Три сделки с дьяволом

ТРИ СДЕЛКИ С ДЬЯВОЛОМ

— Теперь что касается продолжительности жизни, — сказал Александр Леонидович Т

* * *

. Думаю, сто пятьдесят лет — нормально. Плюс-минус случайное число лет в пределах пяти. Не хочу точно знать дату своей смерти, это отравит жизнь. Разумеется, до самого конца я должен сохранять идеальное физическое и психическое здоровье. Умереть предпочитаю во сне. Травмы, насильственную смерть — полностью исключить... Но никаких ограничений свободы! — поспешил оговориться Александр Леонидович. — А то знаю я вас. Засунете пожизненно в камеру с мягкими стенами... Я должен иметь возможность вести активный образ жизни. Успеваете записывать?

— О, конечно, — сказал дьявол, строча пером по пергаменту.

— Разумеется, популярность у женщин. И либидо и потенция — как у двадцатилетнего... То есть как было у меня самого в двадцать, а не у какого-нибудь недоразвитого, знаю я ваши штучки! Далее, деньги. Хочу иметь абсолютно надёжный, абсолютно легальный капитал, не требующий моего присмотра, дающий в год... ну путь десять миллионов долларов, не буду слишком зарываться. Да, хоть я и не верю в эти сказки о крахе доллара, но всё-таки запишите: годовой доход — сумма, эквивалентная по покупательной способности десяти миллионам долларов США на август 2016 года, в наиболее твёрдой валюте на данный момент времени. Чистыми, после уплаты всех налогов. Записываете?

— Продолжайте, Александр Леонидович, продолжайте. — Дьявол молниеносным движением макнул перо в чернильницу с тёмно-багровой жидкостью.

— Ну и главное. Что будет после смерти. Моя душа попадёт в ад, правильно?

— Да, — дьявол кивнул, — это наше основное условие.

— Тогда вопрос. Существует ли такая часть ада как лимб? Я имею в виду место, где души просто вечно существуют без благодати Божией, но и без мучений?

— Да, лимб существует.

— Тогда я хотел бы попасть в лимб. Это возможно прописать в договоре?

— Разумеется. — Дьявол выжидательно поглядел на человека.

Александр Леонидович помолчал.

— В чём подвох?

Дьявол только развёл когтистые лапы.

Александр Леонидович помолчал ещё.

— Ладно, пишите. Посмертное наказание отбывается в лимбе, под термином "лимб" понимается область ада, где души не испытывают страданий. Ну на всякий случай прямо допишите: после смерти ни душа, ни тело, ни какая-либо иная часть сущности Продавца не должна испытывать ни объективных, ни субъективно ощущаемых страданий. Готово?

— Я, с вашего позволения, допишу: "в соответствии с узаконениями Преисподней касательно лимба", — предложил дьявол.

Александр Леонидович насторожился.

— Подвох здесь?

Дьявол снова развёл лапы.

— Ну вы же неглупый человек. Вы понимаете, что подвох может таиться в каждом слове.

— В чём состоят узаконения?

— Полный текст Адского Кодекса занимает около миллиарда стандартных страниц, из них Лимб упоминается примерно на сорока миллионах. Вы точно хотите потратить на это остаток жизни?

— Я не хочу потратить целую вечность из-за того, что упущу какую-то мелочь... — Александр Леонидович побарабанил пальцами по столу. — Ладно, давайте договор.

Он внимательно перечитал текст, взял перо и размашисто расписался. Дьявол с непроницаемым выражением морды убрал в портфель свою копию. Александр Леонидович встал из-за стола и потянулся.

— Охренеть, как дышится-то легко! И суставы как маслом смазаны! И зрение!... А это что? — Он открыл кожаную папку, невесть откуда возникшую на столе. — А, мои счета! — В его кармане запиликал телефон. — Ого! Сколько СМС-ок от поклонниц! Ну что ж, господин сатана, я смотрю, вы пока выполняете свои обязательства!

