Меч и плеть

МЕЧ И ПЛЕТЬ

Глуп, кто меж плясунов и сам пускается в пляску

Гай Луцилий (римский поэт)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА 1

...Северо-восточнее от Холодной Ленты, что как безумная с ревом и шумом неслась на юг, торопясь слиться с Алым морем, за зелеными скрутами гор, утопающими в шелестящей зелени лесов, за потайными долинами и ведущими через ущелья паучьими тропами, за застроенными низкими хатками холмами, стоял замок. Он был заметен, издали — три невысокие округлые башни с похожими на зубы великана прямоугольными зубцами и объединяющая их каменная стена. Издали она не выглядела грозным бастионом, способным выстоять против сколько-нибудь серьезной армии. Словно у владельца не было врагов.

Одинокий всадник, рассматривающий открывшийся перед ним вид на неровные, точно шагреневые крыши с узенькими норами бойниц под ними, знал, что это не так.

Этот старый замок, последний на пути в Велонскую равнину, был как граница двух миров. Мира господ, подчиняющихся воле своего государства, и мира рабов, иногда осмеливающихся звать себя свободными. И к его владельцу — протектору Сотару — обе стороны питали не самые однозначные чувства. Опытным взглядом выискивающего дефекты в обороне разбойника, всадник оглядел каменные постройки и остановился на небольшом поселке рядом с крепостью. Пятнадцать-двадцать домиков с топчущейся на подворьях скотиной и птицей, полукружьем обступали овал приветливо блестящего озера. Поместье выглядело ухоженным и даже зажиточным — почти со всех дворов время от времени разносилось сытое коровье мычание. Отличная была бы добыча.

Внешний вид седока, вызывал невольное уважение. Уже немолодой мужчина, с добродушным обветренным лицом и ясными синевато-зелеными глазами, широко посаженными под густыми мышастого цвета бровями. Пышные усы, под искривленным влево носом, доходили до квадратного подбородка, придавая путнику кошачьего шарма. Волосы он прятал под пышную овчинную шапку, популярную у велонского народа. Но если виду велонских землепашцев такой головной убор однозначно добавлял робости, то на ездоке он смотрелся лихо. Дерзновенности добавляло в насмешку над аристократской модой вставленное в мех ястребиное перо. Толстый, надежно хранящий от степных ветров плащ, шерстяной попоной свисал с лоснящихся боков гнедого. На перехваченной военным манером ремнями груди красовалась великолепного качества вороная кольчуга. Такая сделала бы честь любому дворянчику средней руки. И глядя на торчащие среди седельных сумок прямые как прутья черные рукояти мечей, отчего-то враз верилось, что броня была не куплена ездоком похвальбы ради в базарном ряду, а добыта в кровавом и тяжком деле.

Мужчину звали Грив. Хотя сам он больше привык к неказистому юношескому прозвищу — Кривонос.

Был конец дня, и нижний край солнца уже скрылся за лесом, где-то на другом краю Бестигвальдского королевства. Всадник, приложив ко лбу ладонь, взглянул на солнце, точно припоминая, сколько же ему довелось добираться сюда, на обочину цивилизации. Срок длиною в три коня и несколько человеческих жизней, казался сейчас сном. Сном, который надлежало прервать единственным возможным способом.

Тронутый в бока конь потянулся к воротам замка.

С возвышенности казалось, будто домен находится на расстоянии вытянутой руки. На самом деле ехать к нему пришлось почти четверть часа. К тому моменту как гнедой стал стучать подковами по переброшенному через ров мосту, его уже встречали. Со стены за ним следили равнодушными взглядами около дюжины вооруженных тяжелыми арбалетами стражей. Бросающаяся в глаза леность гарнизона не обманывала Грива — его заметили и узнали еще на подъездах. Иначе не стали бы подпускать так близко. С расторопностью в Красной Гряде все было в порядке.

