Снег, кладбище, мертвые души...

Снег, кладбище, мертвые души...

Все кладбища одинаково грустны. Кто-то поправит, сказав, печальны. Но для меня они всегда грустны. Если подумать, эти два слова пусть и схожи, разительно отличаются одно от другого. Печаль, как карандашный набросок на пожелтевшем листе осознанно состаренной, ворсистой бумаге, которая сама по себе делает грифельные линии тусклыми, размывает четкость, скрадывает выразительность штрихов и линий. Грусть — она другая. Объемна, насыщена оттенками и переливами, в разное время души она имеет свой цвет, но что придает ей еще большую выразительность — свой особый запах. Сегодня у нее торжественный свадебный цвет и запах мороженных, зимних яблок, слишком тонкий неуловимый, чтобы прочувствовать в полной мере, не оставляющий после себя ничего кроме сладковатого послевкусия на самом кончике языка. Белый снег с белого неба под угрожающе черные подошвы ботинок и кладбищенские розы с обломанными стебельками, в избытке усыпающими снег вокруг свежей могилы. Такая она — моя сегодняшняя грусть.

Если подумать, у меня нет для умершего цветов, только чувства. Не любовные — ни в коем разе. И не дружеские — это однозначно. Еще неделю назад для сотен своих тайных подопечных он был Богом. Скажи мне кто в прошлый понедельник, что и боги могут умирать, никогда бы не поверила. Теперь верим все, как один. Нас много. Сюда добрались далеко не все. Только те, кого известие застало рядом с этим городом. Безликим, как и его самая главная достопримечательность — наш общий Бог. Не люблю поминать имена мертвецов всуе, мало кто из нас, объединенных общей тайной, это любит. Все потому, что я сама одна из них. Живой мертвец. Но не стоит видеть в нас зомби, никакой научной фантастики и мистики. Все банально, если вдуматься. Эту систему придумал именно он — бог королевства мертвых, теперь и сам уже мертвый бог.

Тридцать лет назад мир поглотила всеобщая компьютеризация. Электронные документы, пароли, ключи, идентификационные подписи, которые стали передаваться без участия бумажных носителей. Только мирко-чипы, диски, флеш-карты. На одной такой, защищенной сложносоставным паролем, сосредотачивалась вся жизнь её хозяина. По старинке, их стали называть просто паспортами. Но на самом деле, электронный паспорт — это миниатюрный носитель информации, в котором сосредоточены все официальные документы, которые человек успел накопить за свою жизнь. Свидетельство о рождении, первичные паспортные данные, рабочие удостоверения, трудовая книжка, страховые медицинское и пенсионное свидетельства, сертификаты, аттестаты, дипломы, свидетельство о праве на наследство, проездной билет на месяц, год. Сотни, порой, тысячи документов. Тогда и появились мы — мертвые души.

Я не выбирала себе такую жизнь, выбор сделала моя мать. Стоило мне родиться, она в двух разных городах страны получила на меня два свидетельства о рождении. Две маленькие флеш-карты. Одна темно-фиолетовая, гладкая, без дополнительных отметин, а другая голубая с красным огоньком-индикатором на левом боку. Они до сих пор у меня. По одной из них я — Рейчл Делавей, а по второй — Джейн Маровин. Две очень похожие друг на друга девушки, похожие, но вовсе не одно лицо ни на первый, ни на второй взгляд. Обе они жили, взрослели, познавали мир, обзаводились переченем необходимых документов. Долгое время жили в одном городе, но в разных его концах. Ходили в разные детские сады. Когда одна болела, другая была здорова и радовалась жизни, и наоборот. Но проследить это было практически невозможно. Город был большим, нет, просто огромным. Мать специально привезла их сюда. Здесь редко задавали лишние вопросы даже самые близкие соседи. Здесь редко встречались настоящие друзья. О том, что у двух разных девочек одна мать никто так и не догадался. Все благодаря тому, кто и придумал всю эту систему с двумя не поддельными, а настоящими удостоверениями личности и настоящими жизнями, которыми приходилось жить в параллели, совмещая по мере своих сил и фантазии.

