Наихудший сценарий: Повторение непройденного

Оглавление

Мы с тобою звались приятели,

Здесь обычай у всех таков.

Но безумные обстоятельства

Превратили нас во врагов.

Я на зов твой отвечу вызовом,

Хоть не вижу, какой резон.

Я охочусь за Серым Призраком,

Уходящим за горизонт.

Белгарат

Наихудший сценарий

Действие первое: Повторение непройденного

1. В кривом зеркале

Сентябрь на кафедре не самый худший месяц в году. С одной стороны, закончились отпуска и летнее сонное затишье, с другой — в начале семестра студиозусы не рвутся заниматься. Страшное слово "сессия", представляемое многими в виде чёрта с ведром гвоздей, пока где-то далеко в будущем, и можно продолжать расслабляться. Поэтому свободного машинного времени пока было достаточно, особенно по вечерам. Единственное, что сильно напрягало — лабораторные работы. Иногда я проклинаю себя, что поддался уговорам завкафедрой и остался в аспирантуре. Был мнс просто, теперь тот же мнс с диссертацией. Правда, доплата за степень... Но в оборонном НИИ, куда меня звали после диплома, я и без неё получал бы столько же, плюс секретность, плюс паёк. Нет, завкафедрой — дядька неплохой, плюс у него такие связи, что достать может всё, что угодно, отчего за глаза мы называли его как джинна, "старик Абрамыч". Его стараниями материальная база на кафедре всегда была одной из лучших. Один недостаток: Абрамыч полагал, что научным сотрудникам мало заниматься собственно наукой, они должны ещё немного преподавать. Вот мы и вели по очереди лабы. Принимали теорию, проверяли практическую часть, выявляли халтурщиков и списунов. Терпеть ненавижу этим заниматься! Хорошо хоть народу хватало, и не приходилось делать это каждый день. Сегодня, увы, была, как раз, моя очередь, и за свой проект мне удалось засесть только к вечеру.

Я отодвинулся от монитора, потянулся. Программа поглюкивала, но начинала хоть как-то работать, что не могло не радовать. Посмотрел на часы. У, пора домой, а то опять раздастся телефонный звонок, и дежурный лаборант с ухмылочкой проорёт на всю ивановскую; "Сильвер, возьми, опять твоя политиканша названивает!"

Да, моя двоюродная сестра — народный депутат, второй созыв кряду. Когда её впервые избрали в восемьдесят девятом, все шептались: "Надо же, в двадцать восемь лет уже в Верховном Совете!" А что они хотели? Ладка с детства общественница. Совет дружины, райком комсомола, горком, потом обком... Сейчас, когда ей тридцать пять, ахать и охать перестали, однако, её выступления на пленарных заседаниях смотрят по телевизору, а потом пересказывают друг другу на кухнях. Ещё бы, у неё что ни речь, либо "заметки натуралиста", либо "материалы следствия". Всё кратко, доходчиво, по делу, но и не без эмоций. Сразу ясно, что она не просто озвучивает какой-то вопрос, а лично переживает за каждый. Ну, и телеоператоры с режиссёрами вносили свою лепту. То покажут момент, когда она идёт к трибуне лёгкой и, в то же время, уверенной походкой, демонстрируя зрителям её очередной наряд. То возьмут очень крупный план, позволяя разглядеть одно из её знаменитых ожерелий. То дадут ракурс анфас или вообще в профиль, чтобы была лучше видна причёска и серьги. Отводят душу, короче говоря. Ну, а кого ещё там снимать? Депутата Старобойкову, обликом и зычным голосом напоминающую фельдфебеля женского ударного батальона времён Первой Мировой? Или депутата Новобродскую, которая на трибуну едва помещается, а во время выступления брызжет слюной до первого ряда и буравит зал сквозь толстые стёкла очков неприятным взглядом маленьких свинячьих глазок? Другое дело — Лада, неизменно утончённая и элегантная. Особенно любили телевизионщики вставлять в трансляцию сценки из кулуаров, показывая, как она мягко жестикулирует, втолковывая что-то собеседнику, улыбается, теребит браслет на запястье, поправляет волосы. По этим съёмкам её знала вся страна. А вот о том, какая она бывает не на работе, было известно крайне немногим.

