Двенадцать королевичей
У всякого безумия есть своя логика.
У. Шекспир
— А глазищи во-от такие! Как две плошки!
— Ну да, конечно, — фыркнул тип в черном плаще.
Едва войдя в таверну, он притянул к себе все взгляды. Голос у него был странный, вот что: вроде бы, бархатный баритон, но нет-нет, да и проскользнет какой-то звон, а то и вовсе фальцет. Да и вообще, это был загадочный тип. Один плащ чего стоил. Но больше всего он занимал меня потом, что хозяин обмолвился — незнакомец вроде бы лекарь. Плохо, медленно заживающая нога мучила меня, особенно в такие промозглые дни. Ходила я с грехом пополам, сильно хромая, и помогали только костыли, выструганные одним сердобольным человеком.
Целый день я, забившись в угол, наблюдала за странным "лекарем". Ненастье заставило его завернуть на этот постоялый двор, и мужчина теперь — по всему видно — изнывал от скуки и собирал досужие сплетни. Когда слишком поздно затопленный камин наконец разгорелся, мужчина снял свой плащ. По себе "лекарь" оставил странное впечатление. Ему было уже за тридцать, кто-то, наверное, назвал бы его стариком. На висках пробилась седина. Зато глаза цвета — честное слово! — аметиста были цепкими и юными. Что-то в них было неприятное. И в движении тонких губ...
— Волки, говоришь... — протянул он.
Из рукава возникла серебряная шкатулка, из которой "лекарь" тонкую трубочку, поджег ее и зажал между губами. В общей зале запахло табачным дымом. Странная штуковина у него для курения.
— Истинно, приятель! — выдохнул мужик, до той поры заворожено смотрящий на худые руки "лекаря". — Оборотни!
— Я тебе не приятель, — неприязненно сказал мужчина, поднимаясь.
Не спросясь он пересел за мой стол и принялся за принесенный ужин.
— Я хотела бы побыть одна, — промямлила я, оторопев от подобной наглости.
Лиловые глаза посмотрели на меня с возмутительным равнодушием.
— Вы и так одна.
Да, вот тут он был прав.
— Я хотела бы сидеть здесь в одиночестве, — хмуро уточнила я.
— Вы должны хозяину два золотых. Думаю, вы не в праве привередничать, — сказал этот наглец и растянул губы в усмешке.
Тут он тоже был прав.
— Этот олух сказал, что вы ранены.
— Вы врач? — с прежней хмуростью спросила я.
— В некотором роде... — лиловоглазый снова улыбнулся. — Я мог бы вам помочь.
— Нет, благодарю, — я с трудом поднялась. — Пожалуй я еще немного посижу в одиночестве...
Отвратительно хромая — каждый шаг мне давался с жуткой болью — я пошла наверх.
— Ну-ну, — понеслось мне в спину.
Покинув королевскую тюрьму хромой калекой, я сунулась к гильдмастеру стекольщиков Арквисту. Старик всегда относился ко мне с предубеждением. Теперь у него и вовсе появился повод выставить меня за дверь, что мэтр и сделал. Без гроша в кармане (ладно, ладно, кое-что все-таки было) я отправилась в сторону границы. Всего в десятке лиг* от нее на территории королевства Боконов находился Бремен — один из известнейших среди стеклодувов городов. Не Венеция, конечно, но...
Я смогла забрать из дома только старого осла и пару платьев. Все прочее имущество было арестовано в пользу нашей новообретенной кронпринцессы. Вот тебе и кроткая дурочка.
И вот, ненастье задержало меня в двух днях пути от Бремена. Деньги кончились, я влезла в долги, и хозяин постоялого двора держал меня только из жалости. Это было отвратительно.
Я просидела в своей коморке почти до самого вечера — ну, до того времени, когда темное небо стало еще темнее. Приятную компанию мне составляло "Нигредо" Лоренцо Темного, чьи отточенные язвительные фразы бодрили. Вниз меня погнал голод, хотя рассчитывать можно было только на миску остывшего капустного супа. Хорошо, хоть жир там плавать не должен.
