— Пап, я писать хочу! — шестилетний Славка запыхтел на заднем сидении "Опеля".
— Сейчас тормознем, — согласился Артем и начал сбрасывать скорость.
— И пить хочу, — вздохнул сынишка.
— Так пить или писать? — улыбнулся отец.
— И то и другое, что у тебя так не бывает?
— Бывает, сын. Так, пойдем сначала пописаем.
Автомобиль остановился на пыльной обочине украинской дороги.
— Что я маленький? — обиделся Вячеслав Артемович, когда отец открыл ему дверь и начал было помогать выбраться из машины. — Я сам!
— Ну сам так сам, — пожал плечами Артем. Самостоятельный пацан растет, это хорошо. Единственное, опять бабушка заласкает и забалует пацана. Теща во внуке души не чаяла, как и полагается настоящей малороссийской хохлушке. Впрочем, и зятя любила. Правда, выражала свою любовь истинно по-женски, пытаясь откормить мужчин до состояния кабанчиков перед убоем. Аретм подозревал, что мужчина для тещи это колобок. Ну да, еще Платон считал, что идеальная форма для материальных предметов — шар. Или Аристотель? ", Боженьки, как исхудали-то в своей Москве!" — первое, что она скажет, когда зять с внуком войдут в ее дом. Хорошо, что Танька так не считает, хотя готовить умеет и любит кормить своих мужиков. Кормить, не закармливать.
Мимо промчался здоровенный туристический автобус, обдав путешественников дизельным чадом. Странно, вроде бы не популярный маршрут. Впереди ни Киева, ни Одессы, ни Львова — только каким-то чудом живущие украинские села, да пара нищих райцентров.
— Пап, а пить-то дай! — потребовал Славка, когда они сели в машину. Артем потряс коробку с соком. Пусто. Вторую? Хм, тоже пусто.
— А вот теперь терпи. Увидим магазин и разграбим его, как полагается странствующим бедуинам.
— А бедуины это кто?
— Это такие племена, они на одном месте сидеть не могут и постоянно путешествуют.
— Как мы?
— Точно. Как мы.
Славка принялся воображать себе бедуинов и надолго затих. Буквально на минуту.
— А бедуины они лучше бакуганов?
— А... Э... Наверное лучше.
— А кто кого заборет если бакуганы нападут на бедуинов?
— Ну, если мы — бедуины, то мы несомненно победим. Мы же наши!
— Ух ты!
За очередным поворотом внезапно закончился лес, началось поле, засеянное подсолнухами, дорога пошла на подъем, а на вершине холма показалось довольно большое село.
— Ну, радуйся, скоро магазин будет.
— Скорей бы, — вздохнул пацан. — Пить охота.
Хотя в машине и стоял кондиционер, но путешествие из Москвы почти до Киева на машине под палящим солнцем та еще радость.
Славка уставился в окно, представляя как из гигантских зарослей выскакивают бакуганы, а они с папкой отстреливаются от них...
* * *
— Докладывайте, товарищ сержант.
— Немцы в селе. Танки, бронетранспортеры. Пехоты до батальона. Артиллерии не заметил. Нас ждут.
— Почему вы так решили?
— Танки развернуты в нашу сторону, пулеметные расчеты тоже. Немцы не окопались, но выставили боевое охранение. Мы пытались взять языка, но куда там, не подобраться. Можно попытаться ночью взять.
— Значит, ждут... — майор Семенов снял фуражку, в очередной раз посмотрел на треснутый козырек, протер рукой бритую голову. — Какие будут предложения, товарищи командиры?
— Может быть, еще подождать? Немцы уйдут, тогда и выйдем из леса? — осторожно подал голос старший политрук. Человек он был не кадровый, призванный из учителей перед самой войной.
— Чего ждать-то? — буркнул танкист в черном комбинезоне. — Передавят нас с воздуха. Каждый день про три-четыре налета.
Танкист люто, до остервенения ненавидел гитлеровскую авиацию. Колонна танков, двигавшаяся к фронту, попала под удар и сгорела вся, без остатка. Пришлось ему, старшему лейтенанту, командовать остатками полка, превратившегося в черную пехоту.
