И никто кроме нас - 2

Глава 1. "Утро нового мира"

14 марта 1904 года,

Обстановка в мире.

Еще не успел рассеяться дым сражения, а телеграф уже разносил шокирующую новость по миру. Когда произошло сражение, в Европе была еще глубокая ночь. Сенсация поднимала с постели главных редакторов крупнейших газет мира. Грохот взрывающихся японских броненосцев из-под Артура за считанные часы докатился до Москвы, Санкт-Петербурга, Берлина, Вены, Стамбула, Парижа, Лондона и по трансатлантическому кабелю до Нью-Йорка.

В Москву телеграмма пришла на рассвете, и город проснулся от праздничного перезвона сорока-сороков. Мальчишки-газетчики наперебой кричали "Блистательная Победа Русского Оружия", "Адмирал Макаров утопил весь японский флот", "Сокрушительный удар по Японии", "Победа Порт-Артурской эскадры"... И даже хмурое мартовское небо, на мгновение блеснуло майской голубизной. Ликовали Севастополь, Одесса, Киев, Санкт-Петербург и Кронштадт.... Над кораблями Российского императорского флота волнами прокатывалось громовое матросское Ура

14 марта 1904 года, шесть часов пятнадцать минут.

Царское село, резиденция Е.И.В. Николая II.

В шесть часов утра в Царском Селе было тихо, волны людского ликования еще не успели туда докатиться. Императора Всероссийского новость застала в гимнастическом зале, где он с исступлением терзал тело упражнениями. Лакей внес конверт на серебряном подносе. — Телеграмма от вице-адмирала Макарова Ваше Величество.

У Николая потемнело в глазах. Он давно не ждал хороших новостей из этой части света, наверное, очередное поражение или просто несчастье. Отложив в сторону тяжелые гантели, Император мужественно разорвал конверт. Отпечатанные буквы прыгали в глазах, не желая складываться в слова. Наконец, немного, отдышавшись и успокоившись, Император Всероссийский сумел прочесть.

— Сего дня, марта четырнадцатого числа одна тысяча девятьсот четвертого года от Рождества Христова, нашим флотом была одержана блистательная победа над эскадрой вице-адмирала Х.Того. Японский флот понес значительные потери в кораблях. Потоплены три эскадренных броненосца, один броненосный и четыре бронепалубных крейсера, Получив тяжелейшие повреждения, спустили свои боевые флаги, три японских эскадренных броненосца и один броненосный крейсер. Наш флот потерь в кораблях не имеет, людские потери незначительны.

Также настоящим доношу что корабль "А. Трибуц", построенный в Северо-Американских Соединенных Штатах, и суда сопровождения, прибыли на внешний рейд Порт Артура совершив по пути из Сан-Франциско крейсерскую операцию. В ходе крейсерства были уничтожены вспомогательный крейсер, канонерка и бронепалубный крейсер, а так же два японских парохода с грузами, не представляющими ценности для нашего флота. Шесть судов под американским, британским, германским и итальянским флагами доставлены в Порт-Артур. По неподтвержденным данным при прорыве ближнего блокадного дозора уничтожено восемь японских миноносцев. Означенный выше "А. Трибуц", принявший также самое деятельное участие в уничтожении эскадры Того, зачислен в списки крейсеров вспомогательного флота.

Вице-адмирал С.О. Макаров.

Император прочел телеграмму и глубоко выдохнув мысленно возблагодарил Всевышнего за чудо. Потому что иначе как чудом такую победу назвать было нельзя. Японский флот потерял двенадцать отборных вымпелов, а русский не одного. Забыв про гимнастику, самодержец всероссийский прошел в свой кабинет. Во-первых, надо запросить Наместника Алексеева, что ему известно про победу Макарова над японцами? Во-вторых, поручить Сандро выяснить, что это за построенный в Америке "А. Трибуц"? В-третьих... император задумался, а в третьих несомненна связь между этим самым "А. Трибуцем" и разгромом японской эскадры.... Только вот почему Макаров не написал об этом прямо? Опасается шпионажа? Если так, то... Николай задумался, надо будет послать кого-нибудь доверенного в Порт-Артур, разузнать все достоверно.

