Двойник

Часть первая

Глава 1

" ...Скорый поезд Москва-Владивосток прибывает на первый путь", — пробубнил репродуктор на станционном столбе.

Мужчины, сидящие за столиком вагона-ресторана, синхронно повернули головы и уставились в пыльное оконное стекло.

Благообразный, с умеренной сединой, господин обвел грустным взглядом убогие реалии сибирской глубинки, повернулся к своему визави и выдохнул: — Господи, какая глушь!

— А ты, Михалыч, Елисейских полей ждал? — отозвался спутник. — Ни хрена это не Париж. Да ты смотри, смотри, Вячеслав Михайлович. А то скоро, поди, и этого не увидим.

— Авось обойдется... — неуверенно парировал седовласый.

-Чего авось? — в голосе толстяка прозвучала вовсе уж нешуточная горечь. — Ты ж сам понимаешь, что ничего тут исправить нельзя.

— Чего я тут не видел? Нищета одна. А вот в том, что скоро и этакий пейзаж лицезреть за счастье будет, тут ты прав. Ай Андрюша, ай сволочь! Под дых дал. Скотина! Кого на сцену выпускать? В этой... в Улан-Уде, чтоб ее? Все не все, но тысячи три билетов точно продано. Отменять? Поздно отменять! Где мы эти два миллиона на неустойку возьмем? Если в Красноярске хоть что-то заработали, то в этом, как его... тьфу, не помню, так вообще пшик. Музыканты уже судом грозят.

-Да ладно, коли бы просто помер, — перебил его толстяк. — А то ведь исчез. Записку оставил и пропал, — Семен Яковлевич вытянул из кармана измятого льняного пиджака не менее мятый листок бумаги, всмотрелся в кривоватые строчки: "В моей смерти прошу никого не винить... Я ноль, бездарность. Бла, бла, бла". — толстяк отшвырнул записку на стол: — Тьфу, сволочь.

-Ну и как он, по-твоему, мог это... провернуть? — в который уже раз за утро спросил Вячеслав Михайлович. — В поезд все вместе сели. Вместе. Он в свое купе ушел. Два пузыря коньяка из ресторана еще захватил. Спать, сказал, буду.

-Ну а ты? — прищурился финансовый директор. — Ты почему с ним не остался? Видел же, что не так что-то. Куда пошел?

-Так это... с бумагами работать. С договорами.

— Какие договора?! — взорвался Кацман. — Коньяк ты лакал, с девками!

— А сам? Чего сам его не проверил, звезду нашу, если умный такой?

— Проводница дверь закрыла. Сама спать легла. Я проверял. А в соседнем перегонщики всю ночь не спали, гудели, они его тоже не видели.

-Так и куда он делся? — не в первый уже раз задал риторический вопрос Кацман.

— Может, в окно?

— Закрыто окно, — скрипнул зубами Вячеслав Михайлович. — И паспорт его у меня, и вещи в купе остались. А его нету.

— Так может, он вовсе и не... того? — финансовый директор кивнул на записку. — Может, он на какой станции выскочил? — Кацман не закончил, пригнулся ближе к собеседнику, прошептал: — Деньги-то, которые Абрек на его раскрутку давал, — возвращать скоро. С процентами. А чем? Только в последний альбом полсотни бакинских ухнули, а продаж с гулькин нос. На радио брать не хотят, про телевидение вообще молчу. С концертами, с чесом — сам видишь какая засада.

— ... А если даже и так, — Вячеслав Михайлович тоже склонил голову. — Может, и к лучшему это? Нет человека, как говорится, нет и проблемы.

— Хрена-то! Это, может, у Иосифа с Лаврентием такие шутки проходили, — горько выдохнул Кацман. — А вот "Чечен" свои два лимона по любому выдавит. Разбирать не станет с кого. Ты хочешь, чтобы твоих девчонок в бардак продали? А тебя самого за ребро подвесили? Нет? То-то. И я не хочу. Было бы хоть тело, тогда может... да ведь и тела нет.

Перспективы, нарисованные спутником, настолько впечатлили Продюсера, что он вновь ухватился за бутылку, собираясь налить себе водки, но не удержал. Посудина упала в застеленный истертым ковром проход и покатилась между столиками.