— Боеприпасов почти нет, осталось по одной-две обоймы на винтовку.
— Пушкари? — спросил Семенов.
— А что пушкари? — вздохнул лейтенант с черными петлицами. — Ничего не изменилось. Три выстрела, одна сорокапятка. Бережем ее как жену. Сегодня во время налета сержант телом на панораму лег.
— Цел?
— Да, повезло...
— И еды нет, товарищ майор, — снова заговорил танкист. — Люди уже желуди прошлогодние собирают. Скоро кору начнут жрать. Раненых с каждым днем все больше и больше. Хватит уже тут сидеть. Я лучше глотку перегрызу хоть одному гаду, чем тут подыхать буду.
Майор вздохнул. Да, единственный вариант это идти на прорыв, на пулеметы. Нет, еще есть один — пуля в лоб, как это сделал три дня назад полковник из штаба армии, прибившийся к окруженцам незнамо откуда. Семенов понимал полковника, но не мог поступить так же. Это было бы предательством, по отношению к тем людям, которые собрались вокруг него, которые с надеждой смотрят на него, старшего командира. Для них он сейчас и Сталин, и партия, и Союз в одном лице.
— Под утро пойдем на прорыв. За час до рассвета. Только вот что... Бежать толпой бесполезно. Расстреляют на подходе. Что-то надо придумать. Я предлагаю вот что... Сержант, у тебя сколько людей?
Пограничник встрепенулся:
— Двадцать бойцов.
— А собак?
— Восемь.
— Значит, двенадцать бойцов, восемь проводников, восемь собак. Правильно?
— Все верно.
— Вы, пограничники, люди опытные. Можете скрытно, таясь подойти как можно ближе к позициям противника?
— Конечно.
— От леса до села триста метров по полю. И вверх, по пригорку.
— А может быть в обход села? Через дорогу? — предложил артиллерист
— По дороге сплошным потоком немцы идут. Колонна за колонной. А за дорогой поле под уклон и к реке. Если там прорвемся, нас в спину расстреляют как Чапая. Один путь — через село, потом уходить на север, дальше от дорог. Затем болотами выходит к регулярной армии.
— Так какая боевая задача у нас? — уточнил сержант-пограничник.
— Гранаты есть?
— Штук пять.
— Богато. Держи еще одну, — майор протянул сержанту "лимонку". — Значит, скрытно подходите к позициям немцев, одновременно кидаете гранаты, стреляете, желательно поджечь что-нибудь. Вон, для пушкарей. Подсветите им цели. А вы, делаете беглым три выстрела по бронетехнике противника.
— У меня осколочные, товарищ майор.
— Все равно, главное напугать. А вы, сержант, бросаете в бой своих собак.
— Не понял, товарищ майор?
— Они у тебя обучены нарушителей задерживать?
— Не все. Они же еще курс учебы не закончили в питомнике...
— "Фас" команду знают?
— Да. Но...
— Никаких но. Пусть прыгают на сонных немцев, руки им грызут, глотки.
— Они не обучены убивать, товарищ майор!
— Ну и что? Они дадут нам секунд десять-пятнадцать. Пока немцы поймут, что к чему — мы успеем пробежать лишние три десятка метров. Это очень важно, сержант.
Вместо ответа пограничник кивнул и погладил по голове своего пса — рыжего, в подпалинах, овчара по кличке Индус. Пес, почувствовав настроение хозяина, внимательно посмотрел на него, вздохнул, вывалив большущий язык и ткнулся сержанту в колени.
Командиры стали расходится по своим подразделениям, майор со старшим политруком отправились разговаривать с бойцами. В горелом, вечернем лесу затихал их разговор:
— А как же раненые?
— Кто может передвигаться, пойдет в атаку. Тяжелых оставим здесь.
— Но это... Это не по-советски!
— Возьмем с собой, потерям и их, и еще здоровых, товарищ старший политрук. Это называется военная целесообразность...
Пес тихо проскулил и положил лапу на ногу хозяина.