— Что значит пока? Мы всегда выполняем свои обязательства... Да, кстати. — Дьявол обернулся уже в двери. — Забыл спросить: вы в курсе, для кого предназначен лимб?

Александр Леонидович нахмурился.

— Для праведных нехристиан и некрещёных младенцев... а что не так? Я крещёный, но в договоре совершенно однозначно сказано...

— Да-да, всё верно, — перебил дьявол. — Подписав договор, вы исключили себя из Церкви Христовой, так что проблем нет. Однако, чтобы попасть в лимб, а не в другие, нижележащие круги ада, вы должны вести себя праведно. Таково узаконение Преисподней касательно лимба — кстати, оно на первой странице — и наш договор не делает из него исключения.

— Что значит праведно? — Голос Александра Леонидовича дрогнул.

— Ну, это все знают. Не тщеславиться богатством. Не играть в азартные игры. Не прелюбодействовать. Не ссужать денег в рост...

— То есть?...

— Да, вы не сможете жить на проценты, — мягко улыбнулся дьявол. — Если, конечно, по-прежнему хотите попасть в лимб. Конечно, вы сможете тратить основной капитал, это не грех... но чтобы хватило на сто лет, вам придётся экономить. Хотя праведность предполагает ещё и активную благотворительность, так что...

— Как что? Платон и Вергилий были миллионерами и трахали мальчиков. Какого хрена они-то делают в лимбе?

— Ну знаете, Платон создал философский базис монотеизма, Вергилий провозвестил рождение Христа, а какие заслуги у вас? Впрочем, время для подобных заслуг в любом случае миновало. Вам остаётся только путь чистой аскезы.

— Ладно, я не сомневался, что вы на чём-то меня подловите. Но хотя бы здоровье при мне?

— О да, ведь страсть к азартным играм не считается психической болезнью...

— Но у меня нет страсти к азартным играм!

— Теперь есть. — Улыбка дьявола стала шире. — Мы вам её добавили, это не противоречит договору. И теперь вам придётся с ней бороться до конца дней. — Он взялся за ручку двери. — И последнее. Христианское покаяние для вас закрыто. Один раз согрешите — и прощай праведность, а значит и лимб... Кстати, гнев — это тоже грех, так что не советую на меня орать и кидаться чернильницей... И, кстати, сквернословие тоже. Всего доброго, Александр Леонидович! Впереди у вас сто прекрасных лет! Не хотите передать привет Танталу?...

Дверь закрылась.

Александр Леонидович аккуратно поставил на стол чернильницу и разжал побелевшие пальцы.

— Итак, вечные мучения? — Виктор Николаевич В

* * *

внимательно посмотрел на дьявола поверх очков. — Они абсолютно неизбежны?

Дьявол пожал плечами.

— Ничего бесплатного не бывает, вы же понимаете. Это наша плата, мы питаемся страданиями людей.

— Но вечные страдания в обмен на временные блага...

— Никто вас не неволит. Прочтите молитву "Да воскреснет", и я в тот же миг расточусь как воск от лица огня.

— При чём здесь это? — Виктор Николаевич поморщился. — Я к тому, что равноценной платой за вечные муки могут быть только вечные блага.

— Одно исключает другое, не так ли?

— А это смотря какой смысл мы вкладываем в понятие "вечность". Бесконечная протяжённость времени, бесконечная в сугубо математическом смысле? Или нечто иное, например, отсутствие категории времени как таковой?

— Хм. — Дьявол уважительно приподнял бровь. — Мы предпочитаем первый вариант. Человеческое сознание не может существовать вне времени, а мы любим мучить именно человеческое сознание, именно конкретного, помнящего и осознающего себя Виктора Николаевича, а не какую-нибудь там вневременую монаду или иную абстракцию. А вы интересный клиент! Продолжайте мысль.

Виктор Николаевич кивнул.

— Итак, если речь идёт о вечности как о бесконечно длящемся времени, то число дней в этой вечности бесконечно, но и число понедельников бесконечно. Улавливаете?

