И.о. командира 396 стрелкового полка
135 стрелковой дивизии
Майору Горбуненко В.А.
Р А П О Р Т
Докладываю вам, что сегодня 03.08.1941 г. В 03.46 утра, форсировав реку Ирша, на занимаемые полком позиции, из тыла немецко-фашистских войск вышла группа бойцов и командиров РККА в количестве 112 (ста двенадцати) человек.
При этом ими было уничтожено передовое охранение противника в количестве шести солдат и ефрейтора, и захвачен один станковый пулемет. Двоих пленных немецких солдат бойцы переправили на нашу сторону.
Вышедшими из тыла бойцами командовал старший лейтенант Ерихов П.В. — командир батареи 12 зенитно-артиллерийского дивизиона ПВО.
Всего в составе группы старшего лейтенанта Ерихова насчитывается:
Пять командиров РККА в званиях от лейтенанта до старшего лейтенанта;
Сто три бойца различных родов войск;
Четверо военнослужащих медсанчасти НКВД, вышедших вместе с бойцами группы из вражеского тыла.
На вооружении группы имеются:
Три станковых и шесть ручных пулеметов разных систем, в том числе — один станковый и три ручных — трофейные.
Одиннадцать пистолетов-пулеметов (семь трофейных).
Девяносто шесть винтовок и карабинов (восемнадцать трофейных немецких карабинов "Маузер").
Имеются боеприпасы к стрелковому оружию и некоторое количество ручных гранат.
Четырнадцать бойцов и один командир — лейтенант Еремин А.С. имеют ранения и направлены в медсанбат.
О выходе группы старшего лейтенанта Ерихова мною было направлено донесение в Особый отдел, однако, до настоящего времени, никто из его представителей так и не прибыл.
Начальник штаба 396 стрелкового полка
капитан Сидельцев А.Р.
Однако особист все-таки появился — им оказался невысокий седоватый (несмотря на относительно молодой возраст) политрук. Осмотревшись на месте, он сходу взялся за командира вышедших бойцов.
Пригласив его в землянку и выпроводив оттуда её обитателей, он уселся за стол и вытащил из своего планшета лист бумаги.
— Присаживайтесь, товарищ старший лейтенант. Моя фамилия — Грызлов, и я представляю здесь органы госбезопасности. Как вы понимаете, у меня к вам имеются вопросы, на которые хотелось бы получить конкретные и исчерпывающие ответы.
Ерихов пожал плечами, подтащил поближе к столу обрубок бревна, который здесь исполнял роль табурета и уселся на него.
— Для начала, попрошу предъявить ваши документы! — произнес особист.
— Пожалуйста, — зенитчик вытащил удостоверение личности, а из планшета достал и положил на стол какие-то бумаги. — Это приказ о занятии обороны моей батареей.
Внимательно просмотрев все, политрук кивнул.
— Итак, как явствует из предъявленных вами документов, вы и ваша батарея занимали позиции, согласно приказа начальника ПВО.
— Совершенно верно, занимали и отражали все попытки авиации противника нанести удар по станции. Нами был подбит один вражеский самолет и один сбит. Об этом имеются пометки в предоставленных мною документах. Также там имеется удостоверение личности погибшего фашистского летчика. В боевом журнале сделаны соответствующие записи.
— Кем сделаны записи?
— Записи сделаны мною собственноручно.
— Эти записи? — перевернул страницу боевого журнала особист.
— Да, эти.
— Как следует из журнала, вы также вели бой с танками и пехотой немцев. Чем это было вызвано? Немцы ворвались на станцию?
— Да. То есть, нет — они не сразу ворвались! Батарея была передислоцирована по указанию заместителя начальника Особого отдела штаба армии старшего политрука Ждановича. Он предъявил мне свои полномочия и отдал соответствующий приказ.
— Письменный приказ?
— Вот он. Даже печать есть — всё, как положено! — ткнул рукой в документ зенитчик.
— А кто дал вам приказ на отступление? Старший политрук?
— Нет. Он уже погиб к этому времени. Обороной станции командовал капитан Ракутин — его Жданович назначил. Нам было приказано прикрыть отход эшелона с техникой и беженцами.
— Удалось?
