Тайпэн. Миротворец.

Тайпэн. Миротворец.

Пролог.

Высокие рваные облака скрывали в тонкой дымке своих перистых хлопьев далекие звезды, тускло освещавшие ночную степь. Пушистые серебряные метелки покачивались на тихом ветру, а сладковатый аромат ковыли растекался вокруг незримыми волнами. Идиллию вселенской тишины и равновесия нарушали лишь лошади, всхрапывавшие во сне, переступавшие раскованными ногами и отгонявшие надоедливых слепней взмахами хвостов. Успокаивающе трещал огонь немногочисленных костров за стенами войлочных юрт, усыпавших своими белыми куполами широкую равнину, поколениями служившую местом для стоянки многим манеритским кочевьям.

Круглый загон из иссушенных солнцем жердей появился здесь еще в незапамятные времена. Те, кто приходил сюда со своими табунами в оговоренный сезон, ремонтировали и обновляли его, но никто не владел им, так же, как и длинной поилкой, сложенной из серых камней. Это место было удобно для тех, кто гнал коней и овец к заливным лугам Нерулена, разграничивавшим своим руслом земли манеритов и тиданей, но никто никогда не собирался называть себя его хозяином. И тысячи таких же стоянок, разбросанных по великой степи, принадлежали не какому-то конкретному кагану, а всем и каждому, кто кочевал под бескрайним синим Небом.

Три темных фигуры, прячась в длинных тенях, тихо крались в темноте и все ближе подбирались к той части загона, что была заполнена отдыхающими лошадьми. За сотню локтей до намеченной цели тот, кто возглавлял маленький отряд, сделал короткий знак и его спутники разделились, направляясь в разные стороны. Ночной гость, посматривая по сторонам, приблизился к поилке, стараясь лишний раз не тревожить чутких животных. Никто бы из жителей степи не удивился, заметив сейчас в руках у неизвестного накидную уздечку из плетеной лозы-ползуна. Малочисленные кочевья и отчаянные одиночки во все века практиковали опасное дело конокрадов. По негласному закону, хозяин табуна был волен поступить с пойманным вором по своему усмотрению, но, несмотря на риск, число любителей увести самых породистых и сильных коней у соседей отнюдь не уменьшалось.

Однако руки этого человека вытащили из-под полы стеганого кафтана вместо уздечки плоский кожаный бурдюк, расшитый простым травяным узором. Подойдя к вытянутой каменной чаше, ночной гость выдернул круглую пробку и склонился над водой, которую мужчины кочевья весь вечер таскали от небольшого родника, что бил из земли с другой стороны разбитого лагеря. Лазутчик уже хотел выплеснуть содержимое своего бурдюка в поилку, когда у дальнего конца загона, куда ушел один из его спутников, раздался громкий крик, прервавшийся свистом сабли и булькающим хрипом. Оглянувшись, неизвестный увидел, как вдоль невысокого забора с обнаженным клинком скачет один из манеритских дозорных, уже заметивший нового нарушителя.

Не раздумывая больше ни секунды, лазутчик бросился в просвет между жердей, перепрыгнув поилку, и метнулся в глубину табуна. Спрятавшись за лошадиными телами, неизвестный замер и прислушался к происходящему. Вокруг перекликались часовые, объезжавшие загон. Со стороны юрт бежали разбуженные пастухи и нукеры. В лагере кочевников глухо застучал тревожный барабан.

Уздечка у лазутчика все-таки нашлась и, быстро оглядевшись, он выбрал самого крепконогого коня, привычно вскочив на спину неоседланного зверя. Конь неприязненно прянул ушами, ощерил свои плоские зубы и попытался сбросить нежданного наездника, высоко вскинув круп. Нарушитель ночного спокойствия легко ухватился за длинные уши и сдавил своими кривыми ногами бока животного с такой силой, что затрещали крепкие ребра, а своенравный жеребец тяжело задышал и припал на задние ноги. Быстро просунув плетеную уздечку с железным загубником между лошадиных челюстей, лазутчик ослабил хватку и, тихо цокнув, пустил коня вскачь.

