Критический эксперимент 2033

Критический эксперимент — 2033

Оглавление

— 1. Поездка в Раковую Опухоль

Этот день начинался неудачно. Сначала неприятная процедура чистки котла. То, что часов на двенадцать усадьба оставалась без электричества и тепла на мартовском холоде, ещё не так паршиво. Главное: арматура начала прогорать, пора думать о замене. Реальнее всего съездить с соседями на кладбища техники сейчас, к лету уже можно будет подготовить запчасти и отремонтировать всё. А вдобавок стало ясно, что в последнюю поездку в Можгу Евгений промахнулся: ему предлагали солнечные батареи всего за три палладиевых империала, но жаба задавила: котла вполне хватает. А потом ведь пять палладиек выкинул на прибамбасы для стрекозы. Правда, зато автономный приёмник стрекозы с морзянковой ленточкой дал возможность не потерять сообщения и сейчас. Почему-то в доме Евгений на аккумулятор для резервного питания электроприборов не разорился: дескать, электричество своё, от дяди не зависим. А полдня-денёк в случае профилактики перебьёмся: ведь сами решаем, когда её делать.

Одно из сообщений было подписано именем и личным кодом погибшего во время Смуты учителя. Евгений удивился, кто это так виртуозно рыбачит, и решил всё-таки прочитать длинное сообщение до конца. Оно заняло метров семь бумажной ленты.

"Уважаемый коллега Евгений Анатольевич! Мы давно следили за Вами, и Юрий Николаевич в начале Смуты оставил нам свой личный код, чувствуя, что шансы погибнуть достаточно велики. Надеюсь, Вы не забыли его рассказы про критический эксперимент, в котором ему довелось участвовать. Мы понимаем, что Вы отнесётесь с недоверием к нашему сообщению, но для подтверждения мы приведём эпизод, которого не было в распространявшихся записках Ю. Н., и о котором он Вам говорил наедине. Владимир Шалаев прошёл эксперимент в будущем и вернулся совершенно седой и больной раком в последней стадии. Он сказал Ю. Н.: "Ты обозвал Москву раковой опухолью. Проклятие на тебе: неосторожные слова становятся явью". Как Вы сами понимаете, больше, кроме намёка, он не мог сказать из-за информационных запретов.

Посмотрите, как сейчас весь мир называет Москву: мёртвой столицей рака. Это город, где 99% населения, жившего там перед Смутой, вымерло от рака. Конечно, Вы знаете, что это явилось результатом применения биологического оружия умирающего вашингтонского правительства США, которое было уверено, что, убив Москву и Кремль, оно получит всю Россию и ещё лет двадцать продления вампирского существования. Но Смута в России практически закончилась через полтора года, и во время неё попытки агрессии и коллаборационизма пресекались всеми сторонами безжалостно, а в цивилизованном мире хаос наступил уже через пару месяцев после начала Смуты, и быстро перешёл в мировую войну, во время которой Россия, благодаря Смуте, осталась нейтральной".

Евгений улыбнулся саркастически: как можно благодарить события, которые привели к уменьшению населения в три раза и к полному распаду централизованных систем энергетики и транспорта. Ведь большинство крупных городов оказались почти уничтожены, железные дороги, видимо, уже не восстановишь, автомобильные тоже существуют лишь в некоторых районах, и единственным доступным транспортом оказались стрекозы и дирижабли.

"Россия ещё раз продемонстрировала умение выживать в критических ситуациях, и находить новую форму в новых условиях. Но практически весь мир оказался погружён в бездну войны всех против всех, которую удалось пресечь у нас. Сейчас, когда Россия выглядит по сравнению с почти всем остальным миром очагом зажиточности и спокойствия, мы ждём страшнейших атак, и, может быть, даже бессмысленно террористических: если у нас, правоверных, дерьмово, какое право имеют гяуры жить прилично? Ещё сотню атомных бомб биосфера планеты выдержит лишь ценой нового Великого вымирания. Таким образом, наша цивилизация оказалась более губительной, чем мы самонадеянно думали.

