|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Автор знает, что нарушение законов физики
не преследуется по закону, и беззастенчиво этим
пользуется. Просьба понять и простить.
Планета Земля, 2532 год.
Температура — 279 градусов Кельвина. Отклонение от климатической нормы текущего периода для данного региона — двенадцать градусов минус. Плотность осадков — 0,85мм/час. Скорость ветра — 18м/с. Время суток согласно местному часовому поясу — 5:24.
Вся информация отмечалась отстранённо, в фоновом режиме. Человек бы сказал, что погода омерзительная, из разряда "хороший хозяин собаку на двор не выгонит", а бесстрастный разум машины просто фиксировал климатические показатели и подгонял под них параметры тела.
Их было десять, и они были совершенны. Со свойственным человеческому виду болезненным оружейным эстетизмом, создатели этих образцов не поскупились, собрав в них последние достижения науки и мировой опыт искусства. Похожие на людей до нервного холодка по спине, и одновременно — настолько идеальные, что вызывали отторжение и ощущение полной чуждости.
Десять идеальных пилотов, десять великолепных кораблей. Плод сложного подготовительного этапа длиной почти в полвека. Изначально эмбрионов было сорок шесть; кто-то не получился, кто-то был отбракован в процессе развития, кто-то — уничтожен при проявлении недопустимых реакций вроде немотивированной агрессии. Из оставшихся пятнадцати выбрали их — пять образцов мужского пола, пять — женского. Для равновесия и статистики; по факту в этих сложных генетически-биоинженерных конструкциях не было принципиальных различий, хотя все половые признаки у объектов имелись.
За сотни лет межзвёздных перелётов человечество окончательно пришло к выводу: других разумных видов не существует. Даже в самых отдалённых уголках галактики не встретился инопланетный разум, о котором грезили поколения романтиков, и которого боялись поколения скептиков. Даже намёков на то, что где-то когда-то существовали те, кого можно было назвать Предтечами. Люди торили звёздные тропы самостоятельно, вслепую, без помощи кого-то древнего и мудрого, но, с другой стороны, и без гонений со стороны чего-то непознаваемого и чуждого.
Другие формы жизни — попадались. Зачастую агрессивные, трудно поддающиеся уничтожению, смертельно опасные. За подходящие для заселения планеты приходилось сражаться именно с ними. Лицемерные протесты природозащитников никого не трогали; человечество разрасталось, и ему надо было где-то жить, ему нужны были ресурсы. Природозащитникам в том числе.
Человечество двигалось к покорению космоса постепенно, поступательно, ставя себе новые грандиозные цели и упорно карабкаясь к ним. Выход на орбиту в далёком двадцатом веке, высадка на ближайших планетах — в двадцать первом. Путь до ближайшей соседней звезды, достижение соседнего рукава, знакомство с центром галактики — вплоть до двадцать пятого века, когда на галактической карте не осталось пробелов, а далёкие звёзды сблизились, сшитые тонкой паутиной пространственных проколов.
И теперь — вот он, новый шаг. Тонкий и робкий мостик, который человечество возжелало перебросить к соседнему звёздному скоплению. Соседнему — в масштабах Вселенной, а для крошечной галактики Млечного Пути — неизмеримо далёкому. Но когда людей пугали сложные задачи?
Традиционно сложилось, что освоение новых миров попало под юрисдикцию военных, и это было оправдано. Поэтому новую экспедицию, этот смелый проект, очередной небольшой шажок в человеческом развитии, готовили тоже они.
Встретив на большинстве планет расселения весьма агрессивную среду, после долгих споров решили в столь дальний маршрут не отправлять обыкновенных людей. От роботов отказались ещё два века назад, а киборгостроение развивалось медленно, через лютое сопротивление многих слоёв общества, от истеричных религиозных общин до прагматичных правозащитников. И, наконец, вот она, маленькая победа — искусственные люди с искусственным разумом. Разумное смертоносное оружие, которое очень трудно уничтожить.
Последние полтора века с Земли взлетало очень мало судов; в основном, различные правительственные и дипломатические службы, и то системного сообщения. Рядовые пассажиры до любой звёздной системы добирались с двумя пересадками — сначала на капсуле на Луну, оттуда — внутрисистемным катером. Тяжёлые и опасные для атмосферы межзвёздные катера болтались на дальних орбитах, в окрестностях Нептуна и непосредственно на Тритоне, превращённом больше трёх веков назад в одну огромную ремонтно-перевалочную станцию.
Но ради такого случая, как экспедиция в галактику Андромеды, решили сделать исключение.
На стартовом поле было пустынно, отчасти по вине на редкость отвратительной погоды. Большая часть обслуживающего персонала, не задействованного напрямую в старте, может, имея допуск, и возжелала бы посмотреть на легендарное событие вблизи, но под низкое серое небо выбрались лишь единицы самых упёртых. Вблизи готовящихся к старту кораблей полевые зонтики сбоили, то и дело окатывая своих хозяев порциями ледяной воды и охаживая порывами ветра.
