Интерлюдия 14.
Григорий медленно брел по коридору, обводя пальцами узор на дубовых стенных панелях. В этом крыле монастыря все убранство отдавало мрачной сдержанной роскошью, но впервые обстановка не давила на мужчину. До аудиенции оставалось еще минут десять, и можно было спокойно обдумать некоторые моменты.
Кто из гвардейцев не мечтает совершить подвиг? Чтобы встать потом перед залом восхищенных зрителей и получить высшую награду из рук первого лица империи? И чтоб потом все друзья завидовали, а красивые девушки любили и сами падали в руки (а лучше в кровать)... Или другой вариант: посмертно: все строго, оркестр, флаг, суровые товарищи несут гроб, за ним процессия из семьи, череда безутешно рыдающих спасенных, опять же девушки с платочками у глаз, прощальный салют... Не будем лукавить, проскакивали такие мыслишки у молодого военного. Но и в страшном сне не могло ему присниться, как это будет на самом деле.
Сколько раз прокручивал он в голове тот злополучный момент на параде. Искал и находил гораздо лучшие решения. Но... если бы...
"Вода-воздух-жизнь". Воздух отдается на поддержание МБК, для самого гвардейца это не рабочая стихия. Вода — вот основное оружие бойца. На случай каких-либо беспорядков у него были заготовки водяных струй для разгона толпы, а на случай посерьезнее — водные лезвия. Жизнь распределяется по телу на поддержание организма при перегрузках. И, как оказалось, нет ничего, для того, чтобы обезвредить падающую бомбу. Единственный вариант, пришедший в голову — подхватить снаряд и вынести подальше. Ладно, еще ума хватило оттолкнуть от себя в последний момент, но все равно бомба, начиненная мелкой шрапнелью, взорвалась слишком близко, а набравший скорость гвардеец, не успев уйти в сторону, пролетел через все облако разлетающихся осколков. Есть предел прочности и у МБК, даже он не рассчитан на нахождение в эпицентре взрыва. Тем более, что террористы явно не поскупились на хорошего специалиста и материалы. Оглушенный Григорий сначала пробивает крышу здания, потом валится на улицу. Подоспевшие полицейские жертвуют казенными и личными "лечилками" на спасение героя. Лучше б оставили себе.
Сначала госпиталь. Отец мечется по столице в поисках целителя, но все опытные заняты во дворце. Жертв среди придворных и зрителей десятки. Найденные молодые ребята делают все, что могут, но повреждений организма слишком много. К тому же они скорее мешают друг другу, так как не могут дозировано распределить свою энергию. Излечивая один участок, они намертво сращивают другой, еще не подготовленный. Осколки шрапнели от их несогласованных усилий дробятся и вживляются в тело. Больно... Источник гаснет.
Операции, одна за другой. Освободившиеся целители, наконец-то добираются до героя, но поздно. Самые страшные деформации еще получается убрать, но остаются сотни мелких. И опять, подлечивая одно, заставляют еще сильнее зарасти другое. Попробовали оперировать обычным методом, давая организму самому восстановиться. Примерно после двадцатой операции, Григорий сдался: написал отказ от лечения и выписался домой.
Потолок изучен до последней трещинки, хотя вроде и неоткуда взяться им в родовом особняке. С трудом, но получается ходить — хотя бы не парализован. Хуже всего днем, когда все расходятся на службу, но и вечером, когда все дома, не лучше. Хочется, чтоб оставили в покое и прекратили лезть со своим сочувствием и жалостью. Брат, не вовремя вернувшийся домой, вынимает из петли. Мама плачет. Состоялся суровый разговор с отцом и братьями. Точнее говорили они, а Григорий лежал лицом к стенке, молча принимая все упреки.
Навестивший император заставляет ненадолго вырваться из хандры, но стоит визиту окончиться, как снова в голову лезет всякое. Наградной лист на стене смотрится, как издевка. Зачем жить?..
Необычный монах, пришедший к Григорию, ставит семью в тупик, но они уже сами в отчаянии и хватаются за соломинку. Никогда и никому гвардеец так и не рассказал, о чем был тот долгий разговор, но впервые у него появляется стимул продолжать жить.
Архивы, аналитика, отчеты, сводки. Как ни странно, но именно это теперь смысл его жизни. Изредка командировки, но двигаться все еще тяжело. При монастыре он числится не пойми кем, но это не смущает, главное он нужен.
