Скс Режим бога 1-я книга

Ухо болело. Болело уже настолько, что эта боль сумела нарушить даже самый сладкий утренний сон. Я оторвал голову от подушки и тут же обнаружил причину неприятности. Заснул со вставленными в уши наушниками от новенького 6-го Айфона, и теперь левое 'отлёжанное' ухо немилосердно ныло.

— "Хорошо хоть Айфон не раздавил..." — мелькнула мысль.

Вытащил придавленный девайс из-под бока и положил его со всунутым зарядником и наушниками на прикроватную тумбочку, после чего с облегчением откинулся на подушку, собираясь продолжить так некстати прерванный сон...

— БLЯЯЯЯЯЯЯ!!! — до заторможенного мозга только сейчас дошла вся последовательность совершенных действий и увиденного при этом. Внутренняя пружина заставила меня подскочить на кровати как ужаленного, и сесть, широко раскрыв глаза.

Это невероятно! Я — это не я, руки не мои, ноги не мои, комната не моя!

— БLЯ!!! Что происходит?! — сердце бешено колотилось, а проснувшийся мозг лихорадочно искал рациональное объяснение тому, что видели глаза.

А видели они следующее... Тонкие руки, красные трусы, безволосые и тоже тонкие ноги... все это не мое — и какое-то неестественное, что ли... Незнакомая комната, странная мебель, плотно зашторенное окно. В голове закрутились какие-то далекие, еще не узнанные, но уже смутно знакомые образы. Они уплотнялись в смысл, во внятную мысль и невероятную по своей сути догадку...

Я попытался встать. Незнакомое тело слушалось, но все движения получались какие-то неуверенные и опасливые. Настороженно прислушиваясь к царящей вокруг тишине, я сначала медленно, а затем все более уверенно ускоряясь, двинулся к плотно закрытой двери ведущей из комнаты. Лихорадочно и порывисто рванул ее на себя, и выскочил в коридор квартиры... своей квартиры... квартиры своего детства... из много лет тому назад.

Шлепая босыми ногами по холодному полу, рванул через коридор во вторую комнату. Теперь все безошибочно узнавалось и вспоминалось. Без малейших затруднений и сомнений. Я был в квартире своего детства! Руки и ноги, показавшиеся сначала странными, на деле просто оказались детскими. "Сплю?!" — холод пола чувствовался вполне явственно, всё вокруг видел четко, хотя вокруг был полумрак. Рука автоматически нащупала выключатель — не пришлось искать или вспоминать, где он находится. Яркий свет залил гостиную...

Румынский полированный гарнитур: два серванта — в одном чешский хрусталь и чайный сервиз, в другом книги. Полированный стол, стулья вокруг него, румынский же зеленый диван, в углу — огромный цветной "Рубин" и два красных ковра: один, попроще — на полу, второй — побогаче, с затейливым рисунком — на стене... Все вещи хорошо знакомые и давно сгнившие на помойке. Вроде... Должны были вроде сгнить на помойке — но сейчас по неведомой чьей-то прихоти, целехонькие и весьма нарядные, стояли на своих законных местах в ярком свете гэдээровской люстры.

Мелькнула дикая мысль: "ГДР нет, а люстра есть...", ее сменила другая: "А может и ГДР есть — раз лампа есть...", затем: "Причем тут лампа и эта сраная ГДР?!" и наконец: "Стоп! Не может такого быть!!!"

Практически подвывая в голос от нетерпения, я рванул бегом в спальню. Чуть не влетев головой в шкаф, я оббежал кровать, подскочил к прикроватной тумбочке и схватил Айфон-шесть со всеми торчащими из него проводами. Даже потряс его торжествующе над головой, приплясывая от нетерпения и своей гениальности.