Препятствие в виде стены загона мощный зверь преодолел с легкостью, буквально перелетев на другую сторону. Всадник резко прикрикнул, пуская животное в галоп, и низко припал к лошадиной холке, почти распластавшись вдоль конской спины. Его, разумеется, заметили, и уже через несколько мгновений крики и топот преследователей не замедлили раздаться позади, но отдохнувший неоседланный конь с легким наездником начал быстро отрываться от врагов.

Несколько манеритов помчались наперерез, и лазутчик понял, что не успеет разминуться с ними. В звездном свете зашипели, разматываясь, арканы, и неудавшийся отравитель еще сильнее прижался к своему единственному возможному спасителю, пытаясь тем самым избежать опасного захвата. Но, похоже, что в эту ночь предки явно не благоволили ему, и одна из петель захлестнула лошадиную шею. Наездник выхватил кривой нож, попытавшись отсечь тонкую, но прочную веревку, когда другая петля стянулась на его запястье. Мощный рывок сбросил лазутчика на землю в густую траву. В падении он выронил свое оружие и последнюю надежду на спасение. Манеритский нукер с радостным гиканьем помчался в темноту, уволакивая своего пленника следом за собой.

Покончив с ритуальными песнопениями, шаман бросил в каждую из курильниц пригоршню пряной сушеной травы и немного белого священного порошка. Воздух в юрте стремительно заполнился запахом надвигающейся грозы, и говорящий с духами трижды произнес просительное воззвание о помощи в грядущем деле.

Поклонившись, шаман вернулся к походному столу, на котором были разложены уже все необходимые вещи. Искры огнива разожгли синее пламя двух спиртовых горелок, над каждой из которых была установлена специальная керамическая подставка. Две порции зелья, взятые из фляг тиданей, прокравшихся этой ночью к загону, были разлиты в небольшие чашки. Перелив содержимое одной из них в шарообразную реторту из тонкого имперского стекла, шаман установил ее над огнем, так чтобы длинное узкое горлышко непременно смотрело бы на круглое отверстие в крыше юрты, предназначенное в обычное время для выхода дыма.

На вторую подставку заклинатель поставил глиняную плошку со слегка загнутыми краями и бросил на дно несколько кусочков сырого железа. Чем горячее они прогрелись бы, тем быстрее была бы видна реакция, если первый опыт все-таки подтвердится. Некоторое время ушло на приготовление нужного реагента. Вернувшись с ним к реторте, шаман мерной костяной ложечкой зачерпнул грязно-желтого желейного вещества из керамического горшочка и аккуратно сбросил его в уже кипевшую отраву, стараясь не касаться прозрачных стенок реторты.

Жидкость в сосуде буквально сразу взбурлила, но белесая дымка, поднимавшаяся по стеклянному желобку, не изменила ни цвета, ни плотности. Только повторив свой опыт и убедившись в неизменности результата, шаман снял алхимическую посуду с огня. Стянув тугую полотняную маску, внутри которой был зашит мешочек с угольным порошком, и, бросив ее на стол, заклинатель продолжил свои исследования.

Теплые кусочки необработанной руды опустились на дно второй чашки с ядом, затем туда же упало несколько зеленоватых капель раствора из "медной соли". С определенной долей удовлетворения шаман наблюдал за тем, как железо начинает покрываться коркой рыжего налета. Теперь сомнений уже не оставалось. Погасив спиртовки, заклинатель снял свои перчатки из змеиной кожи, подбросил в курильницы новую порцию ароматических трав и вознес новую благодарность духам-покровителям, пообещав им двойные дары на вечерней церемонии почитания.

Каган ждал его, прохаживаясь вдоль порога юрты и нервно вертя в руках широкий отцовский нож с рукоятью из сайгачьего рога. Несколько нойонов переминались с ноги на ногу неподалеку.

— Я установил, что это за отрава, Тимур-ага, — ободряюще улыбнулся ему шаман. — И я знаю, как изготовить противоядие из имеющихся у меня средств.

