Картина 18-19-20

Картина восемнадцатая. Узкая тропа

Солнце.

Редкий гость нынешней зимой. Резко-белый, обжигающий глаза кругляшок , размером с мелкую медную монетку, стоит в зените. На снежные волны, тянущиеся от кромки леса к серой линии горизонта, падает, рассыпаясь призрачно-радужными осколками свет. Почти зримые в колеблющемся и словно сгустившемся от мороза воздухе лучи разрезают границу укрытого серым пеплом пространства, рисуя извилистую тропу между острыми скошенными гребнями холмов и отвесными стенами оврагов.

Солнце не грело, а только освещало путь, по которому планируют пойти люди, собирающиеся на границе Горелой пустоши.

Под ярким светом укрытые снегом холмы, деревья, остатки домов, да и любая неровность, отбрасывали густые черно-синие холодные тени. Словно череда острозубых пик выстроилась забором, очерчивая узкую безопасную тропу.

Отряд, один из многих, собирался на границе и идти они собирались налегке. Минимум снаряжения, теплые спальные мешки, запас еды, оружие были упакованы в удобные тюки. У скрытого под снежными сугробами сторожевого поста к рывку готовились умелые стражи, опытные воины, безупречные разведчики. Две дюжины Степных, Лесных и Горных порубежников ожидал почти безостановочный марш сквозь мороз, снег и тварей, чтобы дойти до места, где пылал портал. До места, откуда вылезают твари и льется хищный огонь.

Люди понимали, что для большинства из них это дорога в один конец, но намеревались выполнить задачу. Дойти. После многих месяцев странной слишком холодной зимы и сражений с отвратительными, пожирающими людей огненными тварями они надеялись вонзить клинки в источник всех бед.

Лесной, укутанный в теплый, подшитый светло-рыжим мехом плащ, вскинул руку, подбрасывая в воздух сокола. Пестрая хищная птица со звонким клекотом расправила крылья и, сорвавшись с плотной кожаной перчатки, спиралью ушла ввысь, сливаясь с изрезанным тучами небом. Просвистел ободряюще с неба и устремился вдоль границы, все дальше и дальше неся свои тревожные новости.

Лесной огляделся, пересчитывая людей и мешки, жестом подозвал одного Горных, что перетягивал один из свертков прочными сизыми ремнями. Все в отряде были одеты в серое, сизо-синее, черно-белое, так что, если не приглядываться, и не различить их будет на черно-бело-сером пепле Горелой пустоши, и не разобрать кто из отряда кто поименно. Даже Лесному, знавшему многих из отряда сезонами. Только по росту и было возможно определить, кто перед ним, Степной, Лесной или Горный...

Горный подошел вразвалочку, встал рядом, внимательно слушая тихий голос того, кого признали командиром в этом отряде. Кивнул согласно, но всем своим обликом выражая недовольство, подхватил свой сверток, ловко закрепил его за плечами, и первым ступил на намеченную солнцем тропу. Лесной, скрыв единственное пестрое пятно, выделяющееся в отряде, занял второе место в цепи.

Солнце спряталось за тучами, позволяя сумрачному вечеру опуститься на укрытые черно-серым пеплом земли. Узкая тропа, тянущаяся между двух откосов, присыпанных грязным снегом, вывела отряд из пары дюжин человек к черным обгорелым остаткам каменных стен. На небольшом возвышении оплывший от жара вал окружал остатки домов, острым осколком торчала вверх часть донжона. По одной из стен, словно подсвеченной темно-багровым туманом, расползлись прожилки тошнотворного сине-зеленого камня, словно вгрызающиеся в остатки города.

Разведчик из Степных, похожий в маскировочном одеянии на большой пепельный сугроб, едва выбравшийся из оврага, чуть привстал с земли, замер и предостерегающе поднял руку. Сполз вниз как можно более бесшумно, выдохнул облачко пара и прошептал напарнику:

— Передай по линии, твари и маги.

Люди тревожно застывали, передавая весть лидеру, в этот день шагающему в конце цепи и заметающему следы.