И что? Ну не знаю, чего я ожидал... Просто я сообразил, что мое детство и шестой Айфон несовместимы! И если я его возьму в руки — то что?.. Проснусь? В голове гудело, в ушах звон, зрение какое-то "тоннельное" — четко вижу только перед собой, боковое какое-то расплывающееся. Все же наверное сон. "Ну правда — а что еще-то?! Перенос сознания? А Айфон?! Тоже с сознанием перенесся?!" В этот момент я осознал, что четко мыслю, что сам с собой рассуждаю, и даже пытаюсь сейчас иронизировать. И еще ноги безбожно мерзли! Мля, почему так холодно-то во сне? На автомате подошел к зашторенному окну, и замирая от ожидания чего-то страшного, отдернул штору вправо. И ничего...

Знакомая с далекого детства картинка: сумрачно, двор, песочница, качели, голые деревья, снег... В доме напротив ярко освещены несколько окон. "А сколько времени? А где люди?!" В этот момент вдоль дома напротив проехала машина. Легковая — модель определить не удалось, было еще слишком темно.

По прежнему сжимая руках Айфон и волоча торчащие из него провода, вернулся в освещенную большую комнату. Где-то на подкорке помнил, что там были настенные часы. "08-37 — очевидно, что утра". Медленно переступая уже сильно замерзшими ногами, поплелся на кухню. Включил свет — все давно забытое и хорошо знакомое. Белый — тоже ГДРовский — кухонный гарнитур, рядом висят часы и таймер с красными цифрами: "08-36". В углу еле слышно гудит "Минск". Кухонный стол пустой, на плите стоят чайник, кастрюля и чугунная сковородка. Все старое, допотопное, узнаваемое и неуловимо родное. На кухонной батарее под подоконником стоит что-то завернутое во что-то, сверху всунут лист бумаги. На окончательно одеревеневших от нервов и холода негнущихся ногах я подошел к этому тюку, и дрожащей рукой потянул к себе лист. Прыгавшие перед глазами буквы все-таки сложились в слова. Четким, красивым почерком, который я не забуду до самой своей смерти, было написано: "Сынуля! Доброе утро! На завтрак сырники и лимонник. На обед суп и котлеты с пюре, в холодильнике. Разогрей сам! Проснешься — померяй температуру и позвони. Целую. Мама." Аут!.. Нервы лопнули. Я осел на пол и горько заплакал.

* * *

Мама умерла пятнадцать лет назад — и для меня это стало самой большой трагедией, которая случилась в моей, в целом благополучной, жизни. До этого я только раз в осознанном возрасте терял близкого человека — когда умер мой дед, мамин папа. Он жил от нас отдельно, но мы очень тесно общались — он меня сильно любил, всегда что-то дарил, старался нам помочь, и был моим "самым любимым дедой".

Сколько я его помню, он работал директором одного из Государственных военных архивов. Ездил на черной "Волге" с водителем, всегда ходил в темных костюмах с орденскими планками, в белой рубашке при галстуке и очках в тонкой золотой оправе. Он был отставной военный моряк — капитан первого ранга в отставке, ветеран войны, орденоносец, очень солидный и представительный. Поэтому когда другие дети на вопрос, кем они хотят стать когда вырастут, отвечали: "космонавтом, пожарным, разведчиком и т.п.", я всегда говорил, что хочу стать "директором"! Когда он умер, я очень переживал, а на его поминках первый раз в жизни напился.

Отца я помнил очень смутно — по сути, только один сюжет и остался в детской памяти: я пытаюсь слезть с дивана, а папа, весело смеясь, руками удерживает тоже смеющуюся маму, и аккуратно придерживая меня ногами, не дает слезть на пол. Я отчаянно хохочу и вырываюсь...

Его "МиГ" сбили где-то над Африкой, когда мне было четыре года — катапультироваться он не успел. И всю жизнь вместо отца и мужа у нас была военная пенсия двести двадцать рублей в месяц. С мамой я прожил до своих тридцати пяти лет, когда у нее внезапно обнаружили рак поджелудочной железы. Сначала я переехал к ней жить, и мы вместе ездили по врачам, нашим и зарубежным. Затем мы переехали жить в больницу, и еще около года протянули там. В одной палате. Я уже тогда был большим начальником, и имел еще бОльших начальников в приятелях. Поэтому имелись возможности сделать все, что можно и нельзя. Временами было то лучше, то хуже — но всего предпринятого оказалось недостаточно для того, чтобы победить болезнь. Умерла мама у меня на руках. Часть меня умерла вместе с ней.