— Превосходно, нам нужно будет иметь его запас на всякий случай, — кивнул каган, заметно повеселев. — Этот горе-отравитель может оказаться не последним, кто поджидает нас на пути в этом году.

— Приступлю к работе немедля, — кивнул говорящий с духами.

— Так что это за дрянь?

— Весьма интересное природное вещество. В Сиане, где я обучался, имперские лекари и алхимики называют его цяо-кита — "внезапное ухудшение". Оно совершенно безвредно, если попадает в кровь, или если кто-то вдохнет его испарения. Но вот оказавшись в желудке, цяо-кита непременно убьет хоть человека, хоть лошадь, хоть свинью, хоть собаку. Главным его положительным качеством для отравителей является совершенно полная бесцветность и отсутствие запаха, так что не схвати твои воины этих тиданей, мы лишь терялись бы в догадках, когда в табуне начался бы падеж.

— Как раздобыть этот яд?

— Мне известен только один надежный способ. Четыре последовательных вытяжки из экстракта черной убой-травы, выдержанного не меньше года в сыром темном месте. Этот рецепт имперские врачеватели украли у ракуртов более тридцати лет назад, сразу после той северной войны за берег Холодного Моря.

— Значит, ракурты?

— Необязательно. Как я уже говорил, в Империи цяо-кита довольно известна и по слухам используется в определенных кругах. К тому же яд мог быть просто куплен в обычном торговом порядке или даже через третьи руки.

— Тем не менее, теперь мне, похоже, есть о чем поговорить с нашим гостем, — лицо Тимура исказилось гримасой, отчего каган стал похож на хищную степную птицу, но не на мелкого кречета, а на матерого канюка. И этот знак не предвещал пленному тиданю ничего хорошего.

За прошедшее время нукеры, приставленные охранять узника, неплохо потрудились. Тидань лежал на дне глубокого зиндана, а его лицо походило на запекшуюся рану. Тем не менее, появление кагана манеритов пленник заметил сразу и даже прохрипел что-то, то ли приветствуя в принятой традиции, то ли грязно проклиная.

— Мой брат говорит, что ты молчишь.

Тимур подошел к лазутчику, все еще лежавшему на земляном полу, и наступил ему на грудь подкованным сапогом. Тот дернулся, скорее инстинктивно, чем действительно стараясь избавиться от навалившейся тяжести, и вновь затих.

— Я прикажу своим мясникам освежевать тебя, и поверь, они настолько поднаторели в своих умениях, что смерть придет к тебе намного позже, чем они закончат.

Разбитые губы кочевника растянулись в презрительной усмешке.

— Уважаю твою смелость и верность, — кивнул Тимур, чуть ослабляя нажим. — Тебя убьют быстро, и ты ничего не должен будешь делать для этого. Я и так знаю достаточно.

В глазах пленника сверкнула икра недоверия, и предводитель кочевья усмехнулся.

— Тебя узнали двое из моих людей. Ты Джебче-нойон, слуга кагана Бурундая, они видели тебя с твоим повелителем на конной ярмарке в Сиане прошлым летом. Земли, по которым кочует твой хозяин, лежат на другом берегу Нерулена, и несложно понять, зачем ему травить манеритские табуны после столь засушливой весны. Мой шаман говорил с духами, и они рассказали ему все о сделках Бурундая с ракуртами, хотя и не сказали имен. Но мне это и не нужно. Я присягал на верность Императору, мой голос услышат в Сиане и не станут от него отворачиваться. Твоему кагану придется отвечать за свои грязные дела не только передо мной. Так что радуйся, что ты не вернешься в родное кочевье. Ведь тебе не захочется переживать его гибель!

Развернувшись, Тимур направился к лестнице, считая про себя до пяти. Слабый голос Джебче раздался, когда каган уже взялся за первую перекладину.

— Не все так просто...

— Что же тут сложного? — не оборачиваясь, спросил Тимур.