Когда мои родители собрались ехать работать на Кубу, Лада пообещала им, что приглядит за мной. Будто я малое дитё, а не кандидат технических наук — ну, ладно, ладно, тогда ещё аспирант. И, сразу после их отъезда перебралась жить ко мне, под тем предлогом, что отсюда ближе ходить на работу. Это, кстати, чистая правда: выйти на проспект, через мост, и вот он, Дом Советов. Собственная четырёхкомнатная квартира кузины находилась несколько дальше. В Лыткарино. Вдобавок, там была сестра Оля с мужем и двумя детьми... Конечно, Лада могла бы взять квартиру на Рублёвке, как остальные депутаты из Подмосковья, однако, более ревностного борца с депутатскими привилегиями, чем моя кузина, не видел свет. Даже Борис Ёлкин, который недавно перешёл, понимаешь, в премьер-министры, на её фоне смотрелся бледновато. К тому же, от Рублёвки до работы тоже не ближний свет, запросто на обед не выскочишь.

Сегодня я опять немного не рассчитал и пришёл домой раньше сестры. Привычным движением сунул на вешалку куртку, включил на кухне свет, зажёг плиту, поставил чайник и заранее приготовленный Ладой ужин. Как раз вовремя. Вскоре щёлкнул дверной замок, в прихожей послышался стук каблуков. Кузина заглянула на кухню:

— Привет.

— Привет, — сказал я.

— Всё на плите? Умница. Это в морозилку, сейчас руки вымою, — она протянула мне увесистую сумку.

Пока в ванной шуршала вода, я распихал лежащие в сумке пакеты по ящикам морозильной камеры. Если бы не эти продукты, что "выкидывали" на прилавок депутатского буфета, было бы совсем кисло. Из мяса в магазинах, в основном, появлялись только консервы. Как говорили, плановая замена неприкосновенных запасов. Впрочем, могло быть и так, что старые запасы со складов Союзгосрезерва снимали и распродавали, а новые не закладывали вовсе. Часть продуктов Лада отдавала Оле и семейству: те жили часто на одну Олину зарплату, доход мужа, арбатского художника, был величиной весьма непостоянной.

Я как раз начал раскладывать на столе тарелки, вилки и ложки, когда кузина вошла в кухню. Щёлкнула кнопкой старенького "Таураса". Передавали новости.

"Сегодня в Берлине состоялось подписание исторического соглашения, — торжественно читал диктор. — Президент СССР, Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачёв и канцлер Объединённой Германии Гельмут Коль скрепили подписями договор о передаче Германии области Восточная Пруссия. Документ завершает процесс воссоединения исторических немецких земель, начатый с падением Берлинской стены 9 ноября 1989 года..."

— Ага, конечно, — буркнул я. — Две трети Восточной Пруссии в Польше. А ещё есть Силезия, Богемия, Австрия, наконец. Аппетит у "дяди Коля" что надо.

— Так далеко ему пойти не дадут, — сказала Лада. А диктор продолжал:

"Подписание этого значимого документа продолжает пятидневный тур товарища Горбачёва по странам Европы. В субботу и воскресенье Михаил Сергеевич примет участие в празднествах, посвящённых окончанию переходного периода. С 1 октября 1996 года страны Балтии становятся полноправными независимыми государствами, членами Организации Объединённых наций. В речи на банкете по случаю подписания советско-германского договора Михаил Сергеевич особо отметил, что это стало возможно только благодаря перестройке, новому мы?шлению и обновлённой внешней политике, проводимой Коммунистической партией и Советским правительством".

Дальше пошли сюжеты о сокращении вооружённых сил и вооружений стран Варшавского договора, утилизации ненужной военной техники и ракет, потом — о развитии Дальнего Востока. Журналист брал интервью у переселенцев с японского острова Карафуто — бывший Сахалин — в Магаданской области, где японцы, в соответствии с соглашением, строили для них ультрасовременные посёлки среди тайги.