Из центров критических экспериментов в мире сохранились лишь два, а функционален лишь наш, московский. Мы понимаем, какой риск для Вас поездка в резервацию Раковая Опухоль: в место, куда выселяются те, кто желает жить по законам голубиной стаи, а не по волчьим правилам чести и благородства. Но надеемся, что Вы, как один из немногих выживших кандидатов на возможность стать исправителем, прибудете. Новых мы, по понятным Вам причинам, подбирать не имеем возможности. Желаем Вам счастливо добраться. В конце позывные, которые Вы должны начать транслировать за 10 минут до развалин университета, чтобы наша охрана подготовилась Вас встретить.

Успеха Вам в любом случае.

Руководитель Московского центра критических экспериментов Олег Программенко".

Послание вызвало адскую головную боль. Конечно, семья проживёт пока и без него. В усадьбе, состоящей из пяти дворов хороших соседей, есть пара тех, кому можно передать слежение за котлом. Но имеет ли смысл идти на такой риск?

И тем не менее ноги сами привели в сени, где висела кобура с с пистолетом, к ящику с "казной" усадьбы, из которой он взял свою пятую долю и оставил расписку, а затем понесли к цистерне со спиртом, Евгений заправил стрекозу, поднялся и передал своим соседям радиограмму:

"Улетаю на запад по важному делу. Примерно неделю не буду. Если через месяц не вернусь, значит, погиб".

Семье, с которой он не попрощался, он оставил письмо:

"Жена моя, дети, внуки! Срочное и важное дело. Не буду врать: опасное. Молитесь за меня и желайте успеха. Вынужден был взять долю нашей семьи из общинной копилки, но не больше, и вы общине ничего не должны. Ещё что-то сказать не имею права. Ваш муж, отец, дед Евгений".

Уже в полёте он с некоторым юмором подумал, что через пару дней была его очередь идти в Постол охранять волостную канцелярию. Ведь первым указом императора и Сейма было введено деление России на губернии, уезды, волости и города, гарантировано всеобщее вооружение граждан и самоуправление общин, и было оговорено, что в волости или в городе до ста тысяч человек есть один и только один имперский чиновник с одним солдатом охраны, который командует гражданами, поочерёдно охраняющими казну и канцелярию. Всё остальное должно было делать самоуправление. Из этой системы были выведены лишь маленькие имперские зоны, часть из которых была объявлена запретными, и большая зона Раковой опухоли.

* * *

Жетон полноправного гражданина давал право летать повсюду, кроме запретных зон, без предупреждений и без других официальных формальностей. Четвёртая заправка была недалеко от границы Раковой Опухоли. Резервация объявлена запретной зоной. Поэтому вблизи заправки стояла комендатура с красным флагом Российской империи и с целым взводом солдат около неё. Давно уже Евгений не видел сразу нескольких чиновников и много солдат в одном месте. Но здесь действительно реальная опасность: из зоны никого не выпускали... или, вернее, выпускали очень немногих по спецпропускам, потому что в зоне было несколько маленьких анклавов, содержавших важнейшие объекты. А вот пройти в зону имел право любой, даже преследуемый преступник, объявленный вне закона, если ему посчастливилось избежать пуль граждан.

Евгений зашёл к коменданту, будучи готов расстаться с палладийками и всё равно без уверенности в успехе, но оказалось, что на него уже выписан пропуск.

Около границы резервации стрекозу обстреляли. Видимо, "шалили" новоприбывшие салаги, которых ещё не успели перебить "деды". Про "дедов" ходили легенды вне зоны. Эти россказни сходились в одном: "деды" уже не стреляют зря, но убить любого и по любой разумной для них причине готовы всегда. Стрекозу, явно без груза, "деды" подбивать не стремились: вот поймать её на земле и захватить целенькой они были не прочь.