В общей зале было непривычно тихо, и царила какая-то подавленность. Все взгляды были прикованы к тяжелой кухонной двери, которая открылась секундой спустя. Первым вышел лиловоглазый, на ходу снимая неуместные здесь щегольские белые перчатки. За ним семенил бледный тавернщик, утирая пот.
— Уверяю вас, Мэтр, я получил эту бочку от своего постоянного поставщика!
— А мне сдается, ты решил проверить кое-какие слушки, — ледяным тоном ответил лиловоглазый.
— Что вы, Мэтр! — тавернщик аж позеленел, его губы мелки затряслись. — Эта голова... полнейшая неожиданность!..
Завидев меня он прыжками заспешил к лестнице.
— Ах, сударыня Риттер! Как ваше здоровье? Надеюсь, вы не ели у нас мяса?
Я пожала плечами. Честно говоря, я вообще не очень люблю мясо. Только если цыпленка с травами или кролика, тушеного с эстрагоном и можжевеловой стружкой.
— Что не так с мясом? — спросила я трясущегося тавернщика.
Вместо толстяка мне ответил лиловоглазый своим ровным ленивым голосом.
— Все так. Если вы, конечно, предпочитаете человечину.
Господи! Надеюсь это глупая шутка, по всему этот человек на них способен. Господи! Хорошо, что я не ела здесь мяса...
Лиловоглазый подхватил меня, холодными пальцами стиснул мое запястье.
— Только без обмороков, сударыня!
— Это... не... обморок...
Он втащил меня по лестнице и в первой же комнате пихнул на кровать.
— У вас лихорадка.
Вот почему его руки кажутся такими холодными...
— В таком состоянии нельзя путешествовать! Куда смотрели ваши родители?
— Я сирота.
Лиловоглазый поднялся и исчез из поля зрения. Повернуть голову я была не в состоянии. Что ж это я так внезапно, а? Зазвенело стекло, послышался шорох бумаги, и передо мной возник стакан с водой, в которой плавала взвесь голубоватого порошка.
— Пейте.
У лекарства был, как водится, горький вкус.
— Сэмуэль сказал, что вы ранены.
В его голосе совсем не было участия, исключительно деловой тон, поэтому я и ответила.
— Левая нога.
Опустившись на коллеги, он расшнуровал мой ботинок. Снял бинты. Даже у его вьющейся темно-русой шевелюры был озадаченный вид.
Вопрос прозвучал неожиданно.
— Как вас зовут, сударыня?
— Иезавель. Риттер.
— Вы сумасшедшая, сударыня Риттер? С такой раной вообще нельзя ходить. Что вы сделали с пальцем?
— Это... долгая история, — я попыталась спрятать ногу под юбкой.
— Сидите смирно! — сильные холодные пальцы стиснули мою щиколотку. — Куда вы направляетесь?
— В Бремен.
— О, вы артистка? — в его голосе послышалась насмешка.
— Нет, у меня дело к гильдии стеклодувов.
— Забираете заказ? Какая-нибудь безделушка?
— Что за допрос? — разозлилась я. — Это не ваше дело!
Он рассмеялся.
— Я вам зубы заговариваю, сударыня Риттер. Своего рода обезболивающее, — снова звякнули склянки. — Потерпите.
Боль от прикосновения к ране какого-то порока была нестерпимой. Чтобы не закричать, я стиснула зубы и в результате прикусила губу. Во рту появился железистый привкус крови.
— Вы смелая девушка, — неожиданно нежно сказал лиловоглазый. — Лежите.
Он поднялся, отряхивая свой темный дорожный костюм. Я успела поймать его за руку.
— А как ваше имя?
— Лоренцо. Мэтр Лоренцо. Спите!