— Выключи, — поморщившись, попросил я. — Не порть аппетит.

— Сегодня на пленарном, как раз, обсуждали Дальний Восток, — выключив телевизор, сказала сестра. — Как оптимально использовать японские кредиты, раз уж всё равно их взяли. Хотя не понимаю, куда ещё нахватываем? Неужели непонятно, что рано или поздно их придётся отдавать?

— Вот он и отдаёт, по кусочкам, — отозвался я. — Американцам шельф, немцам ГДР, потом японцам, финнам, теперь ещё раз немцам... — Помолчал и добавил: — Слушай, Лад, неужели вы не можете ничего поделать с этим "лучшим немцем и японцем столетия"?

— Это не так просто, — вздохнула кузина. — Полномочий у него море. Он ведь и президент, и генсек, а президентский срок теперь десять лет...

— Тогда на кой, извините, лях нужен весь ваш Верховный Совет? Языками чесать про Дальний Восток??

Прекрасные глаза, не раз лишавшие дара речи самых наглых репортёров, посмотрели на меня в упор. Лада покачала головой:

— Не говори так. Я верю в демократию, верю, что только законодательная власть сможет остановить это разбазаривание земель! Ты же знаешь, наша Марксистская платформа твёрдо стоит на этой позиции.

— Платформа-то стоит твёрдо, да как бы поезд не ушёл, — мрачно сострил я.

— Нужно больше голосов, чтобы противостоять межрегионалам. Мы их соберём, поверь. И подрежем лапки этому пауку.

— Будем надеяться. Кстати, завтра или послезавтра надо пройти по магазинам, отоварить талоны на всё.

— Да, выбери, пожалуйста, время, в понедельник уже конец месяца. Возьми, хотя бы, подсолнечное масло и соль, их даже в буфете уже нет. Круп пока много, можно не брать.

— Основные очереди, всё равно, за водкой и сигаретами, а без них никуда, — вздохнул я. — Сантехника и то не вызовешь, а если мусоропровод — вообще труба. Ничего, уйду пораньше.

— Опять не обедал? — подозрительно прищурилась она, наблюдая, как я после всего делаю ещё бутерброды.

— Нет, как-то не получилось.

— Желудок портишь!

— Слушай, Лад, выходила б ты замуж за своего Анатоля и составляла рацион ему, — шутливо огрызнулся я. — Мне в космос не лететь, я за монитором сижу.

— Тем более, нельзя наплевательски относиться к своему здоровью. Чай?

— Да, спасибо.

Несколько минут мы сосредоточенно пили горячую ароматную жидкость — снова заслуга сестрицы. Краснодарский, который дают нынче на талоны, с этим чаем и близко не валялся.

— Разбери, пожалуйста, — попросила кузина, вставая из-за стола и поворачиваясь спиной. Я расстегнул сначала её ожерелье — коллеги гадали, в каких-таких парижах и миланах она их заказывает, не подозревая, что и они, и серьги сплетены Олиным мужем из обыкновенной серебряной проволоки, какой кроссируют печатные платы. Затем со знанием дела повыдёргивал шпильки из причёски, освобождая длинные волосы. На сооружение этих конструкций кузина каждое утро тратила не менее часа, но, как я уже упоминал, результат того стоил.

— Посуду вымоешь?

— Угу, — кивнул я. Ритуальный вопрос — ритуальный ответ. Будучи дома, посуду всегда мою я. Поскольку готовит всегда Лада. У меня, кроме варки макарон... ну, не будем о грустном.

После ужина я решил посидеть над статьёй в институтский альманах. Текст шёл плохо, фразы строились с большим трудом, выходили длинными и тяжеловесными. Иногда, заканчивая предложение, я видел, что получилось не совсем то, что я имел в виду. Приходилось браться за ластик, стирать до одной из запятых и дописывать по-другому.

— Пишешь? — спросила неслышно вошедшая кузина.

— Да. Пытаюсь.

— А я почитала немного. Телевизор смотреть вообще невозможно, либо мыло, либо политика. Что тебе приготовить на завтра?