Руководитель проекта, главный конструктор пилотов, главный конструктор кораблей, главный конструктор двигателей, несколько технических специалистов рангом пониже, несколько представителей от галактического и планетарного правительства, несколько ответственных офицеров охраны — маленькая горстка больших людей, несолидно вздрагивающих, ёжащихся и ворчащих под ударами стихии. Ну, и сами пилоты; но машинам, пусть и разумным, пусть и биологическим, погода была не страшна.
Но вот руководитель проекта, профессор Бергман, даёт команду. Над стартовым полем звучит тихое, почти неразличимое на фоне шума ветра, древнее и сакраментальное "Поехали", сопровождаемое коротким, нервным взмахом руки. Профессор нервничает; сильнее него волнуется только создатель пилотов, доктор Ладога, легенда современной биоинженерии и просто необычная женщина, как-то умудряющаяся совмещать в себе офицерскую решительную жёсткость и истинно женскую чувствительную ранимость.
Она знает то, чего не знают офицеры и фанатично преданные своему делу технари. И поэтому ей страшно, даже больно; но мудрая женщина умеет скрывать свои чувства так же хорошо, как сумела скрыть собственный провал.
Оружие не должно обладать разумом; этот древний философский постулат не давал ей покоя с самого начала работы. Абсолютное оружие, наделённое острым, развитым интеллектом, изначально казалось доктору Ладоге утопией. Но исследования велись, оружие было разработано и создано, в экспедицию было вложено сумасшедшее количество ресурсов, сил и времени. Что было делать женщине, когда вдруг слишком поздно выяснилось, что разум получился совсем не такой, каким видел его руководитель проекта? За год до предполагаемого старта сообщить о провале и обречь тридцатилетний труд на уничтожение? Ирина Ладога успела привязаться к объектам своей работы; люди, особенно женщины, часто привязываются к, казалось бы, совершенно бездушным вещам. А что было делать ей, когда удалось случайно обнаружить тщательно скрываемые объектами эмоциональные реакции? Сообщить общественности, что всё это время эксперимент проводился над людьми, живыми и полноценными? Обречь их, не просто живых, но чувствующих, на быстрое и безболезненное, но — уничтожение? Поступить как офицер, или поступить как женщина?
Ирина Ладога выбрала второе. Пусть ничтожный, но всё-таки шанс для тех, кого в последнее время она про себя называла "детьми". И сейчас она шла от кораблей с тяжёлым сердцем, с трудом удерживаясь от порыва обернуться. Она одна радовалась погоде и штормовому ветру — у всех людей на стартовом поле по лицам текла вода, и никто не заметит, что у строгой доктора Ладоги на щеках дождь мешается со слезами. Она отчаянно сжимала кулаки за тех, кто шёл сейчас в противоположную сторону, к кораблям.
Пусть выживут.
Пусть вернутся.
Пусть простят...
Райш.
Тлитцы зафиксировали аномалию несколько нормосуток назад, и тут же подняли страшный переполох. Их прекрасно можно понять: всего три поколения назад из-за необъяснимого пространственно-временного искривления их собственная галактика схлопнулась, и они вынуждены были просить о приюте ближайших соседей, то есть нас. Благо, наши с ними сферы обитания слишком различны, чтобы вызвать конфликт за территории: мы — водно-углеродистая форма жизни, они же нуждаются в аммиачной атмосфере газовых гигантов.
После такой катастрофы, от которой сумела спастись хорошо если треть вида, сложно не реагировать на любой необъяснимый энергетический всплеск как на признак надвигающейся беды. А тут ещё в непосредственной близости от системы, которую они выбрали для себя центральной!
Вокруг аномалии развернулась целая эскадра исследовательских кораблей не только тлитцев, но и представителей всех двенадцати разумных видов, даже какой-то клекк крутился неподалёку. Куда там, даже йали временно наступили на горло давней взаимной нелюбви, и официально попросили у нас разрешения на участие в исследовании. Мирная ветвь Совета Старших тут же уцепилась за эту идею в надежде всё-таки привести два вида к более устойчивому подобию мира, и разрешение было выдано.
Впрочем, вторая половина Совета оптимизма не разделяла, поэтому наша собственная исследовательская группа прибыла на моём корабле, на крейсере прорыва. И опасения в очередной раз оказались справедливыми, что я отметил с определённым удовлетворением (я тоже отношусь к той самой второй, агрессивно-боевой половине). Со стороны йали присутствовала отнюдь не мирная посудина, а боевой корабль моего класса. Остальные разумные виды благоразумно не стали трясти боевыми мощами в чужой галактике, и наши два крейсера угрюмыми тушами висели по обе стороны аномалии, а остальное пространство пестрело крошечными и почти игрушечными на фоне военных громадин корабликами.
Созерцая на видовых экранах извечного противника, я нервно сжимал и разжимал когти на подлокотниках кресла. Так и подмывало отдать приказ об атаке, а малейшее шевеление на поверхности корабля йали воспринималось с надеждой: а ну как откроется оружейный люк, и можно будет спокойно превратить жукоедов вместе с их посудиной в облако пыли?