Сказать, что мне было тяжело или плохо — не сказать ничего. Я не был маменькиным сынком в общепринятом смысле. Жили мы в Москве раздельно. Я стал таки "директором" — начальником одного из Главков МинЮста, ездил хоть и не на шикарной черной "Волге" ГАЗ-24, но тоже на вполне себе приличном служебном "Мерседесе"S-класса с не менее служебным водителем. Периодически пытался жить с разными красивыми девушками, но жениться не торопился. Мою личную жизнь мама не без юмора комментировала так: "Выбирай ту, которая нравится тебе — поскольку мне не понравится ни одна!" На что мы оба смеялись, в который бы раз эта фраза не прозвучала.

Я уже был взрослый человек. Большой начальник, неглупый, небедный, в меру циничный, не заблуждающийся ни на свой счет, ни на чужой. Ну и порядком... Разочарованный, что ли... Мне совсем не нравилось, что и как происходит в стране — но я не рискнул играть ни в революционера, ни в вождя. Служебным положением пользовался, но не воровал. Поверьте, и так вполне возможно. Почему не воровал? Ну, не знаю даже... Наверное потому, что был так воспитан — что ВОРОВАТЬ ПЛОХО. Последствий, конечно, тоже побаивался — но отвечали за свои деяния единицы, а воровство и коррупция процветали повсеместно. Поэтому все-таки основной причиной было НЕЖЕЛАНИЕ воровать. Так что миллиардов не нажил, но пару миллиончиков в евро имел, так же как и пару московских квартир, машину и дачу.

На работе тоже все складывалось удачно — первые кресла в ключевых ведомствах я не занимал, поэтому при регулярных министерских перетрясках ни разу не слетал вниз. Более того — после последней беседы в Кадровом управлении Администрации Президента понял, что реально рассматриваюсь на министерский пост именно в силу своей неангажированности в какой-либо группировке.

Дела в стране шли неважно, и прежняя кадровая колода друзей-подельников изменить ситуацию не могла. Инстинкт самосохранения требовал от Президента искать новых исполнителей. Вот, видимо, меня и "подыскали".

А потом мама неожиданно заболела и умерла. Как-то разом пропало что-то основополагающее, какой-то смысл. Скорее всего, если бы у меня была семья и дети, то ничего последующего бы не произошло — но я так и не обзавелся ни тем, ни другим.

Сначала я бросил работу, а потом и свою жизнь... Года два просто существовал... Бывало и пил. Но не долго и не фатально. Потом слегка пришел в себя, одновременно с осознанием, что жить осталось недолго — а я даже планету, на которой родился, не видел толком. И нашел в этом временный смысл жизни.

За десять лет побывал на пяти континентах, и вроде как в тридцать одной стране. Не шиковал — лимузинов, яхт и частных самолетов не брал, да на них и денег соответствующих не было. Начинал ездить в составе экскурсий с русскими группами, и дисциплинированно осматривал разные достопримечательности. Со временем, когда освоился, стал ездить и самостоятельно...

В некоторых местах оставался жить. На Родину не тянуло — боль не прошла, а новые места, впечатления и люди хорошо отвлекали от мыслей. От нечего делать стал изучать языки некоторых стран, где задерживался. Английский и так немного знал, а пока жил в Майями и Оттаве, поневоле подтянул язык до неплохого уровня.

В США дальше Флориды не уехал, поскольку познакомился в Майями с Олесей. Олеся была очень симпатичной двадцатидвухлетней девчонкой с Украины, из Мариуполя, и училась по обмену в Оттавском университете, а на каникулах нелегально подрабатывала официанткой в одной забегаловке, куда я случайно зашел перекусить.

Говорил я тогда по-английски не очень, и во время заказа вставил пару русских слов — так и познакомились. Попробовал поухаживать — Олеся не отказала. Через дней десять забрал ее к себе в съемное бунгало на берегу океана, и остальные пару месяцев лета просто вместе отдыхали, и даже пару раз летали в Лас-Вегас!