— Да. Ушел этот эшелон и ещё один — тот, что ближе к вечеру прибыл. Многих не вывезли — места не хватило. Но раненых погрузили почти всех. И всю технику.
— Какую технику?
— У группы старшего политрука были какие-то особенные немецкие танки — их и вывезли.
— Танки? — вопросительно приподнял бровь политрук.
— Ну, я сам только один видел... но говорили, что их несколько... Первым эшелоном и вывезли. А потом, когда уже стемнело, и немцы отошли, капитан...
— Кто?
— Так Ракутин же! Он и приказал отступить, мол, задачу мы выполнили, надо выходить к своим.
— А сам он куда делся?
— Позавчера у нас бой был... на колонну немецкую нарвались, а там танки! Вот его и отрезало... да так и не встретились мы больше...
Как фигово, когда болит голова... просто невыносимо! Гул какой-то в башке... Не встать толком и не повернуться.
А надо.
Надо, пусть и не встать, но уж от этого места по-всякому уползти. Ничем хорошим это не кончится.
И так уже остается только удивляться тому, что какой-нибудь любопытный фриц не поинтересовался ещё содержимым карманов и полевой сумки. Но очень может быть, что таковой фриц вскорости тут образуется. Прибудут сюда трофейщики какие-нибудь — и все...
Надо ползти, коли идти пока невозможно.
И Ракутин полз... обдирая колени и локти, переваливаясь через какие-то бугорки...
Вперед!
Всё равно куда, лишь бы отсюда подальше.
Чертов танк!
Угораздило же его вывернутся откуда-то в самый неподходящий момент! А так всё нормально складывалось!
И ведь до линии фронта почти уже дошли, пушки уже вовсю бахали, даже и ружейные выстрелы где-то раздавались... Рядом всё! Один рывок!
И вот в этот-то момент и появились немцы...
Приземистый гробообразный броневик вывернулся откуда-то сбоку, и притормозил. По-видимому, его водитель совершенно не ожидал увидеть тут красноармейцев. Дорога-то была совсем ненаезженная, глухая, можно сказать. И не самая удобная для передвижения. Оттого её и выбрали для отхода, по лесу грузовики не проехали бы. А как ещё раненных нести? Слишком уж их много...
Так и шли, пробираясь узкими стежками-дорожками, хоронясь в лесной тиши (там, где она имелась). А имелось её тут не так уж и много. Больше приходилось прятаться по всяким балочкам, изображая из себя разбитую автоколонну. Завидев самолет (а мог он тут быть только немецким), поджигали банки, набитые ветошью, щедро политой маслом и бензином. Бойцы падали на землю, изображая убитых и раненых.
Примитивно, конечно... но пока сходило с рук. Надо думать, у пилотов имелись задачи и поважнее.
Четыре грузовика, которые удалось взять со станции, были заполнены ранеными. К одному прицепили даже уцелевшую в последнем бою зенитку.
Две сотни бойцов — те, кто мог идти самостоятельно.
Зато с оружием проблем не было.
И так его имелось в достатке, да ещё потроша попадавшиеся по пути остатки автоколонн, осматривая места недавних боев, набрали всего вдоволь. Хуже было с едой — её-то как раз и не хватало. Воды — хоть залейся, а вот пожрать...
Плохо ещё и то, что передвигаться приходилось урывками. Можно сказать — от куста к кусту. Сначала вперед уходила разведка, осматривая дорогу. Потом — рывок! И снова сидим...
Днем идти почти не удавалось, слишком уж велик был риск налететь на фрицев. А там — только свяжись! Мигом со всех сторон налетят — у них это хорошо организовано.
Шли вечером, когда реже летали самолеты, да и активность немцев слегка затихала (во всяком случае, хотелось на это надеяться...).
День, второй... пока все получалось неплохо. Правда, некоторую часть раненых пришлось-таки оставить у местных жителей — тряски в кузовах машин они не выдерживали. Остался и один из фельдшеров — надо же было кому-то смотреть за бойцами?
Зато на следующий день подобрали в небольшой роще сразу нескольких медиков — из числа войск НКВД. Те отсиживались в кустах после стычки с немецким патрулем. Отстреливаться медсестрам было не из чего, на всех имелся всего один наган с тремя патронами. Так что шансов выйти целыми из любого столкновения имелось ноль целых, фиг десятых.
