Глава 1
Тишина в куполе "Биос-3" была особенной — густой, бархатной, насыщенной запахом влажной земли, прелых листьев и жизнью. Ева стояла неподвижно, затаив дыхание, наблюдая за двумя исполинскими тенями, медленно перемещающимися среди зарослей карликовой ивы. Шерстистые носороги, Фрейр и Фрея. Две тонны доисторического спокойствия и мощи, возрожденные её командой из генетического небытия. Сквозь прозрачную панель планшета в её руках текли биоритмы: стабильная кардиограмма, нормальная температура, уровни гормонов. Всё было идеально. И всё было неправильно.
"Биос-3" давно перерос своё первоначальное назначение экспериментальной капсулы для выживания в космосе. Теперь это был целый комплекс куполов, раскинувшийся в сибирской тайге, — ковчег, плывущий в будущее, влекомый титаническим трудом таких, как она. Где-то в других секциях колыхались на гидропонике генетически усовершенствованные злаки, потомки той самой карликовой пшеницы, что кормила первых испытателей. Но её сердце было здесь, в этом воссозданном клочке плейстоцена.
Автономный дрон-кормилец, похожий на изящную стрекозу, бесшумно пронесся над её головой, направляясь к кормушке. В воздухе мигнула голограмма — коллега из отдела этологии махнул ей рукой, отправляя новые данные по поведенческим шаблонам. Мир работал, как безупречный, отлаженный механизм. Общество "Синтез" гордилось такими местами. Видело в них доказательство своей зрелости — способности не только не вредить, но и творить, возвращать утраченные связи.
Ева приблизилась к ограждению. Фрейр, самец, флегматично жевал пучок осоки, его маленькие глазки, утопленные в складках кожи, смотрели в никуда. А вот Фрея... Самка стояла в стороне, у самой стены купола, за которой виртуальный проектор рисовал бескрайнюю, слегка размытую тундру. Она не ела. Не проявляла интереса к самцу. Её мощная голова была опущена, а взгляд, казалось, был устремлен не на симуляцию горизонта, а куда-то внутрь себя. Это была не болезнь. Это была апатия. Отсутствие воли, тот самый "поведенческий дефект", который сводил на нет все успехи генной инженерии. Что толку в безупречном теле, если в нём не зажигалась искра древнего инстинкта? Искры, ради которой всё и затевалось.
"Протокол "Активация через среду" будет слишком рискованным для неё в текущем состоянии", — прошептала себе под нос Ева, уже составляя мысленный список. Нужен углублённый нейроскрининг, проверить реакции миндалевидного тела, возможно, микроскопический сбой в эпигенетической коррекции... Её пальцы полетели по голографическому интерфейсу, назначая сложную серию неинвазивных тестов на завтрашнее утро. Профессионализм был её панцирем. Внутри же клубилось холодное беспокойство. Она не боялась неудачи — боялась статичности. Того, что их общество, достигнув вершины, просто застыло в идеальном, но бездвижном равновесии. А природа, даже воскрешённая, отказывалась играть по его правилам.
В этот момент её тимбимдинг-браслет, тонкое серебристое кольцо на запястье, мягко вибрировал, излучив тёплый янтарный свет. Напоминание: "Вечернее собрание когорты. 20:00. Тема: Распределение эмоциональных ресурсов на предстоящий цикл". Ева вздохнула, оторвав взгляд от замершей Фреи. Она ощутила ту же самую, знакомую тяжесть — тонкое напряжение между долгом здесь, среди тишины и оживающей истории, и долгом там, в уютном доме-капсуле, где её ждали любимые лица, разговоры и необходимость быть не только Евой-биоинженером, но и просто Евой. Она погасила голограмму планшета и в последний раз посмотрела на носорогов. Исполин, жующий траву, и его тень, уставшая от мира ещё до рождения в нём.