Во дворе крепости его дожидались одетые в бело-красные (окраса Сотаровских стягов) туники воины, смирно стоящие с поднятыми пиками и выступивший вперед юноша лет шестнадцати с потемневшим от загара лицом. На нем был простенький кожаный колет, пошитый без затей, но с заметным умением, недоступным в здешних диковатых краях. Паренек, как и охранники, как и снующие по двору с озабоченным видом слуги, был велоном. Но — о чудо! — велоном явно дворянского происхождения, о чем недвусмысленно говорил золотой кулон с изображением родового герба и, куда больше, несвойственная рабам прямая выправка и открытый взгляд. Когда их глаза встретились, Грив подумал, что парень унаследовал стройность, если не сказать тонкость, матери. Волосы и глаза у него были черные — отцовы.

— А ты подрос, — себе в усы усмехнулся Грив, останавливая жеребца в нескольких шагах от парня. — В прошлый раз едва дотягивался до конских колен.

— Дядька Кривонос! — с видимым удовольствием от узнавания приветствовал всадника юноша. 'Надо же, — подумал путник, — глазастый. Один раз видел столько лет назад, а признал сразу!'

— Помоги нашему гостю слезть, — кивнул парень терпеливо стоявшему в стороне с небольшой скамеечкой слуге. Грив возмущенно фыркнул и самостоятельно спешился.

— Еще не хватало меня, как какого-нибудь, старого каплуна с насеста снимать, — железные набойки на мягких сапогах гулко столкнулись с выложенным камнями двором. — Я, сынок, родился в седле, в седле и помру, если что. И может даже с посторонней помощью. Но не с такой. Отец, поди, занят?

Юный Ториас чуть наклонил голову набок:

— Ему уже доложили. Он ждет тебя.

Отдав поводья слуге, и перецепив один из мечей в посеребренных ножнах себе на пояс, Грив поравнялся с Ториасом. Несмотря на выправку, парень все еще был низковат и едва-едва доставал гостю до горла.

— Ну что, покажешь дом? — улыбаясь, спросил Кривонос. Сын Сотара выглядел много взрослее своих изнеженных однолеток-беонтов, что в его годы, мечтая о подвигах, еще носились по дворцам своих родителей в сопровождении нянек мужского полу, да колотили палками прислугу. Он явно подражал в своем спокойствии отцу, и эта тщательно вырабатываемая манера в любой ситуации быть немногословным и хранить невозмутимое лицо (хотя бы и изо всех сил борясь с готовыми расплыться в улыбке губами), отчего-то показалась Гриву очень забавной. Он даже захотел потрепать юношу по волосам, но вовремя остановил порыв. Мало ли, еще обидится.

... Изнутри замок, выглядел значительно более впечатляющим, чем снаружи. Красные ковры, висящие над лестницами и стенами гирлянды из цветов и изумрудно-зеленых листьев, кое-где на стенах висели картины с изображениями охоты и сражений. Ручки на дверях в хозяйской части были позолоченными, а на окнах висели, похожие на вычурные дамские платья песочных и красных расцветок портьеры. Хозяин был отнюдь не бедным человеком, и это бросалось в глаза. Равно как и то, что его богатство стало заметным исключительно стараниями вышколенной прислуги, за которыми угадывалась умелая женская рука. Неторопливо идущий за Ториасом Грив любовался интерьерами, ловя на себе любопытные взгляды слуг. Он знал, что выглядит подозрительно, если не сказать больше. Но слугам в Красной Гряде, было не привыкать к странным гостям. Во все времена здесь разбойники и стоящие вне закона рубаки, бывали гостями едва ли не более частыми, чем благородные господа.

Старший Сотар принял Кривоноса в собственном кабинете, окнами, выходящем на восточную степь. Когда гость вошел, пропущенный за дубовую с бронзовыми орнаментами дверь, хозяин замка до этого что-то быстро писавший, отложил перо, встал из-за красного письменного стола и, расплывшись в улыбке, поспешил к Гриву. Презрев рукопожатия, они обнялись, как положено давно не видевшимся друзьям, крепко стискивая друг друга медвежьими захватами.

— Ого, да ты нисколечко не ослаб! — восхитился Кривонос, охлопывая Сотара по плечам.

— Тебе тоже заморская еда пошла впрок. Ну-ка, ну-ка дай разгляжу тебя, — отстраняясь, окинул гостя долгим взглядом лорд-протектор Велона.