Бытует мнение, что любой ребенок, с детства поставленный перед фактом и лишенный права выбора, рано или поздно начинает бунтовать и, если дух его силен, в конечном итоге сбрасывает с себя оковы, в которые по своей прихоти его заковали родители. Но со мной этого так и не произошло. Не потому что характера не хватило, а потому что физически не оставалось времени на бунт. Живя одновременно за двух разных людей, как бы я могла строить планы побега от такой жизни? Первые шестнадцать лет мне катастрофические не хватало времени даже на мечты, не говоря уже про все остальное. К семнадцати я втянулась, в восемнадцать окончательно и без сожалений вступила в братство. В двадцать начала полностью самостоятельную жизнь в качестве одной из мертвых душ, у которой на руках было две совершенно непохожих друг на друга личности, под которыми была погребена третья — настоящая, у которой не было ни идентификационного номера, ни базового паспорта. Вообще ничего. Элен Мур вообще никогда не существовало. Меня называли Эл только на ежегодных собраниях братства, которые всегда проводились на Рождество. Праздник, сулящий всем и каждому, неслыханные чудеса. Символично, не правда ли, что именно в рождественскую ночь мы по воле нашего бога получали редкую возможность вернуться к жизни, чтобы под утро, когда дети по всему миру вытягивали из-под елки долгожданные подарки, снова стать мертвыми душами? Ему казалось это забавным. Я хорошо его знала. Лет десять назад он даже пытался оказывать мне особое расположение, которое мне, разумеется, льстило, но ничего дельного из этого так и не вышло. Я не жалею. Просто пытаюсь сообразить, как мы все теперь будем жить без него. Кто станет во главе братства?

Еще неделю назад этот вопрос был совершенно неактуален. У бога был сын. Молодой, слегка меланхоличный парень, с непристойно длинными для мужчины волосами, искупающимися только молодостью и свойственным ей бунтарством. Он был очень похож на отца. Всегда спокойный, кажущийся отстраненным, оторванным от мира и слегка рассеянным. А когда он надевал свои старомодные очки с круглыми, слегка затемненными по верхнему контору стеклами, семейное сходство становилось неоспоримым. Разумеется, он тоже с самого рождения был мертв и жил за тех, кем на самом деле не являлся. Только в отличие от меня, ему была известна главная цель нашего братства. Я убеждена в этом. Не мог же отец ему не сказать! Это мы — мелкие сошки, винтики в громадном механизме, блуждаем во тьме, выполняя свои функции лишь тогда, когда нас призывают. Но он-то должен знать, зачем все это? Отец сказал ему, по-другому и быть не могло.

Поэтому я пришла сюда, ожив во внеурочное время. Поэтому не принесла цветы, только чувства. Обнаженные чувства мертвой души. Пришла, чтобы задать самый главный вопрос всей моей жизни. Зачем это все? Зачем нужна была я — Элен? И зачем ему когда-то понадобились рыженькая хохотушка Джейн и надменная красавица Рейчл?

Я пряталась за деревьями. Ждала подходящего момента. Наконец, пришедшие проститься с богом начали расходиться. У могилы остались двое. Тот, кто был мне так нужен — его родной сын. И какой-то незнакомый мне парень. Высокорослый блондин с приятным, открытым лицом. Он держал над головой длинноволосого парня в старомодных очках большой куполообразный зонтик. Снега было немного, он долго кружился в воздухе невесомыми хлопьями, прежде чем окончательно осесть где-то под ногами или на гранитных надгробиях. Сам блондин хоть и был, как и его спутник, с непокрытой головой, в зонте, судя по всему, не нуждался. Неожиданно для себя я засмотрелась на них. Длинноволосый брюнет с печальными глазами щенка, которого кто-то по недомыслию пнул под мохнатое брюхо, и высокий блондин, с коротким ежиком платиновых волос, модном френче, средней длинны и теплыми глазами, в которых не было ни печали, ни сожаления. Я догадалась кто он.

Он не принадлежал нашему братству. И теперь уже никогда не будет принадлежать. Впрочем, как и его спутник, добровольно отрекшийся от божественной преемственности и подаривший своему избраннику новую жизнь.

— Привет, — сказала я, приближаясь к ним, застывшим у свежего земляного холмика. — Хочу поговорить с тобой, Эдриан.

— Вы меня, наверное, с кем-то путаете, — пробормотал длинноволосый, не поднимая глаз. Блондин рядом с ним нахмурился и сжал пальцы на изогнутой ручке зонта.

— Я — Элен Мур, — сказала, так и не расщедрившись на улыбку. — И у меня нет для тебя слов соболезнования. Только один вопрос.

И вот тогда он вскинул глаза. Стекла очков сверкнули неровным бликом и погасли так же быстро, как вспыхнули. Воображение разыгралось, подумала я. Парень поправил их пижонским движением, которое было узнаваемо и успокаивало самим фактом своего существования. Что-то никогда не меняется, особенно, старые привычки. Даже если, расставшись с одной из своих мертвых душ, он подарил её убийце свого отца, инсценировав смерть его предыдущей личности. Тем временно Эдриан холодно бросил:

— Я слушаю.