Он упал. Нет, он не упал. Его повалила на пол тяжесть. Бесшумно, без удара, просто вдавила в холодный полимер, выжав из лёгких весь воздух одним резким, унизительным выдохом. Лео лежал на спине в зоне дезинтеграции станции "Возвращение", широко раскрыв глаза, глядя в ослепительно белый потолок, и пытался заставить диафрагму сделать хотя бы одно, самое крошечное движение. Двенадцать лет. Двенадцать лет невесомости, где каждое усилие было точным, экономным, где тело было инструментом, а не грузом. Теперь это тело стало чужой, враждебной массой в сто с лишним килограммов, пригвождающей его к полу.
Шум. Вот что обрушилось на него вторым. Не тишина вакуума, не монотонный гул систем жизнеобеспечения "Ковчега", а какофония: шипение гидравлики, мерный, раздражающий голос синтезированного диктора, перечисляющий процедуры, шаги где-то за стеной, голоса — много голосов, говорящих спокойно, без напряжения, почти лениво. Он зажмурился, но звуки не исчезали. Земля.
"Встать, — приказал он себе мысленно, голосом капитана миссии. — Встать сейчас же". Его руки упёрлись в пол, мышцы спины и ног, атрофированные за годы невесомости и едва подкреплённые месяцами реабилитации на подходе, взмокли от натуги. Он поднялся на колени, потом на ноги, пошатнулся. Гравитация была неземной. Она была ложной, грубой симуляцией, которая тянула не к центру планеты, а куда-то вбок, в живот, заставляя внутренности смещаться с тошнотворной медлительностью. Он сделал шаг. Ещё один. Каждый шаг отдавался глухим ударом в позвоночнике.
Перед ним зажглась голограмма — изящная стрекоза из синего света. Сервисный дрон. "Леонид Вос, — проговорил он мягким, лишённым пола голосом. — Добро пожаловать на орбитальную станцию "Возвращение". Пожалуйста, проследуйте за мной для прохождения первичной адаптации. Ваш психолог-интегратор ожидает". Дрон плавно поплыл вперёд. Лео машинально оценил его траекторию, скорость, мёртвую зону позади. Старые привычки, вбитые годами полёта в ледяной пустоте, где любая неисправность означала смерть. Он следовал за дроном, но его глаза не смотрели вперёд. Они сканировали пространство: потолочные панели, за которыми могли пролегать магистрали, двери аварийных шлюзов, огнетушители, силуэты других людей в одинаковых комбинезонах мягкого серого цвета. Никакой формы, никаких знаков отличия. Ни одного знакомого лица. Он искал Степана, искал Айрин, искал кого-то из своих — но их здесь не было. Экипаж "Ковчега" уже развезли по разным секциям, разделили. Протокол.
Его рука непроизвольно полезла в карман временного комбинезона. Пальцы нащупали гладкую, почти стертую поверхность фотобумаги — анахронизм, за который его тихо осуждали ещё перед стартом. Он не вытаскивал её. Просто ощупывал уголки. Снимок старого леса в Карелии, сделанный за год до отлёта. Последний якорь. Последнее доказательство, что тот мир, тяжёлый, шумный и пахнущий гниющими листьями, вообще существовал.
Дрон остановился перед дверью с табличкой "Сектор психологической адаптации. Кабинет 1". "Ваш психолог-интегратор, Марк, ждёт вас. Пожалуйста, войдите". Голос звучал как нечто среднее между приказом и сервильной просьбой. Лео застыл на пороге, переводя дух. За этой дверью не было ни звезд, ни чётких инструкций, ни ясной цели "выжить и долететь". Там была только неопределённость. Он почувствовал, как по спине пробежал холодный пот, не связанный с тяжестью. Это был страх. Чистый, животный страх перед этим новым, слишком мягким и слишком тихим миром, который собирался его... адаптировать. Он сжал кулаки, почувствовав, как ногти впиваются в ладони, и толкнул дверь.
Дом-капсула её когорты парил среди других таких же на тридцатом уровне "Ноосферы", как аккуратная пчелиная ячейка в идеальном улье. Ева вошла, и система, узнав её биометрию, сменила свет с нейтрально-белого на тёплый янтарный, заиграла тихая, ненавязчивая музыка — что-то из реконструированных произведений раннего антропоцена. Воздух пах корицей и хвоей.