Олеся оказалась филологом английской литературы, и явно обладала (среди прочих достоинств) преподавательским даром, здорово подняв мой уровень владения "американским" английским. Затем мы улетели в Оттаву, где Олеся училась, а я ездил по Канаде, постоянно возвращаясь к ней.

Однажды поймал себя на мысли, что думаю об Олесе как о чем-то большем, чем об увлечении. Поэтому собрал вещи, расплатился за отель и поехал к ней на квартирку, куда она обычно заходила после универа, прежде чем ехать ко мне. Встретились. Сказал, что должен уехать, оставил ей пятьдесят тысяч долларов. Взяла с восторгом, горячо благодарила — на радостях даже забыла сделать вид, что огорчена моим отъездом. Мысленно злорадно посмеялся над собой, и улетел через океан в Европу.

В Римини у меня была Паола — по-английски она говорила неважно, а итальянский оказался удивительно легким для освоения. Через полгода я болтал на нем совершенно свободно, и хоть за итальянца со своей славянской физиономией сойти не мог, сложностей в общении со смешными потомками великих римлян не испытывал никаких.

На Кубе была Алисия и испанский язык. В Рио — Таис и португальский. В немецком Касселе общий язык искал, и нашел, с Ирмой. В Париже пытался научиться картавить под руководством Беренис. Милые, хорошие девочки, ни разу не шлюхи. Но после Олеси я уже ни на что не рассчитывал. Каждой при расставании оставлял крупную сумму денег — и ни одна РЕАЛЬНО не хотела брать. Привет Олесе! В итоге, все взяли...

Ну а что еще мог дать немолодой и не слишком веселый русский? Зато все они искренне, как мне кажется, плакали, провожая меня в аэропортах. Я научился практически ничему не огорчаться, но уже и мало что могло вызвать искреннюю улыбку или смех. Я так обиделся на весь мир и Всевышнего за свою потерю, что стал довольно равнодушным человеком — был со всеми вежлив и отстранен, но не более.

Однажды веселая и непосредственная мулатка Алисия принялась избивать меня подушкой — обиделась, что после секса я вежливо ей сказал "gracias". Как раз тот один из немногих случаев, когда я искренне смог посмеялся вместе с ней!

Если что-то обстояло не так, как мне хотелось — то я или уезжал, или это принимал как данность. Чаще уезжал.

Однажды я обнаружил, что стали кончаться деньги — это тоже воспринял спокойно, и купил билет в Москву. Там осталось много моего имущества. Три пустовавших квартиры, включая мамину, хороший дом с большим участком на Новой Риге, и т.п.

Пока занимался распродажей, встретил старого питерского приятеля, который занимался завозом всякого дешевого барахла из Китая. Он увеличивал объемы и остро нуждался в инвестициях, но боялся банков и непроверенных компаньонов. Меня знал давно, не боялся, и позвал. Я не стал долго думать, и все что выручил от распродажи, вложил в его бизнес. И не прогадал.

Жил я опять в Питере, как и в детстве до поступления в МГУ и переезда в Москву. Денег стало значительно больше, чем когда-либо было. Возраст вплотную подошел к полтиннику, и хоть я и выглядел значительно моложе благодаря затянувшемуся почти на десять лет активному отдыху, но себя-то обманывать глупо.

Жизнь неуклонно катилась к закату, и я остро ощущал, что мне не хватило времени, не хватило смелости, не хватило удачи, не хватило воли — и я ничего не реализовал, даже семьи нет! Вообще ничего... Зачем жил? Кому это было нужно? Ел, спал, трахался если везло, срал и помер... Достойная эпитафия на могиле неудачника и слабака! Однажды тоска накатила так, что даже попытался напиться дома в одиночку. И этого не смог. Поблевал в джакузи — ну, куда успел добежать — и саркастически ухмыляясь и жалея себя, банально лег спать, засунув в разрядившийся Айфон зарядник и поставив в наушниках (чтобы не пугать пса) звуки "летней грозы в лесу".