Утром, с опаской завтракая кашей с тыквой, я выяснила подробности вчерашнего происшествия. Ими с радостью делился словоохотливый поваренок толстяка Сэмуэля — Вениамин.
Все дело было в бочке соленого мяса — местного деликатеса, из которого в землях от приграничной Грензы и до Бремена готовили все возможные блюда. Кажется, даже пирожные. На мой вкус это была жуткая гадость, но местные яростно отстаивали престиж "национального продукта". Легче было согласиться.
К сути. Вчера во время обеда в кухню ворвался разъяренный мэтр Скуро — это так звучало родовое имя* Лоренцо — и обвинил толстяка Сэмуэля во всех смертных грехах. У мяса, дескать, вкус человечины. Даже знать не хочу, откуда он этот вкус знает. Перепуганный тавернщик вместе с поварятами вычерпали весь рассол и на дне бочки обнаружили женскую голову. Блондинку — как печально уточнил Вениамин.
У меня пропал аппетит.
Господи, гадость-то какая!
Вскоре объявились стражники — неприятные мрачные типы. Их сопровождал Лоренцо Скуро, облаченный в черный костюм с серебром — отличительный знак Гильдии Алхимиков. При виде столь грозной делегации тавернщик аж посинел. Стражники сели за один из столов и взяли по кружке пива. Похоже, они не торопились приступить к работе. Скуро подошел ко мне.
— Как ваша нога?
— Благодарю, лучше. Когда дождь закончится, я смогу отправиться в Бремен.
— На осле? — тонкие губы Лоренцо дрогнули в усмешке. — Это не слишком разумно, сударыня.
— А вы уже всюду сунули свой породистый нос? Оставьте, я справлюсь без ваших советов.
Скуро ногой выдвинул стул и сел, расправляя четыре положенные регламентом складки на своем одеянии.
— Porcellina*, — нежно сказал он. — Мир — опасная штука, и я дал однажды священный зарок, что буду помогать невинным в сражении с миром. По одному невинному в год. И я уже превысил свой лимит.
— Ха! — сказала я. — Оставьте. Благими намерениями вымощен путь в ад. Можете поверить, я точно это знаю.
— Вы можете вообще ноги лишиться, Porcellina!
— Да что еще за порцеллина?! — вспылила я.
Скуро загадочно улыбнулся и встал.
— Будьте осторожнее.
Угу, буду.
Пошлепав немного ложкой по каше, я встала. Надо бы поскорее улизнуть отсюда, пока этот непрошенный благодетель не сказал наконец, что ему на самом деле нужно.
— Вам не нравиться еда? — Вениамин, подскочивший к столу за тарелкой, расстроено поджал губы. — Вы к каше совсем не притронулись. Я так плохо готовлю?
Обиженный мальчишка — ему было, наверное, лет четырнадцать, если не меньше — заставил меня смутиться.
— Нет, что ты! Просто у меня нет аппетита. Да еще эта мертвая девушка...
— Лизбет, дочка мукомола, — Вениамин покачал головой. — Единственная. Я вас понимаю.
— Единственное, чего бы мне хотелось, это уехать отсюда...
— И побыстрее, — мальчишка подмигнул. — Как только толстяк очухается, втридорога с вас сдерет. И знаете... я могу вам помочь.
— Да?
Вениамин понизил голос.
— я смогу найти для вас крытую повозку и одолжить лошадь. У того же Петера — отца Лизбет — есть чалая кляча, от которой он с радостью избавится. Она, конечно, старая, но до Бремена вы доедете.
Увидев сомение на моем лице — такая уж я, не верю в бескорыстность — Вениамин замахал руками.
— Я хочу помочь, фрекен! К тому же... про этого господина Скуро ходят разные дурные слухи. Говорят, он людоед...
Что ж, тогда понятно, как он учуял человечину в своем бигосе. Зачем только было возмущаться? Непросолена?
— Хорошо, — сказала я. — Я приму твою помощь, Вениамин.