"И вот я вернулась в рай", — подумала Ева беззлобно, но и без восторга, снимая рабочую куртку.
В основной зоне царила картина умиротворённого бытия. Георгий, его крупная, спокойная фигура была сосредоточена на панели синтезатора. Он программировал ужин, бормоча под нос: "Увеличить долю антиоксидантов... Добавить вариативность текстур..." Олег, сидя на пуфе в позе лотоса, с закрытыми глазами и датчиками на висках, практиковал нейромедитацию; его лицо было безмятежным. А Лия... Лия была в центре. Она стояла перед большой голограммой, на которой переплетались фрактальные узоры, похожие на сны, и жестикулировала с привычным для неё восторженным жаром.
"...и главное, это не просто визуализация! — её голос, звонкий и убеждённый, нёсся через всю комнату. — Это попытка смоделировать коллективное бессознательное проекта! Представь, мы можем буквально видеть общие надежды, страхи, архетипы, которые движут нашим сообществом!"
Ева попыталась встроиться. Она подошла, поставила руку Лии на плечо. "Звучит масштабно. Как считываются данные?"
Лия обернулась, её глаза блестели. "Через агрегатор анонимных нейрооткликов на ключевые нарративы! Мы берём за основу..." Она говорила ещё минут пять, и Ева кивала, пытаясь ухватить суть, но её мысли упрямо ползли обратно, в купол "Биос-3". Она видела не фракталы, а неподвижную тушу Фреи у стены. Она думала не об архетипах, а об эпигенетических метках.
"Ева, ты слушаешь?" — голос Лии сменился с восторженного на вопрошающий, с лёгкой, едва уловимой ноткой обиды.
"Конечно, — автоматически ответила Ева. — Коллективное бессознательное. Это важно". Она поняла, что произнесла это с интонацией врача, констатирующего факт, а не партнёра, разделяющего интерес.
Георгий, словно чувствуя напряжение, объявил: "Ужин через семь минут. Сегодня — вариация на тему пасты с грибным протеином и шпинатом, оптимизированная для ночного восстановления". Его взгляд, тёплый и немного сочувствующий, встретился с глазами Евы. Он всё видел.
За едой разговор вертелся вокруг планов. Олег, закончив медитацию, говорил о предстоящем ретрите в горы. Георгий — о новом курсе кулинарной биохимии для подростков. Лия снова завела свою тему. Ева молча ковыряла вилкой в тарелке. Паста была безупречной. Идеально сбалансированной. Безвкусной.
"Так, — сказала наконец Лия, коснувшись своего браслета. Проекция недельного расписания возникла в центре стола. — Давайте скоординируемся. У меня три пиковых дня с проектом. Георгий, ты можешь взять на себя бытовой модуль в среду? Олег, ты свободен в четверг? Ева..." Она посмотрела на неё. "У тебя там с носорогами кризисный период. Давай выделим тебе окно на восстановление сил в воскресенье? Полное погружение в природу, сенсорная депривация..."
Они говорили о ней. Заботились. Планировали её эмоциональные ресурсы, как бюджет проекта. Ева почувствовала, как по её спине пробежал холодок. Она посмотрела на их лица: Лия — увлечённая и деловитая, Георгий — заботливый и устойчивый, Олег — просветлённый и спокойный. Они были красивы. Они были её семьёй. И в этот миг она ощутила себя самым чудовищным эгоистом на свете, потому что глядела на этот островок гармонии и чувствовала лишь пронзительное, тоскливое одиночество. Её рука сама потянулась к браслету, будто он мог дать ответ. Но он лишь тихо светился, напоминая о следующем пункте расписания.
Кабинет Марка был образцом терапевтической нейтральности. Свет — ровный, рассеянный, без теней и бликов. Звук — приглушённый до фонового гула, маскирующего любые шумы извне. Даже воздух циркулировал без сквозняков, сохраняя постоянную, комфортную температуру. На столе не было ничего, кроме прозрачной сенсорной панели, сливавшейся со столешницей. Единственным личным акцентом была небольшая голограмма в углу — динамичная скульптура из света, изображающая двух сплетённых дельфинов. Подарок от Артёма на годовщину соединения. Символичный, красивый и абсолютно безопасный.