Спасенные девушки, едва освоившись, тотчас же захлопотали около раненых, чем сняли изрядную головную боль у последнего оставшегося в отряде фельдшера. Совершенно гражданский человек — работавший ранее в пристанционном медпункте, Трофим Иванович Граченко, был совершенно ошарашен свалившимися на его голову заботами и хлопотами. Ракутин своей властью мобилизовал его на станции, когда сколачивал отряд для прорыва к своим. Единственный оставшийся в живых после боя, военфельдшер Ластовенко только руками разводил, растерянно оглядывая почти шесть десятков раненых бойцов. Он один мало что мог сделать. Не сильно спасали положение и четверо бойцов, которых капитан отправил ему в помощь. Выбирать не приходилось и Алексей приказал бойцам перерыть всю станцию и отыскать хозяина пристанционного медпункта. Через полчаса того доставили на перрон, где капитан заканчивал формировать колонну.
— Что случилось, товарищ командир? — слегка обалдевший пожилой дядька, увидев хоть какое-то начальство, обрадовано рванулся к Ракутину.
— Вы кто?
— Фельдшер я... Граченко...
— Медпункт, — кивнул в сторону пристанционных построек Алексей, — ваш?
— Мой. Уж второй год как работаем.
— Вот и хорошо! Бойцы помогут вам взять все необходимое. Полчаса хватит?
— На что... Как полчаса?! Для чего?
— Вы мобилизованы в ряды Красной армии. Как специалист военного профиля. Понятно?
— Но... я ведь невоеннообязанный... у меня ноги...
— Сейчас война, ограничения мирного времени признаны несостоятельными, — напирал Алексей. — Вам что — мои полномочия предъявить?
Что там были за полномочия Граченко не знал, но внешний вид командира (частично обгоревшее обмундирование, плохо замытая кровь на обшлаге рукава, ободранное лицо и хрипловатый голос) к вдумчивому неторопливому общению не располагал. Да и творившаяся на станции кутерьма тоже никакого повода к веселью не предоставляла. Обстановка совершенно не обнадеживала, да и только что закончившийся бой (который фельдшер пересидел в погребе) тоже приятных впечатлений не оставил. И искушать судьбу лишний раз Граченко не стал.
— Как скажете, товарищ командир... Ну, хоть вещи-то свои я собрать могу?
— Ещё полчаса! Бойцы вам помогут! Вопросы есть?
Таковых не оказалось.
И теперь фельдшер был несказанно рад неожиданной помощи — сам он буквально с ног валился! А появившиеся медсестры были все-таки гораздо более предпочтительнее неопытных в этом деле красноармейцев.
Только-только всё стало налаживаться...
Нельзя сказать, что появление бронетранспортера явилось такой уж совершенной неожиданностью и для бойцов Ракутина. Все-таки, какой-никакой, пусть и не очень пока большой, а опыт столкновения с немцами у них уже имелся. Разумеется, никакой моментальной реакции на встречу с противником не произошло. Но хоть врассыпную пока никто не бросился — уже хорошо!
А вот первым открыл огонь все же стрелок бронетранспортера...
И удачно выстрелил, надо сказать!
Пулеметная очередь прошила ближайший грузовик. Патроны в ленте у фрица были не только обычными, зажигательные и трассирующие пули там тоже присутствовали. Грузовик вспыхнул — сразу весь. Видимо, одна из пуль пробила бензобак и зажгла вытекающее топливо.
Этим все успехи немца и ограничились — мелькнув над покатым бортом, внутрь бронетранспортера влетело сразу несколько гранат. Опомнившиеся бойцы одной не ограничились, просто не успели сообразить — бросали все сразу.
Ударившими взрывами машину качнуло на месте. Смолк пулемет, и над бронетранспортером поднялся легкий дымок.
Но рыча двигателем и разбрасывая в стороны ошметки травы, вырвался откуда-то сзади танк.
Легкий.
С малокалиберной скорострельной пушкой.