— Кажется, да...

— Тогда пишите. Под словом "вечность" в настоящем Договоре понимается бесконечная протяжённость времени. — Дьявол обмакнул перо в тёмно-красную жидкость и застрочил. — Пишите дальше: с момента подписания настоящего Договора Продавец превращается в существо, подобное ангелам и демонам, приобретая все их силы и способности, в том числе вечную жизнь, но не подчиняется ни Богу, ни сатане, ни какой-либо иной сущности. Это возможно? — Дьявол кивнул, не отрывая пера от пергамента. — Ну надо же. Далее, в каждый момент своей вечной жизни Продавец будет иметь возможность расторгнуть настоящий Договор, вернувшись назад во времени к моменту перед его подписанием, в своё человеческое тело, и сохраняя в памяти все последующие события. — Виктор Николаевич нахмурился, увидев, что дьявол положил перо. — Я слишком многого хочу?

— Нет, но как насчёт понедельников?

— Погодите, я не забыл! Пишите дальше. В качестве компенсации Покупателю Продавец через каждый миллиард лет поступает в его полное распоряжение на одну миллисекунду. В течение этой миллисекунды Покупатель имеет возможность подвергать Продавца любым мукам по своему усмотрению, при условии, что к концу сеанса все физические и психические последствия для Продавца должны быть устранены бесследно. — Виктор Николаевич немного подумал. — Да, и никаких игр с субъективным восприятием времени. Я должен ощущать миллиард лет как миллиард лет, миллисекунду как миллисекунду.

— Миллисекунда никак не ощущается субъективно.

— Хорошо, пусть будет децисекунда. Готово?

— Есть одно встречное предложение.

— Ну?

— Во время децисекунды мучений вы не имеете права отменять договор или каким-либо иным образом прекращать мучения.

— Естественно, ведь я не успею даже подумать об этом. Принимается.

— Можете подписывать. — Дьявол протянул Виктору Николаевичу лист пергамента.

— Хм. Неужели я нашёл уязвимость? — Виктор Николаевич испытующе поглядел на дьявола. — Да нет, вы бы тогда просто отказались подписывать договор. В чём подвох?

Дьявол пожал острокрылыми плечами, и Виктор Николаевич принялся перечитывать пергамент. Откинулся в кресле, устремил взгляд в окно и несколько минут думал, безмолвно шевеля губами. Наконец повернулся к столу, макнул в чернильницу перо и тщательно выписал свою фамилию.

На миг вспыхнул ослепительный свет. Всё исчезло. Виктор Николаевич висел посреди чёрной бездны. По небу метеорами метались тусклые звёзды, но с каждой секундой их число уменьшалось, пустота становилась всё непрогляднее.

— Что это значит? — Тела у Виктора Николаевича не было, но свой голос он слышал отлично.

— Это Вселенная спустя тысячу, нет, уже тысячу двести миллиардов лет с момента заключения нашего договора, — послышался ниоткуда голос дьявола, полный сдержанного удовлетворения.

Виктор Николаевич понял всё сразу.

— О чёрт. Чёрт! Какой же я идиот!

— Да-да, вы уже тысячи раз, и каждый раз на миллиард лет, превращались в свободного и могущественного ангелоподобного духа, то есть по сути в другое существо со своей собственной личностью, самосознанием и памятью. При каждом превращении ваша смертная человеческая личность не то чтобы стирается, но становится для этого духа чем-то совершенно неважным, неким случайным мимолётным переживанием. Но каждый миллиард лет, как только приходит время децисекунды страданий, мы заботливо восстанавливаем вас во всей полноте человечности на эту самую децисекунду...

— Почему же я не помню себя как этого духа?

— Ну извините: как может человеческий мозг вместить воспоминания за миллиард лет? В нём и полсотни еле вмещаются. Естественно, нам приходится всё стирать. Договор этого не запрещает.

Бездна космоса была уже кромешно чёрной, без единой звезды или туманности.

— Я желаю расторгнуть договор!