Радостный поваренок убежал. После недолгих раздумий я попросила пива. Все равно ведь сбегу не заплатив. Стражники уже ушли, и загадочный Скуро присоединился ко мне. Он предпочитал местный темный бир, очень горькую разновидность пива, и к тому же густую. Фактически, это была ячменная каша. Странный выбор для утонченного алхимика.
— Это уже третья жертва...— мрачно сказал Лоренцо, но мне в его словах послышалось удовлетворение. — Еще одну девушку также засолили, но с капустой. Фактически, готовый бигос.
Я ощутила приступ тошноты.
— Прекратите!
— А вторую прибили к дереву, — спокойно продолжил алхимик. — Мне возмутительно везет на подобные истории. А вам надо бы быть осторожнее, сударыня Риттер. Девушки были чем-то похожи на вас.
— Вы что, запугиваете меня?!
— — Я?! — Скуро искренне удивился. — Я вас предостерегаю. Мир опасен для юных особ. Вы слышали историю про девочку, которая понесла гостинцы бабушке, живущей посреди леса?
— Это было во всех газетах, — я постаралась вложить в голос как можно больше язвительности.
— Благодарю, мэтр Скуро, я обойдусь без ваших советов.
Чалая кляча была действительно клячей. Кажется, горе не помешало осиротевшему отцу избавиться от этого костлявого чудовища. Кляча годилась только на мыло, даже шкуры с нее было не взять. Да и крытая повозка, некогда принадлежавшая нищему цирку, держалась на честном слове. Хорошо хоть до Бремена было недалеко. А там я, надеюсь, смогу встретиться с леди Каролиной — единственной дамой-стеклодувом, услугами которой пользовались даже королевские алхимики и профессора Универистета пяти свободных искусств в Льеже.
Сунув свои пожитки в мешок, я прокралась на конюшню. Вениамин вызвался проводить меня до Бременского большака. Его, сидящего на козлах, просто распирало от гордости.
Дождь так и лил, барабанил по холщовой крыше повозки и сочился в прорехи. Кажется, я надолго застряну, если не уеду сегодня. Боже, благослови малыша Вениамина!
Проехав через деревню, мы свернули к лесу на узкую просеку.
— Я знаю короткий путь до большака, — сказал Вениамин. — Я вырос в этом лесу.
Просека была прорублена давно и, видимо, мало кого теперь интересовала. Повозка подскакивала на ямах и корнях, что отдавалось тупой болью в моей ноге. Хорошо, хоть деревьев поперек дороги не лежало. Тьма сгущалась — ветки крышей переплелись у нас над головой. Просека, кажется, совсем пропала.
— Мы не заблудились? — спросила я.
— Я отлично знаю этот лес! — раздраженно ответил обидчивый Вениамин. — Я здесь вырос.
Я положилась на него, и, как выяснилось в следующую же минуту, зря. Повозку особенно сильно тряхнуло, и она повалилась на бок. Кажется, колесо отлетело. Я пошевелиться не могла из-за боли в ноге. Господи! Даже дышать нечем!
Вениамин вдернул меня на ноги. Поблагодарить я не успела: схватив меня за руку, он побежал к ельнику. Да я на ногу наступить не могу!
Наше путешествие закончилось у дверей древней, покосившейся избушки. Вениамин с трудом открыл дверь и впихнул меня в темное помещение. Здесь сильно пахло гнилью и какими-то алхимическими материалами, натроном, что ли? Вениамин щелкнул отлично смазанной задвижкой, зажег лампу и сказал со странной улыбкой.
— Мы не заблудились. Я же сказал, что вырос в этом лесу.
Я не стала кричать. Отчасти потому, что у меня отнялся голос. Отчасти потому, что толку в этом не было. Вениамин так безмятежно улыбался, что тут уже никаким криком не поможешь.
А еще я точно теперь знала — у убийцы более трех жертв, и я скоро стану одной из них.
Вениамин взял нож и взвесил его в руке.
— Садись.