— Что на меня смотреть, кости все при мне, да и шкура пока на месте. Это ты, вон какая птица, королем глядишь!

Барлейт Сотар и впрямь выглядел очень достойно. Смуглый то ли от проведенного на солнце времени, то ли по природе, с тронутыми сединой зачесанными назад волосами и черными усами он носил застегнутый под горло приталенный темно-красный кафтан. На правой руке поблескивал золотой перстень с соколиной головой. В глаза птицы были вставлены два красновато-коричневых драгоценных гиацинта. Но главной драгоценностью в платье Сотара был его пояс. Широкий, стягивающий немного погрузневшую с возрастом талию, из редкой золотисто-рубиновой ткани, увенчанный массивной золотой пряжкой. Переливались, играя цветами, искусно инкрустированные в неё самоцветы. Один такой пояс стоил как несколько крупных дворянских поместий. То был истинный символ власти, у презирающей кич, носящих ожерелья и многочисленные украшения торговцев, аристократии старой закалки. По сравнению с ним всё остальное убранство Сотара, могло показаться дешевкой.

— Ну и ну, — покрутил головой Кривонос, — аж глаза слепит.

— Что ты, — рассмеялся довольный Барлейт, — это мелочь. Необходимая дань статусу и прочей дребедени, писанной в дурацких церемониальных томах. Ты бы посмотрел, что напяливают на себя заседающие в Собрании щеглы! Вот где безумство роскоши!

— Хм, — только и сказал на это, чуть нахмурив брови Грив. Пожалуй, не было в мире второй более раздражающей его темы, как та, что касалась богатых чудачеств Бестигвальдского дворянства. Но на сей раз тему развить не вышло: в коридоре послышался быстрый топот чьих-то ног и детское пыхтение.

— Куда? — послышался за дверью суровый голос Ториаса. — Занят он!

— Пусти! — возмущенный писк, возящегося и, судя по всему пытающегося вопреки запрету прорваться в кабинет хозяина замка, принадлежал мальчику лет восьми.

— Я сказал, он занят! — грубо рычал Ториас. — Иди играй в другое место!

— А ну отойди! Отойди, а то я проткну тебя пикой!

— Да ты её еще лет пять не подымешь, неженка!

— А вот и подыму! Подыму тебе назло! И тебя же первого проткну! Ну-ка пусти! — последнее требование, судя по сбивающемуся и натужному голосу, было озвучено откуда-то из-под мышки Ториаса. Судя по накалу страстей, под дверью лорда Сотара грозила начаться освободительная война.

Словивший на себе взгляд Кривоноса Барлейт нахмурился, явно, будучи не в восторге от сцены. Между бровями залегли две вертикальные черты.

— Тори! — громко крикнул он. — Пропусти его!

Шлепок, стук, озлобленное сопение сквозь зубы. В раскрытую недобро глядящим Ториасом дверь протиснулся семилетний мальчик, с взъерошенными черными волосами и большими зелеными глазами. Выдержавший борьбу со старшим братом, тяжело дышал, но держался так важно, что могло показаться, будто он выиграл генеральное сражение против втрое превосходящих войск.

Завидев прищурившегося Кривоноса мальчик ничуть не оробел, а расправив смятую одежду ладонями, с достоинством поклонился и представился:

— Штеффард ван Сотар младший1, наследник лорда-протектора провинции Велон.

Кривонос на такое представление дружелюбно ухмыльнулся и подмигнул Барлейту.

— Очень приятно.

Сотар старший строго поглядел на малолетнего нарушителя спокойствия, но, не сумев сдержать легкой улыбки при виде его непосредственности, объявил:

— Мой младший сын. Надеюсь, Штеф, ты ворвался сюда не только для того чтобы поздороваться?

— Меня мама прислала, сказать, что пора ужинать, — он 'незаметно' покосился на Кривоноса: — Чтобы ты шел, да не забыл взять с собой гостя.

Лорд и гость переглянулись.

— Преломишь с нами хлеб? — любезно поинтересовался Барлейт.