Отвлекаясь от заманчивой идеи, я волевым импульсом переключил экраны на обзор аномалии, одновременно меняя спектр воспринимаемого датчиками излучения и настраивая графическое отображение.
Аномалия выглядела странно, но на то она и аномалия. В непосредственной близости от объекта всё буквально кишело небольшими манёвренными пилотируемыми и беспилотными капсулами, ощетинившимися во все стороны приборами и датчиками, да и внутри самого поля тоже было не протолкнуться от разнокалиберных зондов.
Головастики были в восторге, а мою офицерскую душу эта картина здорово нервировала; не люблю непонятные объекты.
Аномалия представляла собой пространственное излучение незнакомого мне спектра, распространяющееся из ничем не примечательной точки и исчезающее на поверхности сферы диаметром в несколько световых микросекунд. И такое циничное, буквально на ровном месте, нарушение закона сохранения энергии, навевало мрачные мысли. Очень хорошо я понимал тлитцев, забивших тревогу!
Опостылевшая картина суетящихся мутных пятен, коими представали в данном спектре корабли, сменилась внезапно. Пучок вдруг начал выворачиваться наизнанку из центра, лучи немыслимо искривлялись. Я потянулся к психополю корабля, чтобы объявить полную боевую готовность, но не успел; из центра пучка на хорошей скорости вырвалось нечто. Вырвалось прямо в нашу сторону.
Я в бешенстве стиснул зубы и подлокотники, понимая, что не могу точно спрогнозировать место удара и понятия не имею, как на это отреагируют — и отреагируют ли! — щиты, рассчитанные на энергетические возмущения и околосветовые скорости объектов. Активная противометеоритная защита же, предназначенная для борьбы с подобными угрозами, находилась в режиме ожидания, и пробудить её за те доли секунды, которые оставались до столкновения, не представлялось возможным.
А потом тряхнуло. Нет, ТРЯХНУЛО!
Компенсаторы гравитации, не рассчитанные на подобное, закономерно пропустили удар. Кресло подо мной скакнуло, пытаясь вывернуться из хватки, за что поплатилось оторванными подлокотниками. Впрочем, инерцию падения оно всё-таки частично погасило, и приземлился я на ноги. За моей спиной кто-то вскрикнул, послышался грохот и стоны; а потом к этой какофонии запоздало присоединились системы корабельного оповещения, взвыв дурным голосом.
На пару мгновений я "завис" с оторванными подлокотниками в руках, сосредоточившись на потоках психополя; нужно было отдать распоряжения кораблю и команде, а самое главное, заткнуть систему оповещения! Если все остальные обитатели корабля только слышали сирены и видели тревожные огни, то по моим нервам корабль шарахнул на всех доступных для общения частотах. Всё логично: кто капитан, тому и разбираться.
— Все живы? — обратился я к дежурной смене, со стонами и всхлипами поднимающейся на ноги. Окинул придирчивым взглядом; вроде бы, шевелились все. — НаправляющийКирш, примите командование, — официально обратился я к первому помощнику, поднимавшему в этот момент штурмана. — Пойду на месте посмотрю, что там такое, — и я рысью кинулся к транспортным кабинам.
Судя по данным, которыми успел снабдить меня корабль, объект, врезавшийся в нас, представлял собой летательный аппарат неизвестной конфигурации. Кто знает, кто летел на этом корабле? Не дай Предки выжил, надо будет это исправить.
Разумеется, один я туда лезть не собирался, приказ штурмовой группе был отдан ещё до отключения системы оповещения. Но не посмотреть собственными глазами и в первых рядах, что такое вылупилось из аномалии, не мог. Помимо удовлетворения любопытства, это был удачный повод немного приглушить ностальгию по боевой юности, а то в капитанском кресле можно совсем закиснуть.
В ближайший к повреждённому участку отсек я прибыл чуть позже основной ударной группы и на мгновение остро пожалел, что у меня нет никакой экипировки. Крепкие парни в силовой броне заставляли чувствовать себя маленьким и слабым. Это я умом понимаю, что в случае драки броня их от меня не спасёт, но комплексы — страшная сила.
— Вы решили с нами? — поприветствовал меня ведущий группы. Голос из-под шлема звучал приглушённо, но в нём всё равно можно было различить удивление. Я только кивнул.
— Все на месте? — уточнил. Перестройка организма на боевой режим уже закончилась, и говорить было тяжело. В таком виде гортань предрасположена скорее к угрожающему рыку, чем к разговору, губы теряют подвижность, да и форма челюстей меняется.
Дождавшись кивка от командира рассредоточившихся штурмовиков, я проверил состояние пролома. Корабль доложил, что дыра герметизирована, и можно заниматься ремонтом. Мы, правда, пока ремонтировать не собирались, если только доламывать уцелевшее.
Дверь открылась с шипением, — выравнивался перепад давления, — и первая пара бойцов ступила на покрытые конденсатом покорёженные плиты.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
