась на деликатный стук — и растерянно захлопала глазами: при входной двери стояли три женщины, из которых ей уже была знакома лишь та самая управдомша (так её здесь порой шутливо называли) — Марья Егоровна. У всех трёх в руках были какие-то кастрюльки и посуда. Не успела Нина рот открыть — спросить, что происходит, как женщины вдруг оглянулись и отошли в стороны от входной двери. А секунды спустя загомонили мужские голоса. Совершенно обалдев от происходящего, Нина, с прилипшими к ней детьми, немо следила, как первый мужчина задом пятился в её комнату! Пятился так, что стало ясно: он держит в руках нечто тяжёлое и громоздкое. Ещё немного — и посередине комнаты был водружён старенький круглый стол. Двое мужчин поспешно поздоровались с новой жиличкой и тут же принялись, как они объяснили, укреплять этот стол, чтобы не развалился.

Деловитый стукоток молотков не помешал управдомше и двум другим женщинам поставить на широкий подоконник единственного окна всё принесённое с собой: горячий суп, картофельное пюре с котлетами и чайник с заварником. И ещё там же очутилась пара пакетов с таким ароматным запахом печёного, что Нина только сглатывала слюну, а детей втихаря отгоняла от того подоконника, пока одна из женщин не велела ей напоить их чаем с пирогами.

Полчаса спустя удалились все, кроме Марьи Егоровны. Она помогла растерянной Нине перенести с подоконника на стол закутанные в полотенца кастрюли и кастрюльки и расставить посуду. После чего уселась вместе с детьми и Ниной за ужин и принялась рассказывать о правилах жития-бытия в бараке.

— У нас тут дежурят по коридорам, — говорила она, помогая кормить детей, которые стеснялись "габаритной тётеньки". — Мы уж тебя в этом месяце трогать не будем, пока не приживёшься, но со следующего включу тебя в список дежурных.

— А что надо делать? — спросила Нина.

— Наш этаж ты видела. При входе-то зал такой небольшой — это общий коридор с туалетами, от него два коридора в разные стороны. Каждая комната, кто в каком коридоре живёт, по списку моет в своём полы. Список висит на стене — рядом с входной дверью в дом. Там есть фамилии всех, кто на втором этаже живёт. Магазин у нас тут продуктовый — прямо возле остановки. Но, если не захочешь пока выходить, пиши, что тебе купить надобно. Живём мы тут дружно. Есть, конечно, кое-какие личности — любители поскандалить. Но эти к тебе не сунутся.

— Почему? — невольно улыбнулась Нина.

— А наши бабы уже пообещали отмутузить тех, кто попробует полезть к тебе, — ухмыльнулась Марья Егоровна.

И продолжила рассказ о тех, кто живёт в соседях с Ниной и её детьми. Нина пока не запомнила даже тех, кто приходил с кастрюлями, не то что с мебелью, но убедилась в главном: если надо — можно обратиться за помощью почти ко всем.

— Марья Егоровна, а вот стол... — сконфуженно начала Нина, глядя, как дети, утомлённые новизной обстановки и множеством незнакомых лиц, таращат сонные глаза, но стараются не засыпать. — Мне за него... платить? И кому?

— Да какое там — платить за эту развалюху! — откликнулась управдом, махнув рукой. — У нас ведь только с твоей стороны коридор весь с жильём. А с другой стороны, где вход с улицы — только две комнаты, а напротив — большой общий балкон, между туалетами-то. Да только он так называется — общий, а на деле на нём ни воздухом подышать, ни посидеть — на природу полюбоваться, хоть там природы той — дорога да школа. У нас тут как получилось? Кто из барака съезжает, а мебели, ещё хорошей, не жалко и с собой брать не хочет, всё туда, на балкон, пихает. А мы потом либо разбираем, если есть что полезное, либо оставляем там. Ты не думай... Завтра вместе сходим туда и посмотрим, что тебе пригодится. Там ведь и из детской мебели кое-что есть для твоих ребятишек. — Марья Егоровна тяжело поднялась со стула, скрипнувшего от облегчения, и хмыкнула, видимо переключаясь уже на свои думушки: — Не дай бог, конечно, пожарная инспекция на наш балкон заявится! Вот тогда заставят весь балкон разобрать, а мебель повыбросить.

И повернулась к входной двери. Нина встала следом — проводить гостью.

Но Марья Егоровна, положив ладонь на дверную ручку, не стала сразу открывать дверь, а застыла, словно раздумывая, всё ли она объяснила новой жиличке. А потом обернулась — одновременно смущённая и хмурая. И нехотя сказала:

— В сказки-то, может, не поверишь, хоть оно и правда. Однако предупредить я тебя предупрежу. Обязана. Так что скажу тебе, Нина, по-своему. Ты дверь за мной не просто закрой, а запри на ночь. На дворе — вечер поздний, и уж ты наверняка выходить из комнаты не собираешься. Запри. И не только на замок — он у тебя хлипкий. Но ещё и ... видишь? Тут у тебя щеколда есть. Крепкая. Тоже задвинь до конца. Сейчас-то, конечно, время детское. Можешь выходить. А вот после полуночи из своей комнаты лучше не высовывайся. Есть у нас на этаже... — медленно сказала она и замешкалась, прежде чем договорить: — Есть такой... дрянь-человек. С двенадцати, как часы пробьют, у него башку напрочь сносит. Если в коридор выйти втроём, а ещё лучше — вчетвером, то не тронет. Но не дай бог после полуночи одной в коридор выйти или даже просто дверь открыть...

— Буянит? — несмело предположила Нина.

— ...Буянит, — после небольшой паузы вздохнула Марья Егоровна. Она снова будто примерялась, стоит ли отвечать новенькой откровенно.

— А полиция?

Марья Егоровна посмотрела на Нину как-то неопределённо, на этот раз будто прикидывая, всё ли рассказывать новой жиличке... или не пугать пока?

— Полиция с ним справиться не может, — вновь медленно, явно тщательно выбирая слова, ответила она. — Потому как винить его вроде не в чем, типа: шатается по коридору — и шатается. Учти: будет он шёпотом из коридора звать — не откликайся ни единым словечком. Потом ни за что не отстанет ни от тебя, ни от детей твоих. Ладно, пошла я...

123 ... 567

↓ Содержание ↓