Официантка, скучающая в дальнем конце вагона, подняла голову и осуждающе закашляла. Ее начала раздражать денежная, но не слишком спокойная парочка.

— Все. Все, красавица, — примиряющее поднял руки Кацман.

Он отсчитал несколько купюр и потянул выпавшего из реальности спутника за рукав: — Пошли, Михалыч, проветримся. Стоит наш паровоз еще...

— Вот-вот, погуляйте, мальчики, — согласилась официантка, пряча деньги в кармашек передника. — Похоже, долго стоять будем. Поломалось там у них чего-то. Слышала — ремонтировать будут. Проветритесь, а потом и еще приходите.

Нетвердо ступая, спутники выбрались на перрон, где уже гомонили почти все пассажиры поезда.

Продюсер вытянул из кармана пачку и задымил, угрюмо глядя себе под ноги, тогда как некурящий толстяк закрутил головой, озирая непрезентабельную действительность российской глубинки.

— "И сын степей калмык..." — не совсем к месту процитировал классика русской словесности Кацман, глядя на стайку толпящихся возле соседнего вагона челноков-китайцев. — "Эх, велика Россия, а отступать..."

— Это верно, — отозвался продюсер, — бежать некуда. Абрек везде отыщет. Сволочь!

— Да что сволочь, что сволочь? Он свои деньги требует. Инвестировал, теперь рассчитаться пора. Кто ж знал, что этот Андрюша бездарь. Таланта на грош, а уж гонору... Лимузин ему подавай. Вот и получил... геморрой, — не сумел покривить душой финансист.

-Это не он получил, это мы с ним получили, — вновь вынырнул из сонной задумчивости продюсер. — Смылся звездюк наш. Наверняка, паспорт где-то добыл, денежек подкопил, и тю-тю... А нам расхлебывать. Абреку ж...пу подставлять.

— Абрек — оно конечно, — согласился Кацман. — Только это потом будет. А пока нам и других проблем хватит. — Ты знаешь, какую неустойку Тувинец выставит? Без штанов нас в Африку пустит.

— Слушай, а может, нам тоже? — вскинулся Вячеслав Михайлович.

— Ха! Сдурел? И куда? Без ксивы, без денег. А у меня семья в Москве, квартира, машина. Люська.

— Надолго?

— Что надолго? — не понял Кацман.

— Надолго это все у тебя? Абрек и хату отберет, и машину. А Люська сама сбежит.

— Эх, Андрюша, Андрюша! — в очередной раз огорченно выдохнул Кацман и уставился на бестолковую перронную суету, пытаясь привести в порядок расстроенные нервы.

Но тут его внимание привлек человек, неторопливо идущий вдоль чугунной решетки, окаймляющей перрон.

С виду паренек вовсе не походил на пассажира, скорее — на местного жителя: русые, нечесаные волосы, неопрятная щетина, растянутый свитер, торчащий из ворота застиранного ватника, полосатые, больничного вида, штаны, волочившиеся по серому асфальту.

Человек подошел к мусорному ящику и, не обращая внимания на окружающих, заглянул внутрь.

— Бедная Россия, — вздохнул Кацман, без особых, впрочем, эмоций глядя на то, с какой детской непосредственностью абориген роется в урне.

Тем временем светловолосый "Архаровец" отыскал среди смятых сигаретных пачек и прочего хлама недоеденный кем-то беляш.

— Как говорится... от сумы и от тюрьмы не зарекайся, — прокомментировал финансист мизансцену, отводя взгляд. Однако замер, почесал толстеньким пальцем лысину и вновь уставился на бродягу.

Паренек разломил пирожок, понюхал, высыпал содержимое беляша на кусок мятой газеты, а затем коротко свистнул, подзывая низкорослую, с отвисшими сосками суку. Псина жадно набросилась на еду, а доброхот вытер жирные пальцы о свой и без того засаленный наряд и собрался двинуться дальше.

— Слава! — сдавленно просипел Кацман. — Сюда смотри.

— Чего я не видел? Пошли, лучше, обратно. Накатим. Душа болит.

Но тут двери привокзального помещения распахнулись, и на перроне возник милиционер.

