01

426 — 432гг. 3Е, Сиродиил

Тюрьма и Арена

В середине месяца Мороза 426г., в тирдас после полудня пошорканный пленник имперской столичной тюрьмы окликнул из камеры стражника. Он сделал это впервые за несколько лет.

От долгого молчания слова давались пленнику с трудом, хрипота царапала слух. Из его почти бессвязной, весьма запальчивой речи стражник понял, что он имеет сообщить нечто ценное.

И после с пленником говорил человек — может, бретон, а может, имперец, с лицом блеклым, затертым и настолько непримечательным, что взгляд скользил мимо него, не в силах зацепиться. На тихие вопросы человека пленник отвечал, что, похоже, единственные люди, кто может рассказать о ереси довольно обстоятельно — жрецы-отступники, загнанные Храмом далеко на восток, потому что эшлендеры с чужеземцами не разговаривают принципиально, ах, да, ещё Дом Телванни, но знают они мало; что в трюмах кораблей контрабандистов иной раз попадаются странные статуи — такие же, каких полно в пещерах, освещенных красным светом, и да, я знаю, это Шестой Дом, да там любой расскажет вам про Дагот Ура, дьявол и враг не один в своей цитадели на Красной Горе, Дагот — Шестой Дом; как это причем здесь пророчество? По мере рассказа пленник все больше горячился, сверкал очами и стал вконец похож на сумасшедшего. Серый человек, напротив, голоса не повышал. Со стороны казалось, что пленник говорит с самим собой. Нет, я не знаю, что случилось со мной на Красной Горе! Никто не нападал, как сдуло всё, не знаю! И потом, в какой-то момент: 'Да любой дурак может им стать!' Руки его противно затряслись, и он начал время от времени клацать зубами.

Никто не вёл записи допроса. После нескольких часов пленник выдохся. Он сидел, сосредоточенно уставившись в пустующий угол, бессильно ссутулившись, как старый, заеденный блохами клифф.

— Вам обещали, кажется, свободу в обмен на подробности вашей жизни, — ровно сказал серый человек.

И ничем не выдал своего изумления, когда пленник, все так же глядя в угол, тупо сказал:

— Что? А, да. Да.

— Вы к ней близки.

Молчание.

— Завтра мы побеседуем снова.

Рассеянный взгляд.

Серый человек навестил его несколько раз. Потом о нём забыли.

Он мало о себе напоминал. Разве что начал после этого случая спрашивать охранников, нет ли вестей с востока. Те в ответ пожимали плечами или беззлобно лупили по морде, чтобы не лез.

В начале 432 года Третьей эпохи двое из стражи вывели его на тюремный двор. Там, в предрассветных сумерках, пожёвывая сухой стебелек травы, темнокожий, со стоящими дыбом не то седыми, не то пегими волосами человек осматривал небольшую группу выстроенных в линию людей, зверолюдей и меров. К этой же группе подвели и пленника.

— Раздевайтесь, — голосом железнее своей железной кирасы приказал йокудан.

— Шевелись! — подхватили стражники, охранявшие строй.

Затрещало тряпье. Самых неповоротливых и заспанных поторапливали ударами ножен плашмя. Темнокожий прохаживался вдоль строя, иногда задерживаясь, чтоб заглянуть кому-нибудь в зубы или стукнуть в грудь кулаком.

Остановившись возле пленника, он придирчиво оглядел его икры. Потом потребовал протянуть руку и, сжав её своей лапищей, потер большим пальцем мозоли на узкой ладони.

— Мечник, — темнокожий не спрашивал, скорее, просто говорил сам с собой. — Прыгал, что ли, по камере. То ли на карачках лазил. Эй, сидел сколько? — отвернувшись, он повысил голос.

Один из стражников, по капитанскому обычаю без шлема, ответил.

— Плохо, — помрачнел йокудан.

Взгляд его скользнул вдоль строя, и он, процедив сквозь зубы что-то вроде 'мясо', языком передвинул травинку в другой уголок рта. Восходящее солнце начало резать глаза заключенным.

— Этот, — он обернулся к офицеру стражи, ткнув пальцем в середину груди пленника, — тот и тот, — ещё два тычка, на этот раз в сторону стройного, с телом атлета, норда, чуть рыжеватая борода которого едва начала пробиваться и — босмера с прекрасными, ясными, нежными глазами жулика и жестким ртом.

— Я Оувин, Мастер Меча, — сказал он, когда остальных увели. — Кровавый зал Арены. А вы — добровольцы. В Желтой команде новый претендент на ранг гладиатора. Сутки на то, чтоб прийти в форму. Завтра утром вы убьете его или умрёте сами. Свобода при любом раскладе.

Босмер сильнее стиснул рот, а нордлинг осклабился, вскинув сжатый кулак.

— Шинджи! — взревел он.

Свой следующий рассвет он встретил на исцеляющем алтаре с распополамленной секирой грудной клеткой.

— Оставь его, Изабель, — хмуро сказал йокудан седовласой матроне, хлопотавшей над телом, — он уже в своём Совнгарде, или что там он бормотал, видишь же.

Он обернулся в угол, где на полу сидели оба выживших участника схватки и рявкнул:

— К полу задами прилипли? Или ждёте, пока до двери провожу? Сдавайте оружие и марш отсюда.

Босмер молча и зло поглядел на него, хлопнул по плечу напарника и, бросив на стол кинжал и лук, ушёл.

Было слышно, как в соседнем помещении остервенело лупят по дереву сталью. Хрюкало и взрыкивало вонючее зверьё.

Хозяин Кровавого Зала скривил отливающий зеленью рот.

— Нет ведь, сидит. Дрейками разжиться решил, — раздраженно сказал он.

Последний из тройки понуро кивнул.

— Дурак, — констатировал Мастер Меча. — Как знаешь. Здесь выпускают друг другу кишки семь дней в неделю. Ставки делать запрещается. Оружие ремонтируешь сам. Допёрло? Иди, штопайся и тренируйся... Собака Ямы.

к оглавлению >>