Тема арбузов не раскрыта

Тема арбузов не раскрыта.

Жизнь, в которой не было ни дня фальши,

Вряд ли кто-то точно знает — что дальше...

О.Митяев

    — Проходите, капитан. Как у вас принято говорить? Кадзи-сан, да? Наливайте, что понравится. Вот в это кресло располагайтесь… Запах? О, это дрова из можжевельника. Настоящий камин, настоящий огонь… Что ж, капитан — как человек умный, Вы наверняка уже поняли, о ком пойдет речь.

    — О Вашей дочери, господин тайсе… простите, господин генерал.

    — Да. Итак?

    — Слушаю Вас внимательно, господин генерал.

    — Черт возьми, а Вы мне нравитесь! Даже не пытаетесь оправдываться!

    — Мне не в чем оправдываться, Ренгри-сан.

    — Так-таки и не в чем?... А прогулка вдоль озера? «Сорок два признания в любви», наружное наблюдение уже третий день поголовно пишет валентинки и звонит подругам! Ладно, капитан-сан… Черт побери, и я заговорил по-вашему. Я достаточно хорошо знаю Аску, чтобы понимать, кто на кого в самом деле вешается. А то, что Вы упорно не идете ей навстречу… не пользуетесь моментом… тысяча чертей, скажу прямо: не спите с ней — все еще! — меня отчасти восхищает, отчасти удивляет. Отчасти пугает.

    — Пугает?

    — Хватит прикидываться болваном, Кадзи! Это нам — военным — положено иметь одну извилину на голове, да и ту от фуражки… Скажите честно, если бы Аска… захотела любого парня на моей базе… как долго он бы продержался?

    — Полчаса?

    — Так почему Вы сопротивляетесь уже полгода?... Налейте тогда и мне… Благодарю. Итак?

    — Выражаясь языком людей с одной извилиной от фуражки — мне больше нравятся взрослые брюнетки с высокой грудью.

    — Рискну сказать: не брюнетки. Брюнетка… Ладно, к черту все это. Выпейте до дна и перейдем к делам. На прошлой неделе нас посещали русские. Тоже капитан, Baskakoff, по программе change of experiense, как они это называют. Мистер Baskakoff капитан их рейнджеров… как правильно… spetznaz.

    — Так вот откуда синяки у Ларри О’Брайана!

    — Да, я до сих пор думаю: сколько спаррингов он выиграл честно, в скольких из хитрости поддавался… а в скольких из хитрости поддавался его противник… Конечно же, гостям показали EVA и пилота. И тренировку пилота.

    — Мне что-то не нравится Ваш взгляд, господин генерал, сэр!

    — В жопу звания, Кадзи. Вот сейчас налейте полный стакан. После тренировки Баскакофф напросился ко мне на прием. Один. С глазу на глаз. Знаете, как он обозвал мою дочь? Pu-she-chno-e mya-sso!

    — Он полагает, что здесь… Мы… Да, мы… Готовим не бойца?

    — Совершенно верно, Кадзи. Не бойца, а спортсмена. Быстрее, выше, сильнее. Но биатлонист не равен снайперу, и уж кто-кто, а Вы это знаете!

    — А Вы, соответственно…

    — А я, соответственно, вызвал на расправу тренажерно-полигонную мафию. И обнаружил, что моя дочь с легкостью выполняет большинство упражнений по стрельбе, работе с оружием EVA, у нее великолепная синхронизация, отменная реакция, чудесная координация, и прочая, прочая, прочая. Ад и преисподняя, она не Helen Vodorezoff, не Maria Sharapoff, не Серена Уильямс! Мы готовим ее не на каток, не на корт, не на красную дорожку в Каннах! Вы знаете, Кадзи, на той… последней войне… мой дед — Брайан Купер — высаживался с танками Паттона в Нормандии. Как-то он прислал письмо. Обученных танкистов не хватало, и некий штабной курвин сын… загреб в экипажи поваров, телефонистов… ну и так далее. А фрицы подловили их на дороге в Виллер-Бокаж. Семнадцать машин. Восемьдесят пять человек. Ни один выскочить не успел… Брайан вставил этот случай в свою книгу — а ему никто не поверил. Все кричали, что такое бывало только у ivan’s и только в сорок первом году. Черт, да я и вправду пьян… Но Вы-то поняли, к чему я клоню?

    — Я тоже не вполне трезв, господин тайсе.

    — Увиливатель хе… хренов… Наши инструкторы, наши специалисты не пользуются авторитетом у моей чрезвычайно блестящей доченьки. А пользуетесь у нее авторитетом Вы, капитан Редзи Кадзи. Потому что именно Вам на прогулке по берегу озера моя дочь признавалась в любви сорок два раза. Как бы это ни звучало.

    — И Вы хотите…

    — Я хочу, чтобы она не сгорела по глупости в первом же бою только потому, что корона будет перевешивать голову. Раз уж я не могу ей запретить пилотировать железного дровосека. От Вас она выслушает любую горькую правду. И совет примет.