Сухощавый, с прокопченным солнцем лицом страж порядка, которому на вид можно было легко дать и тридцать и все пятьдесят, укоризненно глянул на рассыпанные по асфальту крошки, которые торопливо слизывала безродная собачонка, и ухватил шагающего мимо него бродягу за потертый рукав.

— Опять ты? — строго, однако без особой злости, произнес сержант. — Снова прикармливаешь?

— Да я, это... — ничуть не смутился паренек. — Сучку жалко. Щенки у нее. Сдохнут.

Кацман обратился в слух.

Голос заставил Кацмана еще больше насторожиться.

— Тебе сейчас только о псине самое главное думать, — усмехнулся сержант. — Не выгнали еще?

— Завтра обещают, — беззаботно ответил паренек. — Главврач уже кормить запретил.

— И что делать будешь? — теперь в голосе милиционера проклюнулось некоторое сожаление.

— Не знаю. Может поеду куда. Не знаю, — паренек пожал плечами.

— Ага, поедет он. Без бумаг-то. — Сержант не закончил и сердито замахнулся на доевшую пайку собаку: — Пошла отсюда.

— Пойду и я, Пал Андреич, — ненавязчиво освободив рукав из милицейских пальцев, спросил-уведомил человек. — Может, в столовке поесть дадут. Иван Иванович в область собрался, а повар вроде обещал.

Милиционер вздохнул и не ответил, глядя куда-то в сторону. Потянул из кармана пачку Петра.

— Товарищ сержант, вопросик разрешите? — обратился Кацман к милиционеру, дождавшись, когда паренек отойдет на несколько шагов.

— Что вам, гражданин? — сержант вмиг растерял всю благостность.

— Этот молодой человек, — Семен Абрамович кивнул головой в сторону уходящего, — кто он?

— А вам, собственно, какое дело? — сержант окинул толстяка профессионально настороженным взглядом, потянул носом, учуяв легкий водочный запашок.

— На знакомого моего похож, — Кацман одернул полы дорогого пиджака, и поправился: — На сына знакомых...

— Да? — на удивление финансиста мент среагировал крайне живо. — Минуту, — он повернулся и негромко, но внушительно крикнул: — Эй, болезный. А ну, стоять!

— Ась? — повернулся на голос паренек. — Вы мне?

— Тебе-тебе. Стой, говорю, где стоишь, — сержант поправил фуражку и внимательно уставился на пассажира поезда: — Документики ваши позвольте.

Кацман пожал плечами, но спорить не стал. Вынул паспорт, затянутый в дорогую, тисненой кожи, обложку.

Милиционер внимательно пробежал взглядом документ, глянул на прописку. — Москвич? — скорее констатировал, чем переспросил он, возвращая паспорт. — Так что вы cказали?

— Я? Я спросил, — сбитый с толку поведением стража порядка запнулся Кацман, — про этого бродягу. Что с ним?

— Нашли его в двух шагах от перрона. -Сержант перевел взгляд на паренька. — Вроде и не пьяный был. Без сознания. Ну, привели его в чувство, в дежурку. Аккурат на моей смене это было, — словоохотливо поведал рассказчик в форме. — Раздетый. В джинсах, в футболке. Это в марте-то... У нас и в мае так на улицу не пойдешь. Ну, а дальше все как обычно, я скорую вызвал, протокол оформил, а его в больничку. Он все же чутка поморозился. И все. Из поезда ни в тот день, ни ранее не отставал никто, и в округе не терялся никто. В сводку по Главку, конечно, подали. Только там тоже тишина. Как не было его на свете.

— А сам он что говорит, или так ничего и не помнит? — вкрадчиво уточнил Кацман, глядя на терпеливо стоящего паренька.

— Ничего. Хотя, нет, вроде, наколка с именем у него на руке отыскалась. — Андрей... Вроде, как его имя. А так, вполне нормальный. Хороший, можно сказать, паренек. Не пьет, не кололся. Я проверял, да и так вижу. Он, как очухался, чуть не каждый день сюда ходит.

— Все ходит, ходит. И вроде, не из пропойных, не из бичей. А, все равно кранты ему тут, — милиционер отчего-то поскучнел.

— Так что вам нужно, гражданин?

— Эй, Яковлевич? Я в вагон пойду! — Окликнул Кацмана спутник, которому надоело слушать пустой треп.