На панели парило досье. "Вос, Леонид (Лео). Бывший член экипажа МКК "Ковчег". Миссия: TRAPPIST-1e, долгосрочная разведка". Рядом с текстом медленно вращалась трёхмерная модель мозга, испещрённая цветными метками. Марк неспешно водил пальцами, выделяя ключевые блоки текста, его лицо отражало спокойную концентрацию хирурга перед операцией.
"Точка риска номер один, — проговорил он для записи, и его ровный голос подхватил ИИ-ассистент. — Длительная изоляция в условиях искусственной, но жёстко структурированной микросреды. Иерархия миссии заменяла все социальные институты. Подчинённый лишён необходимости в выборе, начальник — в эмпатии. Выживание команды — сверхценность, подавляющая индивидуальные конфликты, но не разрешающая их".
Он приблизил модель мозга, выделил область префронтальной коры. "Точка два. Гипертрофия областей, ответственных за оперативное прогнозирование в условиях дефицита данных и мгновенного принятия решений. Сопутствующее ослабление нейронных связей, связанных с долгосрочным социальным планированием и чтением сложных эмоциональных сигналов. Проще говоря, его мозг настроен на поиск хищника в кустах, а не на анализ намёка в тоне собеседника".
Марк откинулся в кресле, сцепив пальцы. Его взгляд был холоден и ясен. Леонид Вос был не человеком, вернувшимся домой. Он был уникальным, сложнейшим случаем. Социальным ксеноморфом, чья психика эволюционировала на иной, враждебной среде. Задача Марка — аккуратно, без повреждений, пересадить его в теплицу общества "Синтез". Изучить процесс. Улучшить протоколы. Возможно, даже написать работу. Мысль вызывала в нём не волнение, а тихое, профессиональное удовлетворение.
В этот момент голограмма дельфинов меркнула, и на её месте возникло лицо Артёма. Живое, озабоченное, с тенью усталости под глазами. "Марк, ты там?"
"Я здесь, — Марк не изменил позы, лишь слегка повернул голову. — Что случилось?"
"Биостимулятор для Алины. Школьный психолог настоятельно рекомендует к началу учебного цикла. Ты же говорил, что возьмёшь на себя выбор модели и заказ. Я отправил тебе три варианта от "Нейрогармонии" ещё вчера. Ты смотрел?"
Марк на мгновение замер. Он вспомнил уведомление, мелькнувшее на периферии зрения во время сеанса с другим клиентом. Он отметил его про себя как "бытовое, несрочное". "Я... ознакомлюсь в ближайший временной интервал, — сказал он ровно. — После завершения текущего анализа. Приоритет — профессиональная деятельность".
На экране лицо Артёма дрогнуло. Не гнев, а что-то более глухое — разочарование, может быть. "Приоритет. Хорошо. Не забудь". Связь прервалась. Дельфины вернулись, безмятежно кувыркаясь в луче света.
Марк несколько секунд сидел неподвижно, глядя в пустоту. Легкое раздражение, похожее на сбой в алгоритме, скребнуло его изнутри. Почему Артём не может сам разобраться? Зачем выносить это на него сейчас, в рабочий пик? Он сделал глубокий вдох, как учил своих пациентов, и сосредоточился на дыхании. Раздражение отступило, оставив после себя лишь холодноватую пустоту и осознание небольшой, но досадной ошибки в личном планировании.
Он вернулся к досье. К модели мозга. К сложному, интересному, важному случаю. Здесь всё было понятно. Были правила, протоколы, измеримые результаты. Он выделил следующий пункт. "Точка риска три: потенциальная ностальгия по жёсткой структуре. Миссия давала простую шкалу ценностей: полезен для выживания — хорош. Нет — балласт. Общество "Синтез" с его культом тонкой эмпатии и рационального альтруизма может быть воспринято как... хаос мягкости".