Которая, тотчас же не преминула внести в ход боя и свой вклад — накренился на бок второй грузовик. Следующую очередь стрелок положил прямо по разбегавшимся бойцам — и тоже удачно, сразу несколько человек замерло на месте, бессильно обмякнув на выжженной солнцем траве.
А уже выползал на пригорок второй танк. Слышались где-то позади отрывистые команды, надо полагать, там и пехота подтянулась...
— Танки жечь! — капитан властно взмахнул рукой. — Пулеметчикам — позиции занять! Пехоту немецкую держать, скоро уже тут будут!
Легко сказать — жечь!
Да только вот сделать это... не так уж, чтобы и просто.
Первых бойцов, которые рванулись навстречу немцам, опрокинули пулеметные очереди — танкисты оказались далеко не новичками и хорошо понимали, какую опасность могут представлять близко подобравшиеся пехотинцы. И не собирались им таковой возможности предоставлять.
Оба танка развернулись чуть вбок, двинувшись вдоль линии боестолкновения. Стрелять по красноармейцам они вполне могли и так, а вот расстояние между собой и бойцами Ракутина они старались выдержать как можно более дальним. Безопаснее как-то не подпускать красноармейцев к себе вплотную... хватит ведь у них ума разбить бутылку с бензином об раскалившиеся жалюзи моторного отсека...
В этом был выигрыш немцев.
Который, впрочем, так же быстро сменился и разочарованием.
Ибо повернув вбок, танки подставили свои борта единственному серьезному оружию отряда — скорострельной зенитке. На всеобщее счастье, пушку тащили во главе колонны, и танкисты её попросту не успели заметить.
Зенитчики Ерихова (со всей батареи уцелело тринадцать человек) в очередной раз доказали своё высокое умение. Стоило только прозвучать первым выстрелам, как они тотчас же бросились к орудию.
Броня легкого танка и в лоб-то не является непреодолимой преградой для тридцатисемимиллиметрового снаряда, а уж в борт...
Так что наводчик первого танка недолго радовался своим точным выстрелам — здесь отыскались не менее умелые стрелки.
Получив в борт сразу два снаряда, первый танк запнулся на месте, а из распахнутых люков вырвались вверх языки огня.
Второй танк, уходя от внезапно появившейся угрозы, резко повернул вбок, ставя между собою и зенитчиками уцелевший пока грузовик. Но удачно пущенный снаряд сорвал ему гусеницу, и бронированная машина замерла на месте, накренившись набок.
Тут бы его и добить!
Увы...
С грохотом вырвались со стороны немцев новые бронированные чудовища — не до подранка...
Сделав ещё несколько выстрелов, орудие умолкло — кончились снаряды. Удалось отбросить назад рванувшуюся вперед пехоту, заставить попятиться один танк... и всё.
Горели грузовики — на этот раз по-настоящему, а не бутафорские банки и ведра с промасленной ветошью. Хотя, разумеется, и они тоже чего-то там добавили... Подожгли ли их немцы, или кто-то из отступающих бойцов запалил — теперь уже не так и важно. Важно то, что они оттягивали внимание противника на себя. Откуда-то оттуда стреляла и пушка — трассеры от снарядов явственно обозначили её местоположение. Но горящие машины скрывали её теперь от глаз танкистов.
Тащили на руках раненых бойцы, отступая в глубину проходящего рядом оврага. От быстрого разгрома спасало пока ещё опасение немцев заработать артиллерийский снаряд прямо в лоб.
Черный дым от горящих машин застилал низину, укрывая от их глаз все происходящее. Молчание орудия вполне могло быть вызвано и тем, что артиллеристы попросту не видели целей. Дым — он не только немцам на руку. Да и к вечеру близко, солнца уже нет, видимость и без того — далеко не самая хорошая.
— Петряев! — капитан повернулся к лежавшему рядом лейтенанту. — Со своим взводом — в прикрытие! Пулеметы вас поддержат. Главное — остановить танки. Хоть на несколько минут, пока основные силы не уйдут в овраг — туда техника не пройдет. Пехота без танков тоже особой прыти не проявляет, сам, поди, видел уже. Хоть на десяток минут их задержи — и можешь отходить! Ночь уже скоро — не пойдут они по следам. Немец ночью не воюет!
— Ясно, товарищ капитан! Сделаем!
