Корпорация "Ирий". Совет директоров.
Год 1390 от Н.Н.М.* (3450 по старому стилю)
Вече собрали как обычно — на главной ирийской поляне, около векового дуба. Мать, полногрудая Лада, наливала хмельную мёд-сурью в чашу дедушке Роду и от избытка чувств поглаживала седую родительскую голову. Черный желтоглазый котейка яростно терся о ноги Главы, напрашиваясь на ласку.
— Не печалься так, батюшка, — уговаривала Любовь.
Род чесал кота за ухом и вздыхал, повесив буйну голову:
— Как же мне не печалиться, доченька? Они ж мне КАПИЩЕ построили! Идолище поганое из священного дуба вырезали, вроде как, лик Рода, и поклоны бьют, лбы расшибая!
— Так лбы-то покрепче дуба того, дедушка,— отрезала жестокая Морена. Не о том мыслишь, Родимый наш. Мне вот надысь заказ пришел.
На поляне воцарилась тишина. Не будь сказ об Ирии — гробовая, мертвая. Даже Леля и Жива, кокетливо перемигивающиеся с Тархом, удивленно примолкли. Все помнили, какая моренина разработка была самой известной. Род поднял взгляд на потомков и учеников своих, хитро улыбнулся:
— Ну, вот, а вы говорили, что Моренушка моя блажит и дурью мается. Мол, зачем, да кому надо живое существо жизни лишать? Смотри-ка, внученька, молится кто-то о смерти, значит, пригодилась твоя чудо-генная нано-машинка. За одно, испытаешь, как работает.
Морена досадливо поморщилась.
— Да не работает покамест. Все в чертежах, да моделях четырехмерных. По задумке должна установка встраивать и запускать в ДНК механизм старения. Там уж и до смерти полшага. Но то и правда блажь моя, дедушка, игрушка для ума, головоломка. А собрать машинку, да, упаси Род, испытать... Что ж я, извергиня какая, что ли?
Златокудрая Леля— Радость хихикнула в кулачок:
— А то нет? Помнишь, как с луну назад встретили мы с тобой козопасов? Как они молились мне одарить их мужскою силушкой? Как на колени бухались? А ты, увидев, что те молельщики в хлеву вытворяют с подопечными, возьми, да и лиши их вторичных половых признаков с первичными вместе! Они теперь и слух пустили: ежели ты на мужика ледяным взглядом посмотришь, тут у него все хозяйство и отмерзнет!
— Придурки!— разозлилась разом вспыхнувшая от стыда Морена.
Лада укоризненно посмотрела на дочь:
— Не сквернословь, дитятко. Да еще так непонятно.
— Так дедушка говорит, когда ты не слышишь, — сдала родственника Мара. — А еще, ставлю на кон смерть-машинку, что большую часть словес хулительных дедушка-Род сам и выдумал!
— Род-батюшка, — пробасил Сварог. — Не гневайся, вели слово молвить.
— Молви, сынку. Тоже о людях желаешь поведать?
— Да, отец, о них... И о нас — мы все еще люди.
Род одарил сына благодарным взглядом. Муж обожаемой дочери, родившийся, когда сам Род еще был молод и Ладу на руках качал. Самый талантливый студент-любимчик, не для науки старавшийся, а для Любушки.
— Твой дар, Род-батюшка, в Ирии ценят. Работают, аки пчелы, чистоту помыслов блюдут, радуются. А те, кого ты жизнью за так одарил, кто в разработках вообще не участвовал, кому ты ирийские золотые яблочки на серебряном блюдечке принес, представь себе СОСКУЧИЛИСЬ! Не хватает им борьбы, видите ли! Жаждут они страха и боли суровой! Желают знать, что после смерти бывает!
Сварог распалился и загромыхал шаляпинским басом так, что с векового дуба желуди посыпались, да по носу котейке настучали. Кот обиженно фыркнул и полез на дерево, заприметив в ветвях результат удачного генетического эксперимента — птицу вещую, Гамаюн.
— Батюшка, видел бы ты, как эти твари неразумные изгаляются! Как друг над другом измываются, на что раньше и темной ночью от стыда не решались, теперь в белый день творят! Будь я президентом компании — давно б их всех лишил бессмертия за грехи тяжкие, несметные.
Сварог замолчал и опустился на лавку, тяжело дыша от гнева. Тихо стало в Ирии, только птица вещая, Гамаюн , вскрикнула человечьим голосом, вспорхнула с дуба векового, оставив два хвостовых пера в пасти кота нахального. Встал Сварога единственный сын, Перун. Род вопросительно поглядел на внука.
— Дедушка, люди не умеют жить вечно. Не хотят они ничего, не интересно им жить безнаказанно. Ладно, пусть из сотрудников и студентов "Ирия" богов сделали — память у сапиенса все одно дольше двух веков не держит. Но максимум для них 120-160 лет, а потом глаза пустые, душа мертвая. Что с мертвячиной происходит, небось, сам знаешь. Детей, вон, рожать перестали. Последний — ровнехо 160 лет назад и народился. А зачем им? "Перенаселение же и ресурсов мало", — предразнил людей Сварожич, главный специалист в Ирии по общественным сетям, — а по Правде — от мертвых душ живые не родятся.