— Сделки с ракуртами — не его идея. И травить твоих лошадей ему совсем не нужно, степь на том берегу не так уж и бедна, несмотря на сушь. Бурундай-ага действует не по собственной воле, но он не может противиться голосам, что звучат из Кемерюка.

— И зачем же это совету вашего племени желать зла вассалам Империи? — новость действительно удивила кагана.

Он рассчитывал услышать что-то о союзе нескольких тиданьских вождей, решивших слегка потеснить манеритов с их исконных территорий, чтобы дать новые земли своим многочисленным сыновьям, желающим выделятся в собственные роды, но отнюдь не рассказ о вмешательстве в столь обыденные дела совета тайша своих старых степных соседей. Мало что способно было подбить их на столь большую активность, и это что-то, несомненно, заслуживало внимания.

— Я не знаю точно, но в этом замешаны и ракурты, и другие племена с севера. Там что-то происходит, и всем каганам велено раздвигать кочевые угодья на юг и восток. Говорили о том, что вы уйдете на земли Императора, там хватает свободного места, нужно лишь надавить и запугать.

— Те каменистые земли, о которых ты говоришь, по большей части не годятся для наших коней, и к тому же разорены недавней войной, — Тимур нахмурился, но решил не вдаваться в откровения перед вражеским воином. — Я решу, что делать с твоими словами.

Выбравшись из зиндана, каган одернул кафтан и огляделся по сторонам. Нукеры и нойоны в багряном свете факелов внимательно смотрели на своего вождя.

— Снаряжайте гонцов, нужно предупредить всех, пока не поздно. И нужен тот, кто отправиться в Сиань с письмом для Золотого Дворца.

— А с этим что? — спросил Тамыш, младший и единственный брат кагана, кивнув в сторону черного провала ямы.

— Переломайте хребет и выбросите в степи, — Тимур вновь плотоядно ухмыльнулся. — Волки и вороны закончат работу.

Глава 1.

Тонкие стволы красивых молодых ив, изящно изгибаясь над краем широкой галереи, буквально нависали над ярусом Дворца, находящимся ниже. Их длинные ветви, усеянные сочными зелеными листьями, сбегали вдоль каменной стены и стелились сплошным ковром по кристальной глади искусственного озера. Маленькая беседка, выстроена в самом центре миниатюрного водоема, соединялась с плиточной набережной лишь узкой полоской деревянных мостков, возле которых неспешно прогуливались телохранители, облаченные в стальные доспехи и роскошные тигриные шкуры. Три канарейки с перьями цвета красной меди, подвешенные в золоченой клетке, выводили причудливые трели под тихий шепот ветра и редкие всплески, издаваемые медлительными радужными карпами, резвящимися в лучах полуденного солнца.

Сумиёси Тэн, сиккэн великого и справедливого правителя Единого государства, привычно просматривал многочисленные отчеты, сметы и донесения, раскладывая их по соответствующим коробкам, обтянутым кожей акул и скатов, а также делая различные пометки в развернутом перед ним свитке. Высший придворный чиновник Империи, спасаясь от летнего удушливого зноя, каждый год перебирался из своего кабинета в этот сад, и никто в пределах Золотого Дворца не осмеливался оспорить его право на это место вот уже без малого почти тридцать лет.

В жару большинство придворной челяди предпочитало проводить свое время на открытых тенистых террасах или укрываться в прохладной глубине первых подземных ярусов, уходивших глубоко в скальные недра горы, на которой над великой Хэйан-кё и возносился оплот императорского могущества. Конечно, в отличие от большинства из чиновников, Сумиёси страдал от духоты не так сильно, умудряясь поддерживать себя в хорошей физической форме, несмотря на все соблазны и удовольствия, которые невольно становились доступны любому из обитателей здешних покоев. Но все же, свежий воздух и умиротворяющая атмосфера, по мнению Всесильного Тэна, куда лучше способствовали плодотворной работе, чем однообразие глухих стен и бесконечная череда почти ничем не отличимых лиц придворных евнухов и чиновников.