    — А Вы и вполовину так не пьяны, как прикидываетесь. Может, хватит фиглярства?

    — Хватит так хватит. Там на кресле такая серая папочка, а в ней желтые листики. А на желтых листиках черные буковки… Прочтите…

    — Пять минут… Вот как?!… И здесь!… А это откуда? Хм. И ведь докопались же… О!... У Вас… хорошие информаторы.

    — Вы профессионал, Кадзи. Профессиональный разведчик. В той папочке факты… на две разведки минимум, а? Может, познакомить с Баскакофф? Новых рублей с него стрясете, лишним не будет… Вы можете влюбить в себя кого угодно. Изобразить любое чувство или мнение. Так что задача моя вполне Вам под силу. А мне даже и убивать Вас не нужно — достаточно забыть папочку на столе. Найдется кому в нее заглянуть! Ад и преисподняя, Вы тут не один mno-go-dya-tel. Ну, потом — вопрос времени, переедут ли Вас грузовиком, утопят в ванне или шлепнут в лифте. Итак?

    — Что ж… Вы победили.

    — Ну молодежь пошла!!! Ладно бы я так загонял Вас под венец. Но никто даже свадьбы не требует… а Вы все упираетесь!

    — Скажите, генерал… Вам самому не противно? Это же Ваша дочь, в конце концов!

    — Мне не в чем оправдываться, Кадзи-сан. Мужчину себе она все равно найдет. Возраст, знаете ли. Уж лучше пусть кто-то, мне известный. Раз. И человек Вы неплохой, по моему скромному мнению. Что черными буковками в серой папочке только подтверждается, кстати. Два. От Вас никто не требует любить ее, раз Вы того не желаете или не можете. Намек на возможность, улыбка, два-три разговора наедине — дальше она сама навоображает себе золотые горы. Сейчас-то Вы от нее вообще шарахаетесь, а она все равно никого иного не хочет. Полшага навстречу — и вейте из нее веревки. Заставьте, наконец, готовиться к бою, а не к высшей ступеньке пьедестала. Три. Ну и, наконец, она не самолет пилотирует, а EVA, которых на планете Земля меньше, чем на моей руке пальцев. Ее проигрыш может всей планете выйти боком. Четыре. По этой последней причине беременность нежелательна, и задвинуть ее по здоровью тоже никуда не выйдет. Она действительно нужна там — на тонкой красной линии, черт бы греб Байрона и всех поэтов с ним. Пять.

    — Есть еще одно соображение, генерал. Когда рассеется очарование момента, когда она сообразит, для чего я ей улыбаюсь — она ведь решит, что ее любить не за что в принципе. Что с ней возятся лишь постольку, поскольку она — пилот. У нее и сейчас это порой проскальзывает. Крыша не слетит?

    — Мне докладывали об этом. Опять же, ее умершая мать... Нет. Об этом не скажу… Будь у меня под рукой полсотни ее сверстников, да чтобы с десяток роботов… Пусть бы она дружила с какими-нибудь болтуньями, делила мальчиков… Как обычные дети, черт возьми! Японцы вон своих пилотов запихали в обычный школьный класс. Разгрузили мозг по способу «клин клином»… Ответ на это соображение Вам и придется искать. Напоминаю: у меня одна извилина — от фуражки.

    — В американской армии меня всегда удивляло, что каждый офицер — нечто между управляющим фирмой и политиком. Неуклюже Вы прибедняетесь, Карл.

    — Ну, для Вас хватило… Кадзи!

    — Да?

    — Нахрен все эти соображения. Раз она выбрала тебя — просто сделай так, чтобы она улыбалась. Никто не знает, сколько осталось нам. Сколько осталось ей. Очень тонкая эта красная линия. Просто сделай. А с тобой я после рассчитаюсь. Хочешь — золотом, а хочешь — на том свете угольками!

* * *

    Угольки гаснут и комната погружается в темноту. Можно смотреть на ночной город. Или включить красивый трехголовый фонарик, мерцающий попеременно то багровым, то нежно-лиловым, то светло-салатовым.

    Можно, в конце-то концов, и в постель забраться. Накрыться добрым ангорским пухом, вытянуть ноги, с удовольствием ощутить, как постепенно, волной, расслабляется спина.

    Можно лечь — заснуть не выйдет.

    Сколько у разведчика лиц?

    Которое из них — истинное?

    Когда оказывается, что лицо, которым гордился и которое считал настоящим — всего-навсего приросшая маска — пожар в крови не вдруг погасишь.

    С другой стороны — что беспокоиться? Дело есть дело. Тренировали чувства изображать, готовили врать с уверенным видом, учили держать лицо в безнадежных ситуациях. Кем только для внедрения не прикинешься, кого только не водишь за нос, против кого только не работаешь!

    А уж помимо разведки понравится которая — и наплетешь с три короба, и наобещаешь сорок бочек арестантов, и хоть бы раз усомнился или там оглянулся!