— И не только хлеб, — охотно крякнул Грив, положив руку на плоский живот. — Я ничего не ел целый день и готов преломить даже деревянное корыто, если в нем будет ложка каши!

— Скажи маме, мы сейчас будем.

Штеффард тряхнул темными волосами, став на миг похожим на юного волчонка и мигом оказался за дверями.

— Поговорим после ужина, — предупредил Грива Барлейт. И останавливая взгляд на хищно поблескивающих вороненых кольцах, добавил: — Только сними это и меч. Здесь врагов нет, не нужно лишний раз тревожить Лану.

За вечерей в замковой трапезной (просторной комнате, с аккуратно сложенной у стен необходимой в хозяйстве всячиной и обведенным лавками длинным столом) собрался весь немногочисленный род Сотаров. Отец, двое сыновей и хозяйка замка. Приглашенный к столу гость вел себя как старый друг семьи. Много разговаривал, расплачиваясь за сытный ужин интересными историями, собранными в путешествиях, шутил и отпускал комплименты жене лорда-протектора. Леди Лана Сотар за ужином просто блистала, появившись в пышной юбке и замечательном туго обтягивающем высокую грудь розовом лифе, с бархатистыми аппликациями, только подчеркивающим пропорции красивого тела. Необычные в этих краях светло-золотистые волосы были тщательно расчесаны и уложены на миловидной головке наподобие короны, с закрученными в калачи косами. Грив, уже давно не видавший таких женщин, с изумлением обнаружил, что очаровательно рдеющая от внимания леди Сотар вызывает в нем мужское волнение. Будучи младше сорокадвухлетнего Барлейта почти на девять лет, Лана слыла настоящей красавицей. О её внешности ходили легенды, сам Кривонос не раз и не два слыхал как отчаянные велонские наемники, пропойцы и сквернословы, называли жену протектора 'королевой'. И говорили это с такими романтичными интонациями, словно прекраснодушные юнцы о своей первой любви. Сейчас глядя в смеющиеся зеленые глаза, он задумался — сколько дипломатических побед среди 'дикарей', какими считали беонты велонов, принесла Сотару красота его жены?

Везунчик, что и говорить. Они жили вместе уже около двадцати лет. Взяв в жены вторую дочь какого-то обнищавшего дворянина Барлейт, совершил, наверное, самую выгодную сделку в своей жизни. Умная и красивая, она стала идеальной женой и хозяйкой необъятным владениям молодого велона.

Когда все насытились, а Ториас и болтающий под столом ногами Штеффард стали переглядываться подозрительно часто, Лана сославшись на дневную усталость, отправилась к себе, а Барлейт предложил дать слугам спокойно убрать со стола. Вооружившись недопитым фужером арлийского красного, они поднялись в расположенный на третьем этаже кабинет.

Летние сумерки мягко скрадывали небесные краски, опасливо предпочитая оставаться за окном, ведь Сотар не скупясь, разжег заготовленные свечи в бронзовых подсвечниках на полках и столе. Расположенный над хозяйским креслом огромный портрет в лаковой раме, купался в свете, демонстрируя богатство масляных расцветок и незаурядное мастерство художника.

— Закурим? — радушно предложил лорд.

— Может позже, — вежливо отказался равнодушный к табаку Грив. — А где твой старший сын Виз?

— Служит, — проигнорировав кресло и устроившись на стуле с оббитой шелковистым гобеленом спинкой, стал рассказывать Сотар. — Уже четвертый год, как в королевской армии. Исполняет долг перед сюзереном. Отправил с ним три десятка, вместе с Заикой.

Грамотный ход. Грив знал, что из себя представляла нынешняя королевская армия. Подобно всему Бестигвальдскому королевству она, несмотря на наличие единой иерархии чинов, была жестко разделена по признакам вхождения в дворянские семьи. Даже если ты знатного рода, и прибываешь на службу в командирском чине, но твой родитель не отправил с тобой своих солдат, то твоя участь не слишком завидна. Ни уважения, ни послаблений не жди. А уж если тебе не повезло родиться велоном, 'рабом от природы', как презрительно обзывались кичливые беонты...