— Уверен? — Хриплым, прокуренным голосом обратился к нему его спутник.

— Ян, покури, пока я тут разберусь. — Голос его прозвучал удивительно властно. Мне не сразу удалось соотнести столь жесткие интонации с обликом парня, которого большинство в нашем братстве считали инфантильным и недостойным своего отца.

Блондин пожал плечами. Отдал ему зонтик и отошел в сторону, чтобы почти сразу достать из внутреннего кармана сигареты и закурить, запрокинув голову к небу и прямо на губах мешая удушливый запах табака со свежестью первого снега. Наверное, такие губы особенно приятно целовать вот так. Зимой, когда обветрены, на кладбище, когда всё существо заполняет грусть, под осуждающими взглядами умерших — цинично? Возможно. Вот только, кого в наше время подобным испугаешь? Не сношаются прямо на могилах — и то радость. Но блондина никто не целовал. Да и некому тут было расщедрится на поцелуй. Из женщин только я. Но романтика умерла во мне вместе с богом.

Я снова посмотрела на хрупкого юношу, силясь распознать все оттенки чувств за тонкими стеклами очков, так похожими на две окультуренные льдинки.

— Зачем он создал нас? Зачем собирал мертвые души?

— Не собирал, — на губах его появилась жуткая усмешка, от которой мне стало так холодно на душе, что жалкая попытка закутаться в меховой воротник не показалась такой уж нелепой. — Коллекционировал.

Слово упало между нами, как некий краеугольный камень. У меня перехватило дыхание, а он продолжал.

— Мой отец был самым обычным гением, не более того.

— Для меня и тысяч других он был богом, — нашла в себе силы возразить и тут же пожалела об этом.

— Нет, — он улыбнулся мне, как щенок, которого проходя мимо не заметил кто-то большой и неуклюжий, а ему так хотелось тепла, — Просто гением. Никогда не было никакой конкретной цели. Всего лишь скучающий гений, его живые игрушки и игра во имя самой игры.

— Но я крала, когда он говорил, что хочет, чтобы украла! Обманывала! Предавала! Уходила не прощаясь! А кто-то, я точно знаю, даже убивал ради него! Зачем? Я думала....

Он снова ухмыльнулся так, что внутри все похолодело, а рука, которой я все это время придерживала свой меховой воротник, безвольно упала вдоль тела.

— Нет никакого вселенского заговора, Элен. Точнее, даже если где-то и есть, то не про нашу честь, это точно. Мой отец таким извращенным способом развлекался. Но, если теперь ты решишь, что я убил его для того, чтобы освободить вас и помочь выбраться из тени, то снова ошибешься. У меня не было никаких великих целей. Мы с отцом оба до отвращения мелкие люди. Я просто хотел быть вместе с ним, — он улыбнулся и кивнул на блондина, стоящего в стороне от нас. Тот краем глаза посмотрел на него и снова перевел взгляд на небо, усмехнулся с зажатой в зубах сигаретой. Красивый, молодой парень, но разве достойный того, чтобы ради него убить?

— Мне страшно в это поверить, — прошептала, сама не узнав собственный голос.

— Ну, что ж, — обронил на это сын несуществующего бога и повернулся ко мне спиной. Подошел к своему спутнику, вырвал из его рта сигарету, смял прямо в пальцах, не заботясь об искрах, швырнул в снег. Блондин со снисходительной улыбкой посмотрел на него. Эдриан через плечо обернулся на меня и закончил, — Ты всегда можешь притвориться, что этого разговора не было и продолжить свою мертвую жизнь.

— Ты ошибаешься, — так и не поняла, откуда во мне нашлись силы сказать все это, наверное, проснулась так долго дремавшая гордость, — может быть, он и был мелочным, но ты... ты превзошел его. — Развернулась и прошла прочь

На прощание ветер донес слова:

— Она имела в виду, что убить одного ради любви, все же лучше, чем сделать сотни тысяч заложниками бессмысленной игры...

А снег не знал и падал мне на голову ошметками пепла, не знал, что через два дня меня, Элен Мур, найдут в номере отеля с проколотым специальной спицей сердцем. Вместе со мной пропадут без вести Джейн и Рейчл. И мы с ними будем не одни такие — мертвые души, лишенные чужой воли и так и не нашедшей своей собственной, чтобы жить дальше, чтобы любить.

И уходя не оборачиваясь, я не видела того, что было доступно только всезнающему снегу. Двое целовались у свежей могилы, и где-то в стороне валялся куполообразный зонт.