Тут поднялась Жива, дева весенняя, и молвила:
— Знаешь ли ты, Род-батюшка, кто первым нас богами честить стал? Кто бает про апокалипсис и страшный суд? Волхв! А прозвали его Вещим! Знакомо тебе сие имя? На днях была я в селении, что на месте Руси града стольного осталось, так он там прямо на кладбище древнем соловьем разливался: "Было то во времена давние, что никто уж и не упомнит." А что там помнить-то? Если я у тебя, паразита, сама докторскую по "Песни о Вещем Олеге" принимала, в десяти остановках метро от того кладбища!
— Они перестали считать годы, — задумчиво молвила Дана грозная, перунова жена. — То, что было седьмицу-луну назад — определяют, как "недавно", а что полгода и далее — "давно". Ни дней рождения, ни праздников... Календари все позабыли.
Задумался Род о судьбах людских, опечалился еще пуще.
— Ну, что решим, боги новоявленные? — спросил Род-батюшка, полыхнув старомодным ехидством.
— Огнем уже жгли, идея потопа — тоже не нова, метеориты — были, мор и голод — не сработают, пока все получают одинаковую антиэйджинг терапию, — задумалась Марена. — Яблоки обеспечивают вечную молодость, а все смертоносные конструкции давно из людских тел убраны. С пробной установкой получится у трех — пяти человек в день внедрять запуск механизма старости. Но только условие: все ирийские яблони выкорчевать надо.
Тут вскричала птица вещая Гамаюн человеческим голосом:
— Не губите, создатели, рода людского! Вижу и знаю — не будет другого! Храните искры душ их живых, нигде на Земле не родится иных!
— Кто мне птицу на анапест настроил? — поморщился Род. — Это ты точно вещаешь, Гамаюн?
— Вещаю, батюшка, — подтвердила авторитетно пернатая.
Кот плотоядно облизнулся на птицу и захрустел молодильным яблочком.
— Благодарю тебя, Гамаюн. Чуть не решили мы тут по Кривде судить, — вздохнул Перун. — Позор мне, что забыл сказать. Тот мальчик, которому сегодня 160 лет исполняется, строит со своими родителями ладью. Чтобы меж звезд плыть, да искать, нужна ли помощь кому. Разведывать новые земли.
— А я тут с художником познакомилась, — мечтательно вздохнула Леля. — Такие картины пишет — вдохнешь — глянешь, а выдохнуть уже забудешь! Шутка ли -полтыщи лет практики.
— Стыдно молвить, но есть за пределами Ирия музыкант лучше меня, — начал Коляда, но задумался и умолк.
— И поэты есть, и ученые, музыканты, художники — богата даровитыми людьми Мать-Земля, — резюмировала Марена. — Им не надоест жить, уж эти-то меня не позовут с моим приборчиком.
Встряхнул тут Род шевелюрой, поднялся и молвил решительно:
— Зовите тогда Велеса, флориста нашего, любителя. Озадачьте его, как экосистему без лишних повреждений от ирийских яблонь избавить. Древа в подпространство уберите — у человечества заряда яблок молодости хватит еще на век-полтора. За это время разберитесь, кто достоин бессмертия, а кто уже мертв внутри. В ком душа живая пылает, разум светлый полыхает, хоть искорка духа Вышнего тлеет — яблоками кормить далее... Мальчонке тому, кстати, с родителями вековой запас молодильных фруктов выдать. Остальных — Морене на опыты. Не хотят жить — неволить не станем, пусть хоть науке послужат. Решать о каждом человеке вместе будем, на каждого — дело личное мне на стол. Олега бессовестного на ковер вызвать. Ишь, баламут выискался, пророк недоделанный. А людям, добро пожаловать, из века золотого в век серебряный. Пусть обычные яблочки грызут, нехай уровень железа в крови поднимут, а то течет по венам уже одна водица белесая. Пусть дряхлеют, аки встарь. Пусть каждым днем дорожат. Может хоть детей народят, которые в бессмертие возжелают.
И разошлись боги судить, да рядить, как дальше людскому роду жить. Ушла и Морена — ледяная королевна. Брела она задумчиво по аллее липовой, где деревца высокие да стройные по парам переплелись, словно возлюбленные. Плела косу черную, опустила долу очи серебристые. Думала думу печальную, как людям негодящим смерть, да болезнь нести... Догнал её Тарх, златовласый и радостный — самый юный.
— Моренушка, — баял нерешительно молодой Тарх, — свет мой, люба ты мне. Будешь ли со мной?
Мара удивленно изогнула соболиную бровь и вопрошала:
— Чем же тебе Леля-Радость, да Жива — дева огненная не угодили?
— Прекрасны всем девы ирийские: ни красотой, ни умом не обделил их Род. А все ж ты милее всех, Морена-краса.
Вздохнула Морена, люб и ей был молодой Тарх.
— С установкой поможешь? Мне собрать бы — да инженерная хватка нужна, с холодным ядерным синтезом мне вовек самой не разобраться — а генератор позарез требуется , да размером не более длани.
Разулыбался Тарх, инженер-ядерщик, озарилась аллея радостью их чистой. Летела над ними птица вещая Гамаюн, пела песнь свадебную. Шел за ними любимец Рода — кот ученого, да на птицу посматривал. А глаза его вечно-хищные золотом молодильных яблок отсвечивали.
_____________________________________________________* От Нарождения Нового Мира