15 марта 1904 года, восемь часов утра

Царское село, резиденция Е.И.В. Николая II.

Царь Николай Второй, по домашнему Ники, вышел к завтраку, с воодушевленным лицом, сжимая в руке пачку газет и ворох телеграмм.

— Что там, Ники? — Александра Федоровна привстала со стула, без удержу болтавшие царские дочери притихли.

Император бросил на стол Санкт-Петербургские Ведомости кричащим заголовком вверх "День Славы Русского Оружия, у Порт-Артура потоплен японский флот". — Вот, дорога Аликс, дождались! Не успел Макаров прибыть в Порт-Артур, как порадовал Нас Победой, и какой! Ты можешь подумать что газеты, конечно, наполовину приврали, но это не так. Какой удар по Японии! А Нам это как вздох облегчения, может кончились неудачи нашего флота? Вот, поздравительные телеграммы: от кузена Вилли, от французского президента, даже старый лис Франц-Иосиф прислал пару строк. Молчат Лондон и Вашингтон, но этим уж точно радоваться не с чего. — А вот дорогая, рапорт от Макарова, только что расшифровано. Во-первых газеты не врут, возле Порт-Артура взорваны три японских броненосца, три спустили флаг, один броненосный крейсер потоплен и один захвачен в плен, четыре бронепалубных крейсера потоплены артиллерийским огнем. Тело адмирала Того не найдено, его флагманский броненосец "Микаса" взорвался и затонул меньше чем за минуту. Всего Япония потеряла двенадцать кораблей и больше пяти тысяч моряков. Наши потери два убитых и восемнадцать раненых матросов... — в ответ на недоуменный взгляд Императрицы Николай, помедлив несколько мгновений, сказал. — Как-то странно, Макаров совершенно не пишет, как ему удалась такая победа.... И эту странность я могу отнести только к ненадежности наших телеграфных линий и качеству шифров — царь позвонил в колокольчик, — Сообщите Великому Князю Александру Михайловичу и моему брату Михаилу, что я жду их в своем кабинете в час пополудни. А теперь давайте завтракать....

15 марта 1904 года, час пятнадцать пополудни

Царское село, резиденция Е.И.В. Николая II.

Рабочий кабинет Е.И.В. Николая Второго,

— Дорогой Сандро, из телеграммы Макарова абсолютно неясно как именно был уничтожен японский флот. — Николай достал из кармана смятый листок, — И какое отношение к потоплению броненосцев может иметь вспомогательный крейсер.

— Ники, то что им удалось перехватить аж восемь пароходов говорит, что это скоростной корабль, а у командира достаточно здоровой наглости, — Великий Князь Александр Михайлович, для друзей Сандро, вытащил из нагрудного кармана свой листок бумаги, — Я, кстати, получил от Макарова почти такую же телеграмму, только, там исключительно про призы и включение этого "А Трибуца" в списки вспомогательных крейсеров, ничего более. Конечно рейд был весьма успешен и командира надо награждать, но есть у меня сомнения, слишком много сладкого.... Да и мне про такой корабль ничего не известно. Хотя неделю назад Ллойд поднял страховки, в прибрежных водах Японии бесследно пропало несколько судов.

— Тогда пропали, а сейчас, значит, нашлись... — вступил в разговор Мишкин, в миру Михаил Александрович Романов, — Ники, что ты все-таки будешь делать? Нельзя же оставить это дело в неизвестности. И, Сандро, я сугубо сухопутный человек, как вспомогательный крейсер, во имя всех святых, мог потопить восемь миноносцев? Он что, утыкан пушками как еж иглами?

— История конечно странная, — задумался Сандро, — но мне кажется, что, что-то имело место быть. Мальчишки-газетчики носятся по Питеру как сумасшедшие, газетных версий множество... тут и крепостное минное поле, и подводные лодки, и бомбежка японского флота с дирижаблей и новые сверхдальнобойные самодвижущиеся мины....