    Что же здесь останавливает?

    С третьей стороны — проблема сама не рассосется. Как ни выкручивайся, а делать что-то придется. Девчонка же и правда доиграется со своим звездным стилем боя, со своей дикой гордостью, со страхом перед людьми — который выражается опасной презрительной глухотой к товарищам по окопу.

    Но в окопе судья — пуля.

    Разгорается очередная сигарета и ночь отступает на полшага. И даже в голове немного яснеет. Профессия втравила — профессия пусть и спасает. По лезвию — и что? Первый раз? Проскочим. Не такое проскакивали. От грамотной засады не спасали разведчика ни быстрые ноги, ни меткий пистолет, ни ловкость рук, ни тигриная прыгучесть. Только голова, только предварительный расчет, только внутренний голос: э, сюда ходы, туда не ходы! Снайпер башка попадет, сапсем мертвый будыш!

    А вот скажи-ка, Внутренний Голос, как сейчас поступить?

    Что значит: «Вынь кольт и застрели вождя?!»

    Стоп. Нельзя думать о неудаче. Надо думать об успехе.

    Однако — что в нашем положении успех?

    …Гаснет сигарета, и ночь подбирается вброд. Арбуз бы сейчас! Да пополам, да вгрызться в него, чтобы сок по ушам, да бородатую шутку про гибрид семечек с тараканами...

    Кто я?

    Я играю десятки ролей, проживаю чужие жизни; я агент высшего уровня прямиком с киноплаката — летаю по свету и сорю деньгами; флиртую с красотками и защищаю их… да от чего угодно, кроме самого себя. Искусно стреляю, ловко дерусь, всегда вовремя смываюсь — тем и живу. Меня давно уже никто и никогда не поставит в обеспечение, не укажет как выполнять задачу, не поведет за руку… А в собственной жизни, первой и единственной, не достало меня девушку ни удержать, ни защитить. От самого себя ведь ни пистолет не поможет, ни рукобойная ловкость.

    И уж тем более — не сбежишь!

    Так от чьей же маски выступать в текущей задаче?

    …Догорела сигарета чуть не до пальцев, хорошо — фильтр. Ну вот как росиадзины свой Be-ro-mor курят? А sa-mo-sad, наверное, и не курят даже, а морят им клопов да тараканов. А нам, иностранцам, только хвастаются. Или это про sa-mo-gon было сказано? Он же пластиковую флягу разъедает за полусутки, как его пить не страшно?

    Ладно! Будем профессионалами! Будем тонуть с поднятым флагом, на ровном киле и с задраенными люками. Будем играть. Порадуем девчонку, навстречу шагнем. Учить станем. Намекнем: хорошо воюешь — частые свидания, и да-аже, возмо-ожно... Но! Плохо воюешь — другую найду.

    Если хорошо роль сыграть, если возьмет за душу — придется забыть про брюнеток. Навсегда, пожалуй.

    А если плохо сыграть — влюбить девушку, да обмануть — тут как бы брюнетки сами крест не поставили. Есть такие брюнетки, которые крестик ставят полной обоймой. Точно по линиям стандартной мишени.

    …Угольки догорели, и ночь догорела, и пора умываться, и бриться, и чистить ногти. Только чистыми руками прилично брать ути-гатана, только с чистыми мыслями можно начинать рассветную тренировку. Ведь если нельзя сыграть хорошо, и нельзя плохо, остается только бежать по лезвию между крайностей. Образ емкий, красивый. Аккурат на ту самую кинорекламу. Одно плохо — без ежедневных тренировок в руки не дается. Так что лезвие в руки, стойка, поклон залу — начали!...

* * *

    ...Начали снижаться.

    Вертолётное шасси коснулось палубы, но на этот раз не авианосца, а транспортного корабля. Три газотурбинных двигателя начали сбавлять обороты, маршевый семилопастный винт замедлил вращение.

    Я открыл дверь в борту вертолёта, мягко спрыгнул на палубу. Пригладил волосы, подал руку Мисато, после чего мы уже вместе огляделись в поисках встречающей делегации.

    Хм... Что-то у меня ощущение «дежа вю». Кажется, я всё это проходил уже совсем недавно...

    К нашему вертолёту приблизилась группа из нескольких человек в бежево-алой повседневной форме НЕРВ.

    — Майор, мэм! Лейтенант Рудль, группа технического обеспечения! — представился командир германских нервовцев, высокий и крепкий русоволосый парень. В отличие от остальных техников, он был одет не в бежево-алую, а в зелёную форму офицеров научного отдела.

    Но, по правде говоря, меня сейчас интересовал вовсе не он, а совершенно другой человек.

    Младший лейтенант Сорью Лэнгли Аска, если точнее.

    Именной такой она была и при первом своём появлении в сериале: невысокая стройная молодая девушка с пышной — до пояса — гривой огненно-рыжих волос, развевающихся на ветру, с уже вполне сформировавшейся фигурой и стопроцентно европейской внешностью.