У меня все равно подломились ноги, так что я просто рухнула на грязный липкий пол, прямо на разбросанные по нему мелкие кости. Беличьи что ли?
Мне вспомнилось, как Вениамин обмолвился о слухах вокруг Скуро. Ушлый малец. Интересно, не был ли он подмастерьем у мукомола?
Вениамин с сосредоточенным видом перебирая баночки, рассеяно потрепал по волосам засушенную женскую голову. На постели угадывалось еще одно тело, рассыпанные по подушке волосы казались совершенно безжизненными. Я сочла за лучшее не смотреть в ту сторону.
— Подойди поближе, — велел Вениамин.
— Не могу, ноги не держат.
Я решила держаться нагло. Может, хоть недолго буду мучаться. Мысль о том, что я умру, почему-то не слишком меня беспокоила.
Ну умру, и умру.
Жаль, только, на Бремен не погляжу.
Я с трудом поднялась, чтобы принять величественную позу. Так эффектнее получиться слать проклятия счастливице Замарашке. К сожалению я тут же поскользнулась на гнилой шкурке какого-то животного и упала. В нос тут же ударила гнусная вонь.
— Вы вечно суетитесь. Вечно шумите. Вы совершенно бесполезны, — посетовал Вениамин. — Девчонки. Сиди смирно.
В руках у него был серп — орудие мерзкое, опасное и наводящее на самые разные, подчас весьма странные ассоциации. Неприятно будет, когда этот серп разрежет кожу...
Железо похолодило и царапнуло мою щеку. Я почувствовала кровь, тонкой струйкой побежавшую за воротник. А затем петерок. Спустя секунду я увидела клинок, очень странный. Он был много уже меча, совсем не походил на шпагу и к тому же блестел как... как... как игла.
— Отпустите миледи Риттер, ваше высочество, — спокойно приказал Скуро.
Растерявшийся Вениамин отступил. Я была бережног поставлена на трясущиеся ноги, и плечи мне укрыла теплая мантия. Смахнув с табурета какую-то гадость, Скуро усадил меня, но плеча моего не выпустил. На грязный стол легла маленькая шкатулка, выточенная из куска горного хрусталя. Искусная работа. Сверху Скуро устроил хрупкий, похожий на мыльный пузырь, стеклянный шар. Работа еще искуснее — выдуть столь тонкостенное изделие.
— Вы ведь хотите поговорить с нами, ваше высочество, — сказал Скуро и нагнулся к моему уху. — Это принц Вениамин, младший сын короля Авессалома. Молчите.
Я прикусила губу. Король Авесалом, правитель этих земель и, кажется, кузен нашего короля, был известен весьма печально. Он в одночасье потерял всех своих сыновей. То ли мор был, то ли несчастный случай — обстоятельства не прояснялись. А около года назад пропала единственная дочь Авессалома. Я посмотрела на Вениамина. Что он принц, верилось с трудом.
— Поговорите со мной, ваше высочество, — ласково сказал Скуро, касаясь стеклянного шара кончиками своих тонких бледных пальцев.
Моим усталым глазам на секунду показалось, что в шаре вспыхнуло лиловое пламя. Вениамин вздохнул.
Мне на колени легла стопка пронзительно-белой бумаги.
— Пищите, — велел Скуро. — Полагаю, вы умеете.
Я даже оскорбиться не успела.
— Нас у отца было двенадцать, — тусклым голосом сказал Вениамин. — Мне было пять, Алексу — старшему — уже шестнадцать. Он был обручен с дочерью герцога Мура. Но мама наша опять была в тягости, и это почему-то повергало ее в уныние. Может быть она просто боялась. Мы так думали.
Однажды она вызвала к себе Алекса и долго с ним разговаривала.
"Отец хочет убить нас, — сказал Алекс вернувшись. — Он уже приготовил двенадцать гробов. Если родиться девчонка, нам всем конец."