* * *
"Опель" тихо притормозил на небольшой, залитой солнцем площади, возле магазинчика, двери которого были залеплены рекламой разных разностей: живи, так сказать, "На ПОВНУ!". Да уж, рекламы больше чем продуктов.
В магазине обмахивалась гигантским веером одинокая продавщица. Ей было скучно, несмотря на бубнящий на мове телевизор. Что-то там опять про газ, незалежность и прочую демократию. Странно, чего это она политику смотрит, а не сериал какой?
— Здрасьте! — подошел к прилавку Артем.
— Ой, здоровеньки булы! — удивилась продавщица новому лицу. — Проездом чи шо?
— Проездом. А сок у вас есть?
— Отож, холодненький, вона стоит, выбирайте. Ой, який гарный хлопчик, це чей? Папин?
Славка кивнул и спрятался за папу. Он терпеть не мог, когда с ним сюсюкали.
— И папин, и мамин. Славка, какой сок будешь?
— Апельсиновый, — ткнул пальцем в литровую бутылку мальчишка.
— Ни, ни, ни! — вдруг замахала руками продавщица. — В его не берите, он дюже дохлый, вже мисяц стоит.
— А что стоит? Не берут?
— А на що? Тут у каждого домашних соков бочками. Пей да не лэзе. Водку и ту тильки на поминки да свадьбы берут, у каждого самогону да вина. Хотите вина домашненького?
— Не, я за рулем.
— Та вы що? А я думала вы на автобусе приехали.
— А сок какой свежий?
— А березовый возьмите. Он хороший, белорусский. Наш-то сплошная химия.
Артем хмыкнул, представляя, что было бы с продавщицей, если бы она московские соки попробовала.
— А вина-то возьмите, вечером с устатку стаканчик сегодня — всю усталость сниметь, жинку улюбить, опять же не последнее дело.
— А мы ее и без вина полюбляем! — гордо сказал Славка.
Артем хмыкнул, а продавщица захохотала.
— И вообще, она только послезавтра из Москвы прилетит, — сообщил мальчишка тетке "военную тайну".
— Ишь какой коханчик, — отсмеявшись сказала продавщица. — Морозиво хочешь?
Славка кивнул.
— Опять пить захочешь с него, — заворчал Артем
— Ну и что? — удивился пацан. — Что же мне, не жить вообще?
— Тогда два литра березового. Нет, три. Морозиво... Пломбир?
— Крем-брюле, — попросил Славка.
— Крем-брюле. И один фруктовый лед, — согласился с сыном Артем.
— А вино? Шелковичное. Десять гривен литр.
— Шелковичное? Ну надо же. Давайте литр.
— Да берите два, что вам этот литр, как быку чихнуть.
Артем засмеялся, как быки чихают: он не слышал.
— А что за автобус-то приехал к вам?
— Та памятник открывают. Тут же война могучая была. Вот и памятник открывают. Да не простой. Собакам!
— Собакам? — не понял Артем.
— Им. Говорят, тут пограничные собаки целую дивизию немцев перебили. Из лесу набросились на гадов и глотки им поперекусывали. Вот, памятник и открывают.
— Папка! — глазенки Славки загорелись от возбуждения — Пойдем посмотрим! Я ни разу памятника собакам не видел! Папка!
— Ну пойдем, что кричать-то? Подожди, только сок в машину закину. А это далеко?
— Та ни! Как выйдете с магазина, поверните налево, потом еще налево. Ось там побачите толпу. Ой, та что ж я? Я с вами пойду. Мне сегодня месячную кассу сделали, все пиво скупили туристы. До вечера все равно никто не придет. А кто и придет, подождет — все равно в запись продаю...
* * *
Длинный как жердина немец подгонял пацанов пинками и тычками карабина в спину. Еще и орал:
— Вег, вег!
Идти было страшно, а не идти еще страшнее. Немец беспрерывно курил, грязное лицо его все время дергалось, словно подмигивал тебе. Степка спотыкался о рытвины, но спешил за пацанами на околицу.