— Вас ожидают, — такой же здоровенный, как и Григорий, послушник распахивает перед ним дверь.
Монах встречает Григория за неизменным столом. Сегодня на нем громоздится куча бумаг, хотя всем известно, что шеф не любит захламлять рабочее место. После короткого приветствия начинается доклад:
— Учится, работает. Собирается сдавать экстерном за всю школу. Похоже, всерьез, даже репетиторов нанял.
— Ты подсказал или сам?
— Сам. Точнее сам додумался, а учителей Наталья нашла по своим каналам — на работе посоветовали.
— Что еще интересного?
— Трех одаренных где-то подобрал. Все нулевики, сидят у него безвылазно в мастерской. До недавнего времени выполняли контракт города, сейчас пока непонятно чем занимаются. Вот справка. Обратите внимание на левого, — Григорий раскладывает фотографии перед шефом, — Узнаете?
— Нет, а должен? — на лице монаха удивление.
Григорий жестом фокусника достает еще одно фото и прикладывает к первому.
— А теперь?
— Хм... Он же вроде бы погиб, что-то я такое в сводках читал давно... Это точно он?
— Точно-точно. Мне наш аналитический отдел 95 процентов дает. А погиб он как раз где-то в тех местах, где наш мальчик поначалу прятался.
— Забавно... Вот Волковы когда-нибудь удивятся... А решение изящное — минимум вмешательства, а сходства теперь никакого. А остальные?
— Остальные менее интересные. Олег Сиплый и Иван Метелица. Там вон справочка по всем троим.
— Интересно, однако, живет наш мальчик. МБК будет им покупать?
— Приценивается, но вы же знаете, новые в продажу не поступают, а списанные... даже слов нет. Хотя эта парочка даже в списанных, если нормально движок восстановить, будет ого-го, Метелица не по этой части, молодой, необученный.
— Значит, мальчик набирает людей... А сам как?
— Непонятно. При мне ни разу ничем не пользовался, а работу по маскировке Шамана может и Метелица проделал. Он, судя по разговорам, как раз на жизни специализируется. Но, если верить справке с последнего места — Егору и в подметки не годится в этом плане. Это если считать, что наш подопечный восстановился.
— Пройдись.
-...?
— Я говорю, пройдись по келье.
Григорий встает и дважды пересекает помещение, недоуменно оглядываясь на монаха.
— Вот и ответ. Ты рентген давно делал?
— Больше года... Вы думаете?..
— Ты просто не обращаешь внимания, а вот со стороны хорошо видно. Не знаю, даже, радоваться этому или нет...
— Почему?
— Потому что мальчишка, похоже, умнее, чем мы думали. Скажи, Егор знает, на кого ты работаешь?
— Наверно... Подсказок у него более чем достаточно, тут надо вообще слепым быть, чтоб не понять.
Монах встает из-за стола и начает прохаживаться по ковру, вынуждая Григория опять подняться со стула.
— То-то и оно... Мальчишка знает, что нам от него что-то нужно. Знает, что мы за ним наблюдаем. Не мешает. Тот, самый первый раз, отбрасываем — состояние аффекта и все такое... И при этом решает свои проблемы сам, не обращаясь за помощью. А это значит что?
— ...?
— Это значит, что в долги к нам залезать он не хочет и договариваться с нами собирается на своих условиях. Похвально, конечно. Но для нашего дела лучше бы наоборот.
— Но ведь есть еще Милославский, можно поспособствовать... — Григорию самому противно за себя, но дело прежде всего.
— Не удивлюсь, если этот шустрый малый и с ним договорится. Тихон любит дерзких, хоть и никогда в этом не признается. Я уверен, тут наша помощь почти не потребуется, хотя, смотря как подать...
— Есть еще Наталья... и мать... — блеяние мужчины на этих словах прозвучало особенно жалко.
Монах окинул подчиненного таким тяжелым взглядом, что стало резко неуютно.
— Знаешь, что, Гриша. Иди-ка ты, найди отца Иллариона. Да свои слова ему передай. Пусть-ка он на тебя епитимью наложит. А-то выдумал! Мальчишку матерью да подругой шантажировать! Ты забыл, где находишься?!
Еще ни разу не видел Григорий своего шефа таким разгневанным, а еще страшнее, что именно он стал причиной этого гнева.
— Иди с глаз моих!
Приказ подоспел как нельзя вовремя — гвардейца просто вынесло из кельи.