— Вот-вот, Сандро, — Николай Второй прошелся по кабинету, — обилие версий говорит о том что истина никому не известна, или каждому известен только их кусочек истины. Ни в коем случае нельзя пустить это дело на самотек.... Ответ Наместника Алексеева на мою телеграмму весьма уклончив, хотя тоже подтверждает, что данное событие имело место быть. И еще вот фраза из его сообщения — "В связи с возможностью информационных утечек, данные сведения весьма нежелательны к пересылке телеграфным способом...". Раньше я за ним никогда не замечал такого стремления к секретности, что тоже настораживает. А как написано, что за стиль, что за слова? Хотя смысл понятен. Старик что-то знает, но не может сообщить это по телеграфу из опасения шпионажа. — Император Всероссийский глубоко вздохнул. — Значит так, дело чрезвычайно странное и, в связи со столь значительной победой, чрезвычайно важное. Доверить его расследование я могу только тем, кому безгранично доверяю сам. Так что, друг мой Сандро и брат мой Мишкин, немедленно собирайтесь и завтра, в крайнем случае послезавтра выезжайте литерным в Порт-Артур. Вы должны выяснить все подробности этой туманной и чрезвычайной истории. Я на вас надеюсь, ступайте... через четверть часа у меня встреча с германским послом, Берлин уже что-то пронюхал.

16 марта 1904 года, утро

г. Санкт-Петербург.

Карл Иванович Лёнстрём защелкнул крышку хронометра, и встал со стула. Вояж начинался с задержки на две минуты, что по его разумению не сулило ничего хорошего. Пальцы привычно пробежали по орлёным пуговицам флотской шинели, предварительно привычно поправив накрахмаленный воротник, подпиравший свежевыбритые щеки Карла Иваныча. Перекрестившись на образа и привычно подхватив кожаный портфель, адъютант Великого Князя Александра Михайловича проследовал на дальневосточный театр военных действий. Вестовой Филимон, более двадцати лет прослуживший вестовым у Лёнстрема, с тех времен, как вместе они с Карлом Ивановичем и Великим Князем плавали в Австралию, и после выхода в отставку оставшийся в вестовых — подал барину форменную фуражку. Фуражка была водружена на лысеющую голову капитана второго ранга и её посадка была проверена традиционным жестом моряков всего мира. Филимон подхватил два чемодана смотревших на мир начищенными замками. Выйдя на порог, Карл Иванович посмотрел на весенние питерские небеса, опустив глаза к низу оценил блеск резиновых галош и направился к служебной карете, присланной из департамента что бы отвезти его на Московский. Дворник Иван сдернув картуз с головы, распахнул перед ним дверцу, за что получил свои пять копеек, — Благополучного возвращения! С Победой! Ваше превосходительство! Благодарствуйте-с! Усевшись на крытое коленкором сиденье, Карл Иванович дождался, когда его чемоданы Филимон погрузит на багажную полку кареты и подойдет к окошку. Поклонившись друг другу, и проверив

наличие служебного портфеля у себя на коленях, Карл Иванович дернул шнурок звонка, и карета покатила по улицам северной столицы, еще не пришедших в себя после новостей о победах.