Грохотать начало под утро, грохотало долго. Кто там да что — Степка не знал, сидел в подвале хаты. Уже днем по дому заходили немцы, долго орали, кто-то стонал. Потом они сунулись в подвал. Увидели Степку с сестрами да мать. Матку тут же заставили таскать воду и кипятить на летней печке, малолетних сестер заперли в том же подвале. А Степку выгнали на улицу, к пацанам да старикам. Собрали всех, со всего села. Поручили немцу с дергающимся лицом куда-то всех отвести.
Бабы было заорали, когда парней повели, но немцы выстрелами в небо, криками да пинками баб разогнали, порядок навели.
А на околице... А на околице открылась страшная картина.
Горел лес, горело поле, дымился немецкий танк. Всюду, в разнообразных позах, лежали мертвые люди. И наши люди, и немецкий. С холма к лесу спускались цепями солдаты в серо-зеленых кителях, с закатанными рукавами. Время от времени с поля доносились одиночные выстрелы. А над лесом, пропадая в клубах черного дыма, кружились самолеты, скидывая бомбы. Деревья выворачивало с корнем, они подлетали над лесом, замирая в черном, обгорелом небе, с которого беспощадно светило багровое солнце.
Степка замер и тут же получил пинок под зад.
— Шнель, ферфлюхте швайне! — только тут Степка увидел, что жилистая рука немца замотан тряпкой, через которую просочилась кровь.
Мешая немецкие и русские слова, солдат кое-как объяснил, что они сейчас будут собирать трупы и стаскивать их в яму. Какую яму? Какую выроете. Старшим выдали лопаты, средних отправили таскать мертвых. Самых малят, среди которых был и Степка, заставили собирать собак.
Таких псов Степка видел только в кино, когда передвижка приезжала в колхоз. В селе таких не водилось. Не, у сторожа Игнатия был огромный кабыздох, злющий как дьявол, но и тот был мельче, чем эти.
Степка подошел к одному псу, лежащему возле дымящегося танка. Такой серый кобель, лежал вытянувшись как струна, ветер шевелил шерсть на хвосте, глаза остекленели, из пасти стекла лужицей красная слюна. Степка присел рядом с псом, боясь его тронуть. И опять получил сапогом под зад — не удержался, ткнулся носом в холодную шерсть. Хотел было заплакать, но испугался так, что не заплакал. Немец за спиной что-то злобно заорал. Степка взял пса за лапы, попробовал потащить. Не смог — слишком тяжелый. Пришлось тащить вчетвером. Голова и хвост бессильно болтались, когда пацаны несли его к могиле, которую торопливо рыли старики.
А потом нашли еще одно пса, недалеко от первого. У этого голова была чем-то разбита. А потом еще один, и еще. Потом старики вырыли яму. Немцы заставили туда скидывать всех — и людей, и собак.
Живот сводило, мутило, голова кружилась от гари и от вида мертвых тел. Но ничего, как-то притерпелись. Только малята хныкали, но осторожно, чтобы немца не гневить. А старшие, те матерились сквозь зубы. И тоже, чтоб не слышали. А то ведь тут и ляжешь.
А одна собака живой оказалась. Рыжая такая, в подпалинах.
Раненая, вся в крови, она лежала и скулила, ткнувшись черным носом в руку мертвого хозяина — белобрысого, без фуражки, сержанта-пограничника. В чем, в чем, а в знаках различия Степка с пацанами разбираться умели. Они и стояли, пока не подошел дерганый немец. Разорался опять, пристрелил собаку и пинками заставил ребят тащить пса в могилу.
Долго работали. До самого вечера. Немцев же мертвых на отдельный брезент складывали и отдельным же брезентом укрывали.
Когда вернулись, то узнали, что злые немцы всех сельских собак перестреляли. И кабыздоха тоже.
* * *
Хорошо, что идти было недалеко, а то Славка все уши прожужжал и Артему и Ганне Петровне.
— Пап, а что там за собачки были? А они на врагов напали? А какие враги? Немцы? Это которых в кино про танки показывали? А это были овчарки? А почему немецкие овчарки немцев грызли? А что ли это наши овчарки? А почему они немецкие, когда они наши?