Разобрав гранаты и бутылки с бензином, красноармейцы попрятались за многочисленными бугорками. Кто-то забрался в кювет, решив укрыться там.
Подхватив с земли автомат, Ракутин сделал несколько шагов, направляясь к автомашинам. Надо было проверить, успели ли вынести из них всех раненых?
Лязг гусениц!
Алексей отпрыгнул в сторону, поднимая автомат.
Как смог подобраться сюда танк? Ведь не видно же почти ничего — даже если и не сквозь смотровую щель смотреть. Дым вокруг, да и ветра нет... все скапливается в низинке, застилая её почти непроглядным облаком.
Но, так или иначе — а танк шел вперед.
И до грузовиков ему осталось всего немного — метров пятьдесят.
Но вот и разгадка — около башни танка уселся немец и что-то кричит в открытый сбоку люк. Вот они — глаза танка, этот фриц подсказывает танкистам дорогу! А следом ведь и другие пройти смогут — по следам головной машины.
И устроить на полянке кровавую кашу, намотав на гусеницы отступающих бойцов. Ракутин был реалистом и понимал, что застигнутая врасплох колонна не сможет оказать танкам должного сопротивления. Снарядов больше нет, окопов тоже...
Дернулся в руках автомат — танкового суфлера снесло с брони.
И почти тотчас же танк крутанулся на месте, разворачивая башню в сторону капитана — услышали-таки фрицы!
"В сторону! Стрельнёт же..."
Удар!
Грохот, косо летящее куда-то вбок небо...
И вот теперь, главная задача — уползти отсюда... как можно дальше уползти! Нельзя двигаться туда, куда отступили бойцы — в том направлении могут пойти немцы. Или не могут — в том смысле, что не до отступивших красноармейцев им сейчас. Не сунулись же фрицы в овраг?
Или сунулись, а пока я тут без сознания валялся, всё и закончилось?
Алексея аж холодный пот пробил!
Да нет... на ночь-то глядя, в темный овраг лезть? Не все ж там такие уморехнутые?
А черт их знает... и такие там тоже могут быть...
Но тем не менее, капитан, стиснув зубы, продолжал свое передвижение. На ноги не встать — тело, как чужое, совсем не слушается.
Вот ещё десяток метров позади...
Совсем уже стемнело, когда он вполз под раскидистый куст. Тут уже не так опасно, издали, по крайней мере, не разглядят. Можно и передохнуть.
Ощупав свое тело, Ракутин убедился в отсутствии ранений. Крови, вроде бы, нигде и никакой нет... форма местами порвана, так это и понятно. Уцелела и полевая сумка, на ремне осталась кобура с "Браунингом". Автомат... он где-то там — у сгоревших автомашин. Нет и вещмешка — тоже в машине остался. А стало быть — нет и скудных запасов. Там, правда, и было-то... пара сухарей, да полбаночки трофейного мармелада — утром не доел, торопился. Хм, зря, значит, спешил.
Лучше бы поел...
Ну, кто спит — тот ест! Так, кажется, дед Миша говаривал?
Вот и пос...поедим...
— Генрих! Ты куда полез?!
— Да тут следы есть... полз кто-то...
— И черт с ним! Раз полз, значит, не может идти. А раз так — и воевать не способен. Пускай себе ползёт... подохнет где-нибудь в траве!
— Что же — так его и бросим?
— А зачем нам сдался этот русский? Ну, предположим, ты его найдешь. И что? Потащишь в госпиталь? Чтобы его там лечили? Не смеши меня...
— И то верно... Ладно, пойдём к остальным, там, похоже, тоже дело к концу идет...
Когда голоса солдат затихли где-то вдали, Алексей впервые вздохнул полной грудью.
Пронесло...
Убирая в кобуру пистолет, он мысленно, еще раз сам себя похвалил. Кусты эти... И ведь хватило же сил проползти вчера назад — параллельно своим следам. Так, что оба трофейщика, шедшие практически по ним, оказались совсем рядышком — хоть камнем кидай. И их разговор и разбудил Ракутина, позволив тому приготовиться к возможной схватке.
Но — пронесло...
"И это хорошо — стало быть, не закончились мои деньки!" — мысленно порадовался он.