Мама велела нам укрыться в лесу, и мы все поселились в этой хижине. Мама сказала: если родиться мальчик, то она вывесит белый флаг, и мы сможем вернуться. Если родиться девчонка, флаг будет красный, и нам придется уходить.
Родилась эта мерзавка Мари!
(Лицо Вениамина страшно исказилось)
Мы поклялись, что убьем всякую девчонку, которая зайдет в этот лес. И засолим ее в бочке. Так Алекс сказал. (похоже, старший брат был для Вениамина непререкаемым авторитетом)
Мои братья умерли один за другим. Даже Алекс, а он был таким сильным. А я выжил. Хотя было страшно и холодно. А год назад сюда пришла маленькая дрянь Мари" врала, что только теперь узнала о нашей беде и хочет помочь!
(Вениамин косится на постель. Там Мари?)
Они все время приходили в лес. А потом перестали. Тогда я пошел в город. Там много этих тварей...
Вениамин сник, голос его стал почти неслышен. Скуро забрал шарик, посмотрел его на свет и проворчал:
— Нигде нет чистого гнева.
Щелкнула задвижка. За моей спиной послышались шаги. Шестеро мужчин бережно взяли Вениамина под руки.
— Что его теперь ждет? — спросила я.
— Королевская тюрьма, полагаю, — в голосе Скуро мне послышалась горечь.
— Он ведь в самом деле никакой не принц?..
— Авессалом всегда был человеком со странностями...
Скуро самым элегантным образом помог мне подняться и повел к двери. Продолжил он неожиданно и с изрядным цинизмом.
— Среди королей своего рода спорт — лишать друг дружку жизни. Но никогда рука не поднимается на собственных детей. Войны не в счет. Авесслом же в колыбели удавил своего первенца. Его безумие, вероятно, передалось сыновьям.
— В колыбели. Ха. вы что, свечку держали?
Алхимик со спокойной улыбкой посадил меня на лошадь, а сам пошел рядом. Я не успела заметить, когда в его руке появился фонарь.
— Я всегда полагал осведомленность одной из главных добродетелей, сударыня Риттер. Для шевалье это все равно, что бриться по утрам или носить серебряные запонки. Оставим. Что мне с вами делать?
— В смысле? — насторожилась я.
— Вы — беспокойная особа и легко попадаете в неприятности. Я же однажды уже спас вас, значит несу за вас ответственность.
Его тон заставил меня поежиться.
— Я довезу вас до Бремена. Верхом на хороших лошадях мы будем там уже через два дня.
— Мне нужно забрать из повозки вещи, — буркнула я.
— Пару старых платьев? — предположил Скуро.
Ненавижу его! Кругом прав!
— И книгу. Лоренцо Темный "Нигредо". Я еще не дочитала.
Скуро издал странный смешок.
— Вы сможете восполнить потерю в Бремене. Нам стоит поспешить, меня ждет его величество Авессалом.
— Значит, это вам надо поспешить, проворчала я, но не была услышана.
Отняв у стражников коня, Скуро направился в сторону Бремена. Я, державшаяся в седле кое-как, могла только следовать за ним..
30.04.2007
*Лига — чуть меньше пяти км
* Родовое имя — практически то же, что и фамилия. Однако, иметь родовые имена имели право только аристократы, а также жители ряда городов, приобретших эту привилегию. Простые обыватели, а тем более крестьяне, на фамилию права не имели, и пользовались личными именами и прозвищами. "Скуро" к слову указывает на неаристократическое происхождение имени Лоренцо. Родовитые семьи в качестве родового имени использовали название имения, или всей принадлежащей им земли, а также некоторые дарованные в прошлом почетные прозвища ("Лев", "Мудрец", "Сияющий"). Фамилия Иезавель — "Риттер" (нем. Всадник или Рыцарь) имеет промежуточный характер. Скорее всего кто-то из ее предков был посвящен в рыцари, и прозвище закрепилось за ним и в конечном итоге превратилось в фамилию
* Porcellina — итал. "поросеночек"
7