В сумраке, стремительно скапливающемся на дне овражка, собралось неслышное и почти невидимое совещание. Если бы кто-то увидел его. То подумал, то ли тени, то ли живые мшистые камни шушукаются. Не было никаких экспрессивных размахиваний руками, гордых поз и героических выступлений. Люди спокойно и деловито решали, напасть или обойти, оставив худшего из врагов позади.

Наконец трое разведчиков, выбравшись ползком из оврага, разошлись широким полукругом, обходя развалины, подсвеченные жутким багровым с зеленоватыми прожилками сиянием. В туманных сумерках оно словно пульсировало в такт чьему-то дыханию, то разгораясь сильнее, то угасая до едва заметного свечения.

Люди, ощетинившись пиками и алебардами, окутанные клубами тумана от теплого дыхания, терпеливо ожидали возвращения разведчиков, сомкнувшись в больше похожий на длинный овал круг на дне лощины, благо глубина позволяла выпрямиться во весь рост даже Лесным, а все лезвия были лишены блеска. Наконец один бесшумно скатился со склона, цепь мохнатых острозубых глыб с шуршанием разомкнулась на миг, пропуская его внутрь.

Бессловесный разговор длился совсем недолго. Вооруженный сталью отряд бесшумно распался, три группы цепями двинулись к развалинам. Те, кто из Великого леса, на ходу снаряжали длинные мощные луки. Стрелы для них, извлеченные из защитных чехлов, тускло сияли. Они были словно прозрачные стеклянные сосуды, внутри которых переливается жидкое темно-синее серебро.

Еще несколько мгновений продержалась хрупкая леденящая тишина, а потом сумрак озарился вспышками белого огня, дикий пронзительный крик разнесся над пепельными пустошами. Миг спустя к крику примешалось утробное, чавкающее рычание.

Белые вспышки следовали одна за другой, долгие посвисты и грохочущие удары не прекращались. Вопль, мешаясь с тявкающими подвываниями, все длился и длился, переходя постепенно в неразборчивый прерывистый, словно слизью наполненный речитатив, от которого всколыхнулся и запульсировал с новой силой багровый туман.

Полыхнула двойная белая вспышка, ослепляя и расчерчивая кусок мира на черное и белое, и со всхлипом речитатив замолк, окончившись мокрым чавкающим ударом. Рычание усилилось, стало громче и злее, раздвоилось и зарезонировало, заставляя дрожать немногие оставшиеся стоять камни. Болотно-зеленые огни взметнулись вверх, скручивая и поджимая хвосты, распались на искры и, закружившись спиралью над развалинами, рухнули вниз, натужно вспыхнули еще раз, и с шипением угасли в грязном снегу.

В воздух, полный запаха гари и грязи, поднялось облако пепла.

Рычание не утихло, и прибавились звуки ударов. Раз за разом встречались металл и камень, камень и твердая шкура огненной твари, металл и металл. Белое сияние сплеталось с багровым, то становясь ярче, то угасая, стелясь по остаткам стен. Но все же багровый огонь угасал, выбрасывая в воздух короткие оранжевые протуберанцы, на один короткий яркий миг окрашивающие горелые осколки стен кровавыми отблесками.

Но вот угасли и они, а рычание утихло под дружные рубящие удары. Бряцанье затихло следом.

На Горелой пустоши, среди осколков жизни снова воцарилась тишина. Серая, присыпанная пеплом, мрачная, ледяная.

Тихий разговор шел у маленького походного костра, превратившегося в угли, тихо тлеющие под слоем пепла в небольшой ямке на выгоревшей равнине.

— Это кажется несправедливым. Буквально обманом... столько отрядов собрали, люди пойдут на смерть через степь, чтобы мы... — Оса тихо вздыхала, кутаясь в неприметные серые меха.

— Ты забываешь, что все они добровольцы, Вален Клинок сидел рядом, притиснувшись к ней так плотно, словно собирался вобрать Осу себе под кожу, и грел, растирая, ее руки

— Но никто из них не знает всего! — тихий шепот был полон возмущения.

