"Ночи Белладонны и другие рассазы"

Аластер РЕЙНОЛЬДС

НОЧИ БЕЛЛАДОННЫ И ДРУГИЕ РАССКАЗЫ

В сборник включены рассказы, опубликованные автором в различных антологиях и журналах в период с 2011 г. по 2018 г. Три последних посвящены тематике Пространства откровений. В конце автор дает примечания об истории и мотивах написания части этих произведений.

Перевод: Н.П. Фурзиков

СОДЕРЖАНИЕ

Введение: зима пришла

Ночи Белладонны

Разные моря

На века

Часы посещения

Мертвая хватка

Вестибюль

Карта Меркурия

Женщина с волшебной костью

Провиденс

Крушение напоказ

Шестнадцать вопросов Камале Чаттерджи

На пороге гибели

Отклик

Сжать и разжать

Музыка чумы

Ночной переход

ВВЕДЕНИЕ: Зима пришла

Первые недели 1982 года оказались знаковыми для Великобритании, принеся с собой самые сильные снегопады за последнее поколение. Люди до сих пор говорят об этом, а те, у кого более долгая память, вспоминают еще зимы 1963 или 1947 годов. Школы были закрыты, и большая часть страны была фактически парализована. Из-за внезапного похолодания мы с сестрой застряли в двадцати милях от своего дома, у бабушки по материнской линии, в валлийском приморском городке Барри. Мне было пятнадцать лет, моей сестре — на год с хвостиком меньше.

Для заточения можно придумать места и похуже. Отсутствие занятий в школе совсем не стало для нас тяжелым испытанием. Несмотря на лютый холод, в доме нашей бабушки всегда было тепло и уютно. Бабушка, которую мы звали Нанна, угощала нас чаем с печеньем и следила за тем, чтобы мы были чистыми и сытыми. Для развлечений у нас были журналы Reader's Digest, и роскошь в виде целых трех каналов по телевизору.

Для меня было важно то, что там был почти безграничный запас линованной бумаги и ручек. У Нанны было замечательное деревянное бюро, набитое канцелярскими принадлежностями, — настоящий рай для тихого, начитанного мальчика, любящего писать и рисовать.

И я написал короткий рассказ.

Это был далеко не первый рассказ, который я сочинил, потому что до этого было множество школьных упражнений: рассказы, написанные по запросу, в соответствии с заданием. Но это было совсем другое дело. Я писал тот рассказ только для себя, и поэтому был волен писать о чем угодно и настолько длинно или коротко, насколько того требовала форма. На данный момент не могу вспомнить, о чем была эта история, лишь то, что это почти наверняка была бледная имитация любого писателя-фантаста или сериала, которыми я в то время восторгался.

Что еще более важно, у меня появилось подозрение, что я хочу писать научную фантастику на профессиональном уровне. И хотя я плохо понимал механику публикации, но знал достаточно, чтобы понять, что короткие рассказы часто являются частью процесса: ступеньками на пути к созданию романов.

К концу года я научился самостоятельно печатать на машинке и начал, пусть и очень осторожно, изучать рынок изданий. В основном это означало чтение заметок к рассказам в сборниках в мягкой обложке и понимание того, что существуют издания с такими названиями, как Omni, Analog и Azimov's. На самом деле, для доступа к самим изданиям потребовалось бы немного больше работы, — как оказалось, "совсем немного больше", — но, по крайней мере, я знал, что они существуют.

В течение следующих трех или четырех лет я продолжал писать короткие рассказы, по большей части все еще от руки, потому что слишком часто ошибался, чтобы печатать эффективно. К середине восьмидесятых я все еще не видел ни одного экземпляра американских журналов формата дайджест, о которых читал. Однако, по счастливой случайности, я узнал о Interzone, в то время единственном британском научно-фантастическом журнале, имевшем хоть какое-то значение. Я сосредоточил свои усилия на публикации своих историй в Interzone.

Редакционный совет рискнул принять к публикации мой рассказ в 1989 году, хотя он был напечатан только в следующем году. Моей первой публикацией была история о ближайшем будущем, связанном с Землей, в которой участвовали общины инуитов и странные послания, отправленные через время. Действие моего второго рассказа, опубликованного вскоре после этого, происходило на охваченном эпидемией космическом корабле, путешествующем между чужими солнечными системами. Моим третьим рассказом для Interzone была еще одна земная история, на этот раз о системах разумного оружия после ядерной войны. Я бы опубликовал еще одну или две истории, посвященные Земле, прежде чем вернуться к космической тематике.

Не хочу заострять на этом внимание, но этот ранний шаблон переключения между ближайшим и отдаленным будущим, между местным и отдаленнейшим не слишком хорошо служил мне на протяжении последующих тридцати лет. Возможно, эта коллекция подтвердит мои слова. Основная часть работы, проделанной здесь, относится к последнему десятилетию, но мои неизменные интересы и методы во многом остались такими же, какими они были в начале моей карьеры. В этих фрагментах вы найдете множество космических кораблей и далеких миров, а также разумные машины и инопланетную чуму. Но есть также немалое количество историй, действие которых происходит гораздо ближе к дому, и одна или две из них относятся к почти современным версиям наших дней. Хотя действие моих романов, как правило, разворачивается в отдаленных или неузнаваемо преобразившихся солнечных системах, через столетия или даже миллионы лет, я не отдаю предпочтение ни тому, ни другому способу действия.