— Нет. Погоди, это важно, — Кацман произнес это таким голосом, что Вячеслав Михайлович поскучнел и остался на месте.

— Боюсь ошибиться, но этот гражданин крайне похож на сына моего товарища. И вот что самое интересное... Он, сын то есть, не так давно тоже пропал. Я, правда, слышал краем уха... но... Неужели он и есть? Не уверен. Слушайте, он что, совсем-совсем о себе ничего не помнит?

— Сказал ведь, — милиционер внимательно глянул на толстяка. — Ну, а от меня-то что хотите?

Кацман выдохнул, словно собираясь прыгнуть в омут, еще раз взглянул на паренька и рубанул: — С собой его хочу забрать. Может, конечно, это и не он... Но в Москве врачи, надеюсь, получше. Глядишь, вернут память. А если вдруг и вправду... Человек этот, ну, знакомый мой, он, как бы это сказать, из новых. Богат без меры, и...

— Ну понятно, — усмехнулся сержант. — Надеетесь, что уж за находку отблагодарит по-царски. Правильно?

— Да как сказать, — Кацман смущенно улыбнулся. — Не в деньгах даже дело. Его дружба куда дороже стоит. Короче — вот, — он вытянул из кармана бумажник. — Здесь пятнадцать тысяч рублей, — хрустнул он оранжевыми купюрами. — Помогите его убедить поехать с нами? В Москву. А то пока я ему все объясню... Да вон и поезд уже, похоже, отходить собирается.

— Да как же вы его в вагон-то посадите? — удивился сержант, не сводя глаз с зажатых в руке странного толстяка бумажек.

— Решу, — отрезал Кацман, протягивая деньги.

— Лады, — сержант ловко спрятал купюры. — Постойте тут. Сейчас, — он поправил фуражку и решительно двинулся по перрону.

— Михалыч! — рявкнул Кацман, едва милиционер отошел. — Бегом в вагон, возьми Андрюхину куртку... там в кармане его билет, и назад. Бегом, я сказал, — видя недоумение на лице спутника, добавил он в голос металла. — Ты жить хочешь? Тогда делай, как сказал, потом объясню. Если все срастется, мы Абреку козу сделаем. Беги, дорогой.

Вячеслав Михайлович пожал плечами и нехотя двинулся вдоль состава в сторону их вагона.

— Бегом, я сказал, — рявкнул Кацман. Прозвучало это хотя и не слишком громко, но настолько внушительно, что Вячеслав Михайлович невольно прибавил шагу.

Вскоре вернулся сержант.

— Вот Андрей. Этот гражданин тебя отвезет в Москву. Обещал устроить в больницу. Понял? — милиционер уперся тяжелым взглядом в переносицу паренька.

— Да я что... — пробормотал паренек. — Я понимаю. Только больно уж странно все.

— А что тебя здесь держит? Сам сказал — не сегодня завтра из больницы выгнать грозятся. Куда пойдешь? А в столице всяко лучше.

— Андрей, послушайте, меня зовут Семен Яковлевич, — вклинился Кацман. — Сержант прав. Вы ничего не теряете, а вполне может быть, даже выигрываете. Врачи в Москве превосходные. Я вам по дороге все объясню, все растолкую... Соглашайтесь!

— Так я что, я всей душой. Спасибо Вам, — сбивчиво забормотал паренек, — только вот наряд, и билета нету. Кто ж меня пустит?

— Спасибо вам. И до свидания, — поблагодарил Кацман милиционера.

— Только вы уж смотрите там. — Неловко пробормотал милиционер, но хлопнул ладонью по карману и поспешно нырнул в вокзальную дверь.

— Снимай свою рванину, — распорядился Кацман, принимая из рук продюсера куртку. — Эту надень.

— Сдурел? — выпучил глаза Вячеслав Михайлович. — Ты зачем этого бомжару?..

— Заткнись, я сказал, — Кацман вытянул из нагрудного кармана пиджака свои роскошные солнцезащитные очки и нацепил на нос пареньку.

Странное дело, но даже столь нехитрые манипуляции привели к мгновенному преображению. Исчез оборванец. Теперь на перроне стоял вполне приличный молодой человек. А то, что пассажир был слегка небрит и всклокочен, то этот факт легко можно было объяснить простотой поездных нравов.