Развалины бывшей Москвы выглядели ужасно. Евгений вёл стрекозу с помощью унаследованной от старых времён системы Глонасс, впрочем, новой Россия пока что не собиралась создавать. Евгений помнил белокаменное здание университета, теперь на месте дворца науки была груда развалин, среди которых виднелись обломки стен и колонн. В ответ на постоянные сигналы с паролем последовала морзянка, приглашающая сесть к северу от руин, и там загорелись посадочные огни.

Неулыбчивые военные сверили данные биометрии Евгения с записанными у них и пропустили. "А если бы вместо меня другой прилетел?" — вырвался неуместный вопрос. "Ему было бы два пути: или к нам, людей у нас мало, или в могилу", — ответил старший. "Если я через месяц не вернусь, что будет со стрекозой?" — "Вернём твоей общине за плату, если будет возможно. У нас стрекоз хватает. И больше не трепись. Иди, куда ведут. Если обосрёшься, возвращайся сразу же, и можешь улетать к чертям собачьим. Но горючки мы тебе не дадим".

Среди развалин вилась узенькая тропочка. Она упиралась в стальную дверь, явно сваренную уже после разрушения университета. По ней Евгений спустился в подвал, прошёл ощупью шесть перегонов по неосвещённой полуразрушенной бетонной лестнице и оказался перед дверью, на которой светилась красная кнопка. Пути назад не было. Раз уж пришёл, надо входить. И Евгений нажал кнопку сигнала.

— 2. Критический центр

Через пару минут после звонка дверь открылась, в лицо ударило ярким светом, а изнутри пошёл тёплый воздух, отчего всё вокруг заволокло туманом.

— Евгений Анатольевич?

— Я.

— Заходите, Олег Олесьевич ждёт Вас с момента, когда охрана сообщила о Вашем приземлении. Надеюсь, стрекоза не повреждена?

— Нет, всё в порядке. Около границы какие-то идиоты дали пару очередей, но в молоко.

Внутри воздух был несколько спёртый: видимо, система кондиционирования и вентиляции уже действовала плоховато. Старая дубовая мебель... На фотоснимках Юрия Николаевича столы были пластиковые, стандартные. Видимо, когда начался крах, местные спасли часть вещей и архивов из гибнущего университета. А потом часть университета захватили демсоюзовцы, а нацболы расстреляли демшизу вместе со зданием ракетами. Словом, памятник того времени, когда умирающие экстремисты остервенело убивали друг друга, будучи изолированными в кольце карантина. Сколько помнил Евгений по Переславлю, местная самооборона и местное самоуправление в коренной России начали создаваться почти сразу после начала эпидемии в Москве. То, что болезнь не заразная (если, конечно, не есть трупы умерших от рака, не пить заражённую воду и так далее) выяснили не сразу, но и после этого карантин не сняли. На территории Москвы и ближнего Подмосковья творилась полная голубятня: те, кто совсем недавно были невинными голубками, яростно клевали и мучили друг друга. А понятия абстрактного гуманизма очень быстро заменились на жестокие, но разумные, правила полевой медицины. Тем более, что по рекам рак дошёл до Самары, опустошив Рязань, Нижний, Казань и ещё несколько городов. Там смертность от болезни была гораздо меньше, но в мегаполисах у людей в критической ситуации начинали действовать разрушительные этологические инстинкты перенаселённой популяции, которая должна самоочиститься, и в результате на месте мегаполисов ныне стали города в пятьдесят — сто тысяч жителей.

Олег был седым высоким и дородным мужчиной с пышной гривой волос на затылке и большой лысиной спереди, с длинной густой бородой, в тёмных очках.

— Женя, можно я тебя так буду называть?

— Пожалуйста, Олег.