— Разве солдат на поле битвы знает все о плане полководца, ведущего сражение? — Лесной не ленился повторить прописные истины, чтобы успокоить юную целительницу. Пусть она казалась порой взрослой, пусть свалившиеся обязанности и старили ее неимоверно, пусть выбор гадальных фишек и мира обрек ее на тяжелый труд, Шиэль Бродэ по прозвищу Оса была по сути почти ребенком. Циничным, но все же полным надежд и желаний. Ее нужно оберегать и учить...

— Ну, нет...

— Именно, у него есть приказ десятника, возможно доведены приказы сотника. Есть, возможно некоторое понимание, за что он сражается, и что нужно сделать, чтобы победить, но всего он не знает.

— И, может быть, он будет жертвой во имя... или отвлекающим маневром, — уныло прикрыла глаза Оса.

— Может, да. Но противник не брезгует шпионить, обманывать, убивать исподтишка, — Вален Клинок сам был не чужд всему этому, но, по крайней мере раз выбрав сторону, он ее придерживался. Поэтому и был здесь, уча, заботясь, грея руки своей ученице.

— Кто противник-то? Твари? — девушка еще сильнее закуталась в теплое, но мало греющее в ледяной ночи одеяние. Обидно то, что она могла попросить мир убрать этот мороз, но — тогда полезут твари. И приходилось терпеть.

— Ты забыла магов? — Лесной поправил укрывающую их двоих меховую полость, засунул руки девушки ей же в подмышки и взялся за теплый котелок, стоящий на медленно остывающих углях. Оттуда пахло каким-то травами.

— Пей, и пойдем дальше.

— Но... разве... маги...

— Да, кроме всей политики, что ты так не любишь, есть еще и эти противоестественные сущности, отрыжка мира, заслуживающие смерти за все свои деяния, — Вален был резок и категоричен.

— Давай убьем всех магов, что встрется нам на пути? — Оса приняла котелок, уткнувшись острым носом почти в самую жидкость. С категоричным отношением учителя к магам она была согласна. Одной встречи было достаточно.

— Конечно, Оса, мы их убьем, — фыркнул Лесной, — пей, пей!

— А скажи, кто полководец в нашем сражении? — морщась от горького вкуса, задумчиво пробормотала Оса.

— Хм, а ты попробуй догадаться?

— Ну кто, не я же? Полководец никогда не идет впереди или среди солдат, он стоит на горе и наблюдает за ходом сражения, а я вот она, иду вперед. И ты.

— Но ты можешь наблюдать... И, скорее всего, мы найдем тебе очень высокую гору для обзора. К тому же, право слово, все, что сейчас происходит — это настоящая командная работа.

Картина девятнадцатая.

Пылающая гора.

На вершине горы, где когда-то стоял город, в огромной чаше из золотистого камня горел огонь. Языки ало-желтого с лиловыми протуберанцами пламени вздымались вверх, пульсируя и разбрасывая длинные хвостатые кометы из сотен и сотен искр. Воздух дрожал от жара, кометы взлетали вверх и падали словно водопад, разбиваясь о края чаши на яркие, ослепительно белые, лиловые и синие осколки.

Чаша стояла на плоской черной плите, выщербленной тысячами и тысячами огней, опаляющими ее. По краю плиты тянулась вязь грубого, рубленного узора, выбитая в крошащемся камне и залитая расплавленным металлом, тускло багровеющим под затянутым тяжелыми темно-серыми низкими облаками небом.

Вокруг плиты, на неровных оплавленных камнях, смотря на разные стороны света, стояли огромные каменные кольца, оплетенные черными когтистыми лозами. Золотистые глыбы были вырублены грубой, но уверенной рукой, смыкаясь между собой без единой щели. Всю поверхность камней, обращенную к миру, испещряли кривоватые и неровные, но глубокие знаки. Они вспыхивали поочередно, белое пламя бежало по ним, словно по кругу все быстрее и быстрее, сливаясь в светлое, режущее человеческий глаз кольцо, пульсирующее все быстрее, быстрее и быстрее. Замерцав, светящееся кольцо стремительно выстреливало белым огнем внутрь себя, вспыхивая и превращаясь в сине-фиолетовый огненный шар, сжимающийся в сияющее, размером с булавочную головку, солнышко, в центре.