Ранее я говорил о "ступеньках". Некоторые писатели действительно начинают писать романы, а затем в основном перестают писать короткую прозу (а некоторые и вовсе обходят рассказ стороной), но я на самом деле никогда не останавливался. В то время как написание романов порой может приносить стресс, а также радость, для меня написание коротких рассказов очень редко означает что-то иное, кроме удовольствия. Конечно, когда заканчиваешь что-то, испытываешь постоянный кайф, гораздо чаще, чем когда работаешь с романами. Кроме того, можно попробовать что-то новое. А переход от завершения к публикации зачастую происходит быстрее, что означает, что рассказы могут восприниматься как бюллетени, а не как отдаленные отчеты годичной или двухлетней давности.

Мне очень повезло с возможностью продать эти произведения, и я в долгу перед редакторами и составителями антологий, которые рискнули ими воспользоваться. Но еще больше я благодарен своей бабушке и незабываемо холодной зиме 1982 года.

НОЧИ БЕЛЛАДОННЫ

Лихнис объявился в моих мыслях задолго до того, как я застала его с цветами у моей двери.

В линии Мимозы было принято приглашать свидетелей на наши встречи. На протяжении тысячи ночей нашего празднования несколько десятков гостей общались с нами, делясь своими согласованными воспоминаниями: индивидуальным опытом, накопленным за время наших двухсоттысячелетних скитаний по галактике.

Они прибыли из глубин космоса, их суда находились на тех же многолюдных орбитах, что и наши девятьсот девяносто девять кораблей. Некоторые из них принадлежали к другим линиям: это были Бархатницы, Марселлины и Эвкалипты, в то время как другие были представителями более оседлых планетных и звездных культур. Среди них были послы Кентавров, Искупителей и Содружества Канопус. Были также делегаты машинных людей Кольца Единорога, наша линия была одной из немногих, которые поддерживали теплые отношения с роботами.

И еще был Лихнис, единственный представитель линии Горечавки, одной из старейших в Союзе. Род Горечавок восходит к Золотому часу, к первой тысяче лет эры космических полетов человека.

Лихнис был популярным гостем, рядом с ним всегда кто-то был. Помогало то, что он чувствовал себя свободно среди незнакомых людей, с непринужденной улыбкой и легкими, приветливыми манерами, был полон своих собственных историй, но в равной степени охотно отступал назад и слушал наши, кивая и смеясь в нужных местах. У него было худощавое, непритязательное телосложение, открытое, дружелюбное лицо и густые кудри на голове, которые придавали ему простодушный, мальчишеский вид. Его одежда и вкусы никогда не были показушными, и он так же легко общался с другими гостями, как и с шаттерлингами нашей линии. Он казался бесконечно доступным, готовым поговорить с кем угодно.

Кроме меня.

В первые дни встречи над этим не стоило задумываться, потому что было слишком много отвлекающих факторов. Начнем с того, что все дело было в месте встречи. Фекде, получившей приз за лучшую композицию на тысячном вечере нашей последней встречи, было поручено подготовить этот мир к нашему приезду. Поначалу раздавались недовольные возгласы, но теперь все согласились, что Фекда великолепно справилась с этой задачей.

Она прибыла раньше, примерно на столетие раньше всех остальных. Тирс, мир, который мы выбрали для нашей встречи, отличался уединенным центральным массивом суши, окруженным единственным огромным океаном. Три луны с череповидными ликами вызывали ленивые приливы в этом огромном зеленом первозданном море. Пренебрегая сушей, Фекда построила место встречи вдали от берега, используя скреперную технологию, чтобы воздвигнуть со дна моря ряд огромных пальцеобразных башен.

Эти каменные колонны поднимались на километры в небо, и в их верхних частях были устроены многочисленные залы и галереи, обеспечивающие достаточно места для нашего проживания и проведения торжеств. Некоторые башни соединялись мостами, а с верхних уровней мы перемещались на более отдаленные башни или наши орбитальные корабли. Кроме того, Фекда создала несколько башен в соответствии со своими собственными предпочтениями. Музыка сыграла свою роль в ее выигрышном проекте, поэтому одна из башен была увенчана скрипкой размером с корабль, и мы назвали ее Скрипичной башней. У другой было лицо совы, третья была в виде оплавленной свечи, а самая величественная из них заканчивалась башенными часами, чьи строгие черные стрелки отмечали наступление тысячи ночей.

Фекда справилась на славу. Это была наша двадцать вторая встреча, и мало кто из нас мог припомнить более подходящее место, где можно было бы отпраздновать достижения наших общих циклов. Кто бы ни победил на этот раз, ему было чем похвастаться.