— Вы-то желаете, а ангелоподобный дух не желает. С какой радости ему превращаться обратно в смертного? Ему и так хорошо. А расторжение возможно только в течение его миллиардолетия, согласно условиям договора. Он знает о ваших муках, да он и сам испытывает их, но для него это — децисекунда раз в миллиард лет, можно и потерпеть... Ну а для вас, Виктор Николаевич, вечность складывается из децисекунд страданий, и только из них. Да, кстати! Не пора ли перейти от психологических страданий к физическим?

И Виктор Николаевич почувствовал, что у него снова есть тело — голое и жалкое человеческое тело посреди абсолютно-нулевого холода и пустоты тепловой смерти Вселенной.

Он попытался закричать, но в лёгких уже не было воздуха.

Вопреки стереотипам, архивариус был молод и одет щегольски. Даже излишне щегольски для ноября 1917 года — в парадном мундире Министерства иностранных дел и при всех орденах, будто собрался на высочайшую аудиенцию. Нет ли в этом политического вызова? — мелькнуло в голове Льва Давыдовича Б

* * *

. Да хотя бы и так: фронда костюмом — это фронда покамест терпимой степени. Лев Давыдович дипломатично улыбнулся и демократично подал руку.

— Народный комиссар по иностранным делам Троцкий. — (С лёгким поклоном архивариус ответил на рукопожатие, но, против ожидания, не представился). — Позвольте выразить вам уважение и признательность. Вы, кажется, единственный чиновник министерства, кто не участвует в кампании саботажа. Будьте уверены, республика этого не забудет.

— Служебная инструкция предписывает мне подчиняться de facto властям вне зависимости от того, что я думаю об их легитимности. — Тон чиновника был учтив, но холоден. — Чем могу быть полезен, господин народный комиссар?

— Совет народных комиссаров, — Лев Давыдович тоже подпустил металла в голос, — принял решение о публикации секретных договоров бывшего царского правительства. Я желал бы получить ключи от сейфов и ознакомиться с документами.

Архивариус понимающе наклонил голову.

— Что ж, я к вашим услугам. Позвольте уточнить: вас интересуют договоры просто секретные, или договоры особой секретности, или договоры, дозволенные к прочтению исключительно особами императорской фамилии, или же, наконец, вас интересует собственно Договор?

Лев Давыдович постарался сделать вид, что не впечатлён.

— Если всё так сложно, то в первую очередь я желаю видеть Договор, что бы это ни значило.

— Обязан предупредить, что Договор имеют право читать только император и наследник престола, или же, применяясь к современным условиям, глава республики и второе после него лицо. Насколько я понимаю, главой республики ныне является господин Ульянов-Ленин, но можете ли вы считаться вторым лицом? Я имею в виду не официальную должность, а фактическое положение дел. Говоря напрямик: в случае смерти господина Ульянова будете ли вы первым кандидатом на его место?

Лев Давыдович нахмурился.

— Кажется, вы забываетесь. Я приказываю предъявить так называемый Договор, приказываю властью народного комиссара, уполномоченного Советским правительством.

— Понимаю, что вопрос политически крайне деликатный и даже малоприличный, но поверьте, Лев Давыдович, это жизненно важно для вас. Если вы — не первое и не второе лицо государства, знакомство с Договором убьёт вас физически.

— Это что, угроза? Мне вызвать охрану?

Чиновник вздохнул.

— Хорошо, пройдёмте, господин народный комиссар. — Он открыл дверь во внутренние помещения архива.

Повеяло густым пыльным запахом старых бумаг. Вслед за архивариусом Лев Давыдович шёл по тускло освещённому проходу между каталожными шкафами, затем — между стеллажами с коробками документов. Они куда-то сворачивали, спускались по лестницам, а одинаковые стеллажи всё тянулись. После пятого или шестого поворота Лев Давыдович перестал запоминать дорогу. Наверное, всё-таки стоило взять охрану... Он отогнал от себя тревожную мысль.