Карета повернула на Невский и сразу притормозила. Недовольный Карл Иванович приоткрыл саржевую занавеску. Его взору открылась утренняя суматошная жизнь центральной магистрали столицы. Не самый любимый им район, который он тщательно избегал. — Шлюхи с фармазонами! Беспутство торгующее безнравием. Господи, да куда городской голова смотрит! — Карл Иванович с раздражением задернул шторку, Но опять торопливо её приоткрыл, на встречу карете, от паперти Казанского неслись визгливые и резкие звуки беспорядочных и не разборчивых фраз. Явно не молебен о победе? Что бы это могло быть? Поравнявшись, он увидел забавную картину — на ступенях обоих крыльев собора, по обе стороны от входа бесновались две группы разночинного народа. К ним, с высоких ступеней, размахивая руками, обращались ораторы, по одну сторону это был священник с блестевшим на весеннем солнце крестом, с другой патлатый субъект, длинный шарф на шее и студенческая фуражка зажатая в кулаке говорили о его принадлежности к студенческому сословию. Митингующих разделяла цепочка полицейских, расположившихся в центральной аллее куцего сквера перед собором. Полицейские явно скучали, дымили папиросами и переговаривались, мало обращая внимание на шумных соседей. Те, увлеченные сумасбродностью собственных речей то же не особенно прислушивались к соседям — публичные сборища протекали мирно и заурядно, уже не привлекая фланирующую по проспекту публику новизной. Столица стала привыкать ко всякого видам проповедникам. В Департаменте говорили, что самым забавным был митинг суфражисток, где барышень с Бесстужевских курсов полицейские стаскивали с высоких ступеней и отрывали от столбов фонарей.

— Да-с, все при своем деле приспособились, одни дурака валяют, другим того дурака на ноги поднимать! Лоботрясы! — Подумал Карл Иванович, и полез за дежурным платком в карман шинели. Протирка очков ставила жирную точку в оценке им столичной действительности.

Около получаса прошелестев резиновым ходом по улицам карета, наконец, остановилась у царского подъезда Московского вокзала. К дверце тот час подлетел

посланный начальником караула жандарм и распахнул её. Карл Иванович по ступеньке спустился на мостовую, взглядом велев жандарму взять его чемоданы. Кивком, отпустив карету, он прошел в вокзал, в ту его часть, со времен Николая Павловича именовавшаяся Царской, со своим буфетом и покойными креслами для ожидающих поездов.

Вошедши в зал ожидания, он поинтересовался, не прибыли ли ещё Их Высокопревосходительства и уселся дожидаться в покойных креслах рядком стаявших вдоль стен. Официант, подпиравший буфет, оценив не высокое, для этого зала, звание отбывающего, решил с места не трогаться и продолжал в сотый раз перетирать хрусталь бокалов.

— Разрешит ли Ксения детям проводить отца, — подумал Карл Иванович — детская суматоха его тревожила и хотя дети Сандро любили этого старого, по их мнению, ворчуна — он старался держаться в стороне от детских компаний — эта публика угрожала его педантично устроенному миру флотского холостяка, пожизненно преданного подобно практикующим Эскулапам делу выявления хвороб и недугов Императорского флота.

Точно с боем часов, под восьмой их удар в зале появились Ксения и Сандро, сопровождаемые ливрейными лакеями тащившими чемоданы. Великая Княгиня была в шубе темного меха, в шляпе с густой вуалью, которую она отвернула

при входе в зал.

— Доброго утра, Ваше Высоко Превосходительства — с поклоном поприветствовал прибывших Карл Иванович — Михаил Александрович ещё не прибыли, задерживаются! Любезные, отнесите чемоданы Великого Князя в вагон, путейский Вам укажет, — распорядился он, и когда лакеи вышли, молча, вынул часы и посмотрел на циферблат, Михаил опаздывал уже на все четверть часа, изрядно.... Ксения, испытывавшая некоторую неловкость за пропавшего брата начала разговор о предстоящей долгой дороге и бесчинствах хунхузов на дороге вдоль Амура.

— Не извольте беспокоиться, ваше высочество, при нас казаки императорского лейб-конвоя, так что не извольте волноваться! Карл Иванович своим скрипучим размеренным голосом, с интонациями инспектора гимназии, внушал доверие всем, но не женским сердцам в минуты прощания. От его слов слезы из темных глаз Ксении покатились еще чаще и обильнее, их поток уже не способен был сдержать крошечный батистовый платок, которому на помощь вскоре явился солидный платок Сандро, пахнувший его английским табаком и кёльнской водой, от запаха которой начинало свербеть в носу.