— Мы виделись пару раз ещё до Смуты, и тогда я потихоньку проверил тебя и на интеллект, и на интуицию, и на физические данные. Конечно, годишься ты лишь где-то на две трети, но и таких в живых почти не осталось. А, судя по всему, единственный шанс сейчас у нас: оказать важнейшую услугу какой-то другой Земле, чтобы по законам взаимности нам кто-то помог вылезти из задницы, куда мы залезли так глубоко, что выбраться не удаётся. Сейчас во внутреннем помещении активизируют оборудование, это займёт пару часов, но даже после готовности я не советовал бы тебе торопиться. Выясни как можно больше здесь, ведь тебе придётся спасать наш мир от нашей участи.

Олег горько улыбнулся, осознав точность и парадоксальность своего последнего предложения. Ведь Женю забросит в прошлое именно нашего мира (и множества других миров). А эта его реализация останется неизменной в любом случае. Но в ней может появиться свой исправитель. Если ещё не поздно... И если спасение человечества не погубит затем Землю...

— Совсем как в популярных до Смуты писаниях про попаданцев и прогрессоров: ты герой, от которого зависит спасение мира, — в ответ съязвил Женя.

— А вот это брось! — Лицо Олега Олесьевича вдруг перекосилось жёсткой гримасой. — Геройствовать там тебе нельзя. Любое прямое действие приведёт к противодействию, и в лучшем случае всё восстановится. Не зря наши миссии называются критическими экспериментами. Придётся нащупать критическую точку и незаметно подействовать на неё. Чем лучше её идентифицируешь, чем меньше и эффективнее будет воздействие, тем лучше будет нам здесь и им там.

— Это ещё намного тяжелее... И спастись, а затем переиграть, как в квесте, нельзя будет.

Лицо Олега озарилось грустной усмешкой.

— Будь у нас, как до Смуты, сеть для выявления потенциальных исправителей, можно было бы переиграть, правда, тебя бы это там не спасло. Но сейчас мы практически отрезаны от остального мира и даже от России. Империя чуть-чуть помогает нам, но, видимо, наверху практически никто не представляет себе нашу деятельность. А ведь даже продемонстрировать не можем: если человек не готов быть исправителем, то ему либо вообще не удастся войти в главный зал, либо там он увидит лишь древнее непонятное бездействующее или еле-еле работающее оборудование. Так что они рассматривают нас как общину чудом спасшихся безумных учёных, которые охраняют некие уже никому не нужные раритеты, но на всякий случай их нужно сохранить, потому что они заодно ведут раскопки в МГУ и порою находят ценные знания. А также как социальный эксперимент: община внутри запретной зоны.

Олег попросил женщину принести кофе и поесть. Еда была бедная: немного картошки и грибы, явно выращенные на подземных плантациях. А вот кофе неплохой.

— Откуда у вас такой хороший кофе?

— От бразильских коллег. Они прилетали по именному разрешению императора. Надеются восстановить функциональность своего критического центра. Мы, слава Богу, быстро сообразили, в чём дело, ещё когда американский десант в Москве высадился. И успели отрезать информационные каналы, заранее перепрограммировав обеспечение на автономную работу. А бразильцы, когда в Америке во время гражданской войны и распада США всё полетело, успели только предотвратить необратимые поломки оборудования. Ведь американцы вставили в обеспечение программу самоуничтожения центра, если сетевое управление крахнется.

— Это что, американский десант ради вас высадился?

— В значительной степени да. Пожалуй, в основном ради нас. Ведь это они позаботились, чтобы мы могли выжить.

— Как так?

— Светлая память Андрею Денисовичу Савельеву. Он был руководителем нашего центра четверть века. Этот человек пользовался абсолютным доверием американцев, но в момент истины стал на защиту своей страны. Он горько шутил, что он — Георгий Саакадзе, грузинский полководец, верно служивший иранскому шаху, охраняя тем самым жизнь родной страны, пока персы не пошли войной на восставшую Грузию. Мне, впрочем, кажется, что его позиция сформировалась постепенно. Он из каждой поездки в Америку возвращался задумчивым. И уже потом сказал, что видел, как в угоду позитивному мышлению американцы упрямо игнорируют свидетельства, что будущее вовсе не Pax Americana, и упорно мчатся в тупик. А за собой тянут весь мир.