И миг спустя камни словно выплевывали этот, ставший вдруг лиловым, покрытый алыми протуберанцами шар на землю. Тот, раскалываясь, словно яйцо, раскрывался алыми лепестками и на воздух выбиралась маленькая, покрытая шипами и когтями тошнотворно-зубастая черная тварь.

День за днем, неспешно армия пополнялась.

А за пополнением следили те, кого раньше называли людьми.

Маги.

Один из них, предавших живое, танцевал ниже по склону, примерно в двух сотнях шагов от места, где стояла пылающая чаша портала, вокруг которой расходился волнами горячий и сухой, не дающий дышать воздух.

Его место — темная, хрупкая на вид, выгоревшая почва, на которой не осталось и следа от возвышавшегося здесь совсем недавно города и живших в нем людей. Почва бугрилась, неровными, обкусанными скалистыми отрогами спускаясь вниз, к засыпанным пеплом равнинам. Острые длинные и зубчатые, словно пилы, камни словно выросли рядами, расходящимися спиралями спускаясь по склонам и образуя запутанный лабиринт. В темных щелях прятались нерожденные миром твари.

Маг, лицо и тело которого пряталось под широким обгорелым балахоном, был исчерчен татуировками. Толстые линии шли по коже резкими зигзагами, от линии волос, от которых остались подпаленные клочья, ныряли за разлохмаченный ворот, выскакивая спиралями на запястьях и оковами смыкаясь на ступнях. Маг стоял в центре круга, выдолбленного в обгорелом камне, по его границе были установлены многоголовые, словно змеи, медно-красные курильницы. Из их изогнутых перекрученных носиков тянулся противоестественно-тяжелый зеленоватый дымок, образуя завесу затейливо переплетенных узоров. Словно толстые мохнатые веревки оплетали невидимый шар, образуя густую многослойную паутину.

Маг стоял, мерно покачиваясь и гнусаво что-то напевая. Его дрожащие руки то дергано поднимались вверх, то резко падали вниз. Вместе с руками колыхалась и тускло-зеленая паутина.

Далеко внизу, у подножия горы, на которой раньше стоял город Бродэ, раздавался шум сражения.

Маг, неестественно изогнувшись, начал кружиться, не ступая за границы, очерченные курильницами, не обращая внимания на крики, звон оружия, рычание и грохот то ли рушащихся скал, то ли магических ударов.

Существо. Бывшее когда-то человеком, выламывало и гнуло, руки нервически дергались, словно у марионетки, каждая сама по себе, а под балахоном стало заметно, как ходят ходуном ноги, выгибаясь в коленях так, как не положено людям. Судорога исказила лицо гримасой, глаза закатились, оставляя видимыми только покрасневшие белки. Капающая из порезов на щеках кровь закапала сильнее, размазываясь по коже черной, мгновенно высыхающей коростой. Но гнусавый хлюпающий слизью голос тянул и тянул одну низкую пронзительную ноту.

Вдоль одной из острых, маслянисто поблескивающих в свете огненного портала черных скал за спиной мага, прошмыгнула маленькая, закутанная с ног до головы в какие-то тряпки тень.

Маг встрепенулся, словно проснувшись, развернулся, раздвигая обожженные ладони. Между ними промелькнула и начала разгораться бело-голубая пронзительно сияющая искра. Но в его сторону метнулась еще одна тень, словно отслоившаяся от полурассыпавшегося валуна, присыпанного пеплом.

Сшибая курильницу, тень с усилием продавила паутину плечом, взмахом короткого темного клинка обрывая песню и стремительно откатилась назад. Белое пламя полыхнуло, выжигая тело мага и вырываясь из зеленой прорехи снопом шипящих кислотных искр. Тень, прикрывшись плащом, успела уйти в стремительный перекат, уходя от удара длинного шипастого хвоста.