На митинг они опоздали. Ну как опоздали? Дядьки в костюмах и тетеньки в перманентах уже отвыступались, речи их, наверняка, были правильны, но скучны. Но сельчане стояли и внимательно слушали выступающих, никто не выходил из толпы на перекур, никто не комментировал гоготом. Просто стояли и слушали.
— Папка, мне не видно! — дернул Славка отца за руку. Пришлось посадить на плечи.
— Мороженым меня не обляпай, — строго сказал Артем.
— Ага, — согласился Славка и тут же обляпал отца.
— Сын! — зашипел Артем и раздул ноздри, стирая липкие капли с уха и щеки.
Наверное поэтому он пропустил момент, когда на трибуну вышел лысый старик и начал, слегка заикаясь, мешая русские и украинские слова, говорить. Или размовлять?
— ...с зори до зори, и всю ничь бой тот был. Так. Считай, цилодобово це было. А вот махоньким был, по колено. А все помню. Так. Я ж вот на этих руках потом тех солдат с их собаками хоронил. Все поле усеяно было телами — и нашими, советскими, и немецко-фашистскими. Так. Нимцы нас, цуценят, за уши из подвалов вытаскивали, чтоб потом к яме таскать. Яма-то вот здеся, была, прямо подо мной, где я стою. Тут они и лежат. Под нами. Тут джерело был, до войны. Долго кровью журчал он. Так. Сто пятьдесят собак я перетаскал этими руками. И прикордонников пять сотен. Не один, не один, всем гуртом. Так.
Голос старика задрожал:
— А они там все, — ткнул он заскорузлым пальцем в небо. — А они там делят все, чья земля-то. Наша тут земля, вот тут вот — наша. Моя! Так! Кровью поена! Общей! Та все ж душа кричит вид боли
за тих, хто вечно тут лежит.
Старика вежливо взяла за руку какая-то тетка.
— Не замай, не все казав! — дернулся старик в сторону. Потом сжал пальцы в кулак, поднял руку, потряс ею. Помолчал, дергая головой. Сказал последнее слово:
— Так! — и отошел от микрофона.
А после включили музыку, какую-то грустную, классическую. Звук шел со всех сторон. Артем повертел головой: да, точно, динамики развесили на больших, раскидистых деревьях.
— После войны уже посадили, — шепнула Ганна Петровна Артему. — Вон как вымахали, на могиле-то.
Кто-то из официальных лиц, наконец дернул белоснежное покрывало.
Обычная могильная плита черного цвета. На плите золотым выгравировано:
"Пограничникам и служебным собакам. Здесь лежит пятьсот человек и сто пятьдесят собак, принявших смертный бой в июле сорок первого года. Остановись и поклонись!" С одной стороны надписи на людей строго смотрел Пограничник в плащ-палатке, с другой, слегка наклонив голову, сторожевой Пес.
Люди молча выстраивались в очередь, чтобы подойти к памятнику. Спокойно так становились, как в строй, держа букеты как винтовки.
— Вот ведь, а у нас и цветов нет, — расстроился Артем.
— А вы две сигареты положите им, — шепотом сказала Ганна Петровна. — Зачем им квиты?
— Да я не курю, — признался Артем.
— Та вы шо? Жинке вашей как повезло, — улыбнулась продавщица. — Вот, возьмите, у меня есть.
Она достала бело-синюю пачку, вытащила оттуда две сигареты. Артем мельком прочитал надпись "Прилуки".
— Папка! А мы к памятнику пойдем?
— Мороженку доел?
— Да!
— Тогда пойдем. Ганна Петровна, а родник действует сейчас?
— Джерело? Та ни, ушла после войны вода. Та если умыться, вон в каждой хате журавель есть. Воды у нас дюже богато. Гривен нет, а вода е.
Люди подходили один за другим к памятнику, росла груда цветов и венков. Играла печальная музыка.
Славка наклонился к отцу и шепотом сказал:
— Папка, а разве сигареты можно на могилу класть?
— Можно. Они же солдаты. И собаки тоже солдаты.
— Разве собаки курят? Им надо мяса принести!