— Непринципиально. У тебя всё одинаково хорошо получается.

— Хорошо. Ну, не буду мешать...

Утром сестра растолкала меня довольно грубым образом.

— Ты будильника вообще не слышишь? — сердито спросила она.

— Не-а. Который час?

— Без четверти восемь.

— Уй-й! — я пулей вылетел из постели. Вот что значит засиживаться до часу ночи!

И был обычный день: лабораторные, потом компьютерный класс, переоборудованный из старого терминального зала...

Сегодня я опять немного не рассчитал и пришёл домой раньше сестры. Привычным движением сунул на вешалку куртку, включил на кухне свет, зажёг плиту, поставил чайник... Вскоре щёлкнул дверной замок, в прихожей послышался стук каблуков. Кузина заглянула на кухню:

— Привет.

— Привет, — сказал я.

— Всё на плите? Умница. Это в морозилку, сейчас руки вымою.

Я как раз начал раскладывать на столе тарелки, вилки и ложки, когда кузина вошла в кухню. Щёлкнула кнопкой старенького "Таураса". Передавали новости.

"Сегодня в Берлине состоялось подписание исторического соглашения, — торжественно читал диктор. — Президент СССР, Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачёв и канцлер Объединённой Германии Гельмут Коль скрепили подписями договор..."

— Выключить? — спросила кузина, заметив, как я поморщился.

— Да, не порть аппетит.

— Сегодня на пленарном обсуждали развитие Дальнего Востока... — выключив телевизор, сказала она. — Что? Почему у тебя такое лицо?

— Сестра, тебе не кажется, что всё это уже было?

— Что именно?

— Ну, вот это. Новости о договоре, потом ты нажала кнопку и вот так же сказала про Дальний Восток. Вчера.

— Ты путаешь. Вчера Горбачёв подписывал Энергетическую хартию в Страсбурге.

— Хорошо, а число у нас какое?

— Двадцать пятое, среда.

— А вот мне кажется, что двадцать шестое, четверг.

— Брат, ты просто заработался, — улыбнулась она.

— Возможно.

После ужина я решил посидеть над статьёй в институтский альманах. Текст шёл плохо, фразы строились с большим трудом, выходили длинными и тяжеловесными.

— Пишешь? — спросила неслышно вошедшая кузина.

— Да. Пытаюсь.

— Слушай, я тут поразмыслила над твоими словами... И правда, что-то непонятное. Никак не могу вспомнить, что мы обсуждали и что голосовали на вчерашнем заседании. И на позавчерашнем. Пожалуй, надо показаться механикам. Ой, что это у тебя?

Я опустил глаза на лист бумаги перед собой и увидел, что в задумчивости расчертил почти всё свободное место какими-то рисунками. На каждом повторялось одно и то же. Стремительный гранёный силуэт, заострённый в передней части и дальше резко расширяющийся, короткие крылышки с чёрными вилками ионизаторных батарей, цилиндры переходных галерей, восьмигранный колпак верхнего блистера...

— Космический корабль? — неуверенно произнёс я. И в этот миг словно пелена упала с глаз. Ну, конечно! Мы на корабле, а это не комната — каюта! Стены, облицованные светлыми пластиковыми панелями, покрытыми тонким узором, мягкое, слегка ворсистое покрытие пола, сдвижная дверь, столик, сложенный диван-кровать у стены, в конце — дверца, ведущая к душу и санузлу.

Я посмотрел на кузину. Она в замешательстве тёрла лоб кончиками пальцев.

— Что с тобой? — обеспокоенно спросил я.

— Как-то странно себя чувствую, — она покривилась. — Не могу дотронуться до систем...

— А до меня? — я взял её за локоть, потом коснулся волос. Лёгкое электрическое покалывание пробежало по подушечкам пальцев. Это не страшно, такое случалось время от времени, главное, рука её имела плотность и вес. Я облегчённо вздохнул. Было бы худшим из кошмаров, если бы произошёл какой-нибудь сбой, и она опять сделалась нематериальной голограммой в компьютерной системе корабля, как в первые месяцы нашего знакомства.