Это была бы не я. Я достаточно хорошо проявила себя в своих путешествиях, но другие уже сплели нити лучше, чем мне когда-либо удалось бы собрать из собственного опыта. Тем не менее, была довольна собой. Если мы сохраним нашу численность, то однажды, возможно, настанет и моя очередь преуспеть. Однако до того далекого события я была счастлива просто быть частью нашего большого коллектива.

Прошло, должно быть, пятьдесят или больше ночей, прежде чем меня начала потихоньку беспокоить история с Лихнисом. Поначалу мои опасения были беспричинными. Все хотели пообщаться с нашим гостем из Горечавок, и неудивительно, что некоторым из нас пришлось ждать своей очереди. Но постепенно у меня возникло ощущение, что Лихнис изо всех сил старается избегать меня, уходит с собрания как раз тогда, когда я прихожу, уходит из-за утренних столиков, когда я осмеливаюсь сесть в пределах слышимости.

Я сказала себе, что глупо было думать, что он выбрал меня для такого холодного отношения, когда я была всего лишь одной из сотен шаттерлингов Мимозы, которым еще предстояло поговорить с ним лично. Но это чувство не проходило. И когда я ощутила, что Лихнис иногда смотрит на меня, направляя взгляд, когда думал, что могу этого не заметить, мое замешательство только усилилось. Я не сделала ничего, что могло бы оскорбить его или кого-либо из его окружения, не так ли?

История с цветами началась не сразу. Они появились примерно на сотую ночь, когда их поставили в простой белой вазе прямо перед моей комнатой в Совиной башне. Я рассматривала их без особого интереса. Это были луковичные цветы насыщенного темно-фиолетового цвета, которые казались почти черными, если только не вынести их на балкон.

Я расспрашивала окружающих о том, кто мог оставить цветы и что они могли значить. Больше никто не получал подобной загадки. По прошествии нескольких дней, когда никто так и не откликнулся, я заставила себя выбросить цветы из головы. Шаттерлинги нередко обменивались дразнящими посланиями и подарками, а само место действия играло в странные игры со своими гостями.

Пятьдесят или шестьдесят ночей спустя они появились снова. Предыдущие к этому времени уже завяли, но я воспользовалась возможностью, чтобы слетать на свой корабль, "Сарабанду", и проверить цветы на анализаторе, на случай, если что-то пропустила.

Это были смертельно опасные цветы — паслен, или белладонна. Согласно кораблю, они были ядовиты, но только в романтическом, теоретическом смысле. Никто из нас не был бессмертен, но если бы нам суждено было умереть, то для этого потребовалось бы нечто большее, чем биохимический токсин. Оружие, сбой в работе стазиса, серьезная авария, связанная с неумолимой физикой материи и энергии. Но не что-то, созданное неумелой природой.

Я все еще понятия не имела, что они означают.

Где-то на двухсотый вечер цветы появились снова, и на этот раз, клянусь, я почти успела заметить фигуру, исчезающую за поворотом коридора. Это не мог быть Лихнис, сказала я себе. Но я видела человека примерно подходящего телосложения, одетого так же, как Лихнис, с такими же короткими кудряшками на голове.

После этого я приставила глазок к своей двери. Это было незначительное нарушение правил поведения линии: "Мы не должны отслеживать или записывать что-либо, что происходит в общественном месте", но, учитывая тайну, я почувствовала, что имею право на такую вольность.

Долгое время цветы так и не появлялись. Я подумала, не обескуражила ли своего молчаливого посетителя тем, что мельком взглянула на него. Но затем, примерно на триста двадцатую ночь, цветы снова появились. И на этот раз мой глазок засек Лихниса, когда он оставлял их.

После этого я несколько раз ловила на себе его взгляд. Он знал, и я знала, что между нами что-то происходит. Но решила не выпытывать у него тайну. Не сейчас. Потому что в триста семидесятую ночь он не смог бы игнорировать меня. Это была ночь моего сплетения, и на эту ночь я неизбежно окажусь в центре внимания.

Нравится Лихнису это или нет, но ему придется терпеть мое присутствие.

— Полагаю, ты считаешь нас робкими, — сказала я.

Он улыбнулся мне. Это был первый раз, когда мы смотрели друг на друга дольше, чем какое-то неловкое мгновение, прежде чем отвести взгляды.

— Не знаю. Почему я должен так считать?

— Линия Горечавки понесла потери. Сейчас вас не девятьсот девяносто девять, и с каждым циклом вас будет все меньше. Сколько именно вас всего?

Он сделал вид, что не совсем помнит, хотя мне было трудно поверить, что это число не отпечаталось у него в мозгу. — О, думаю, примерно девятьсот семь. Девятьсот шесть, если предположить, что Чистец не вернется, потому что никто ничего не слышал о нем полмиллиона лет.

— Это десятая часть твоей линии. Почти сотня твоих собратьев-шаттерлингов погибла.

— Осмотр достопримечательностей — опасное занятие. Ты Шаула, не так ли?