— Ну Слав, они же мертвые.
— Тогда зачем?
— Это... Ну такой обычай. Ты как бы отдаешь им последнее, в знак памяти.
— А зачем их помнить?
— Вот когда ты сделаешь хороший поступок, тебе хочется, чтобы о нем помнили?
— Конечно! Пап, а зачем они тут воевали?
— Защищали.
— Кого?
— Тебя.
— Я же тогда еще не родился!
— Они защищали твоих прабабушек и прадедушек. Знаешь, сколько у тебя их было? Восемь.
— Целых восемь? — удивился Славка.
— И если бы они погибли, то не родились бы твои бабушки и дедушки. А, значит, и мама не родилась бы, и я.
— И я?
— И ты.
— Ух ты! Так эти собачки мне, получается, как... — Славка никак не мог подобрать нужного слова, чтобы сказать вслух, кто же они ему, эти пограничные псы.
— Они твои защитники, сын. Ну все... Слазь с шеи.
Отец взял сына за руку и подошел к памятнику. Нагнулся, положил две сигареты. Встал, еще раз перечитал строчки. Взглянул в глаза Пограничнику и Собаке. Вздохнули оба одновременно. И сын, и отец. Славке показалось, что Пес вильнул хвостом, а Пограничник подмигнул ему.
Славка опять дернул отца:
— Вырасту пограничником стану. А купишь мне овчарку?
— Кхм... Дома обсудим этот вопрос.
Они вышли из толпы. Ганна Петровна где-то затерялась, они остались одни. Старик, недавно выступавший с трибуны, горячо размахивая руками, что-то говорил в десяток протянутых к нему микрофонов и камер. Впрочем, не все журналисты брали интервью у деда. Или как тут правильно: дида? Один из операторов уже зачехлял камеру, рядом с ним стоял дрябленький мальчик лет тридцати. Мальчик брезгливо морщился и постоянно протирал руки салфетками. Салфетки ронял под ноги.
— Нет, вы подумайте! — услышал Артем дряблого, когда проходил мимо. — Додумались, за казенный счет памятники всяким мифам открывают. Ну вранье же, ребенку понятно! Вот зачем это?
— Лех, тебе не пофиг? — подал голос оператор.
— Я не люблю фуфло.
Оператор хмыкнул, Артем же, заинтересовавшись, подошел к дряблому:
— Извините, можно вопрос?
— Что? Да, слушаю.
— Мне послышалось или вы сказали, что...
— А вы кто?
— Да просто, мимо ехали, заглянули случайно. Интересная история.
— Да ничего тут интересного, — махнул рукой дряблый и протянул руку. — Алексей.
— Артем.
— Обычная совковая пропаганда. Главпуровские выдумки. Не было тут никакого боя и никаких собак.
Славка удивленно посмотрел на рыхлого дядю. А тот продолжил вещать:
— Я, знаете ли, военной историей уже лет десять увлекаюсь. Причем, первоисточниками, не пересказами очевидцев. Так вот, в немецких документах ни разу не упоминается неконвенциональное оружие, каковым, несомненно, являлись, так называемые служебные собаки. Они же не обучены убивать, ну что ерунду нести? Придумали легенду теперь верят в эти сказки.
— А вы откуда знаете? — спросил Артем.
— Ха, да мы этот вопрос еще лет семь назад разбирали на одном военно-историческом форуме.
— Дядя! — внезапно подал голос Славка. — Собачек тут не было?
— Не было, мальчик, тут никаких собак, — дряблый улыбнулся, отчего стал похожим на жабу. Ну так показалось Славке.
— И они меня тут не спасли? — недоверчиво спросил мальчик.
— Конечно, нет, — усмехнулся взрослый ребенку.
— Дядя, а ты дурак, — убежденно сказал Славка.
* * *
Всю дорогу до бабушкиного дома они с отцом молчали. Вечером Славка был суров, сосредоточен и молчалив. Бабушка даже температуру хотела померить, но он не дался. А сразу после ужина оно уснул мертвым сном.
Всю ночь ему снились собаки, защищавшие его от дряблых немцев.