Алхимик, Часть 1 Бомбист из старой пивоварни

Часть первая

БОМБИСТ ИЗ СТАРОЙ ПИВОВАРНИ

Глава первая

Ночь перед началом

Эдуард Малышев, больше известный в ролевой тусовке как Эдвард Сол, снимает кепку и устало вытирает лоб клетчатым платком. Несмотря на говорящее прозвище, он не любит летней жары. Особенно в этих краях, рядом с водохранилищем, когда воздух не только горячий, но и влажный до невозможности. Стоит выйти из тени, как кожа тут же покрывается липкой плёнкой, а пальцы отекают так, что кольца намертво впиваются в них. По этой самой причине, Эд редко появляется на играх в летние месяцы — предпочитает весну и осень. А последний сезон было и вовсе не до игр.

Он сидит за столом в небольшой беседке. Рядом ноутбук и пачка бумаги — обычное снаряжение для мастера, сидящего на регистрации. Девочка, которая должна была заниматься этим, в последний момент соскочила — вроде бы заболела или что-то такое. Ну, обязательность никогда особо не числилась в добродетелях толкиенистов. Вот и приходится сидеть самому. Хорошо, что участников в этот раз предвидится чуть больше сотни, так что труда будет немного.

Очередной игрок появляется в беседке, бросает в углу видавший виды рюкзак, и направляется к столу. Эдвард смотрит на него без всякого выражения.

— Хау! — здоровается парень, худощавый, с плохо подстриженными усами и бородкой в викторианском стиле. — Я — Ингвальд...

— Я тебя помню, — кивает Эд. — Привет. Мы с тобой так и не договорились по роли. Ты же на сайт заходил? Видел, что я заявку твою отклонил?

Парень садится напротив, положив локти на стол.

— Слушай, ну что мы с тобой не договоримся? Давай я тебе прикид покажу...

— Ты мне фотографии присылал, — спокойно говорит ему Эд. — Этот прикид ты на прошлогодний 'Стимтаун' делал. Ты помнишь, что я тебе тогда сказал?

— Да, помню. Слушай, у тебя что, так много игроков, что ты людей отшиваешь? Я смотрел — половина сетки вообще пустая.

— Это уже мои проблемы, — почесал подбородок Эд. — Кто надо, все заявились. А с тобой мы уже говорили. Моя игра не по стим-панку, извини.

Игвальд (что за имя такое? Не то Ингвар, не то Грюнвальд) корчит оскорблённую мину. Видимо, для него это означает, что он уже устал втолковывать очевидное этому здоровяку-тугодуму.

— Ну, антураж же подходит! И там и там — Викторианская Англия. Впишется идеально...

Викторианская Англия. Эду в этот момент очень хочется сломать придурковатому толчку один или два пальца. А лучше три. Нет, совершенно зря он завязался с этой игрой. Раньше, пока эти вопросы решала Алина, ему мастерить было как-то легче. Она умело сглаживала и заворачивала таких вот. Но Алины уже год как нет...

— Лондон времен промышленной революции. Это на сто лет раньше, — со всем возможным терпением отвечает он. — Я об этом писал и на сайте, и в правилах по антуражу, и лично тебе на почту. Разница есть.

— Да ладно тебе! — возмущенно махает тощей лапкой Ингвальд. — Ты мне хочешь сказать, что у тебя народ все как один приехали в прикидах восемнадцатого века? По нему игр вообще никто не делает. Давай поспорим, что...

— Давай не будем спорить, — веско обрывает его Эдвард. У него неплохо выходит быть веским. Сто девяносто пять сантиметров роста и девяносто килограмм веса этому весьма способствуют. А угрюмое выражение лица, которое почти не сходит вот же год — и подавно. Ингвальд замолкает, но всё ещё пытается выглядеть гордым и независимым.

Эдвард тоже молчит, обдумывая, что делать с горе-игроком. С одной стороны, пропустить его, значит увеличить кассу на один взнос. А ради кассы, собственно, и затевалась эта игра. Хотя нет, не правильно. Затевалась игра ради Алины, чтобы поддержать её не только деньгами (сколько заработаешь на ролевой игре?), но и духовно. Алина очень хотела сделать эту игру, почти три года о ней мечтала. Эд всё время обещал, но не хватало то смелости, то терпения, то денег. Тема и правда редкая — хорошо, что получилось собрать хоть сотню желающих. Большинство, правда, по старой памяти. Эдвард устало закрывает глаза, надавливая на них кончиками пальцев.

— Так, дружище, — наконец говорит он Ингвальду, — Вот что я могу предложить. Есть места в банде Уродских Цилиндров, у них даже вроде как казначей не приехал. Есть недобор в команде Дулда.

— А кто там? — с явной неохотой интересуется Ингвальд.

— Уродские Цилиндры — Бегемотик...

— Бугуртщики конченые. Не, не пойду. У них игры не будет.

— Зато не бухают. Дулд — Капитан Крюк. С ним Катана, Герцог и ещё десяток молодых.

— Крюк нормальный. А что за Дулд? — совершенно невозмутимо интересуется Ингвальд. — Что? Не смотри на мня так. Я правила на играх принципиально не читаю. Прочитаю, а там какая-то ересь как всегда. Расстроюсь, начну на форуме с мастерами спорить, переругаюсь и в итоге всё впечатление заранее испорчу. Нафиг.

— Спорить и ругаться у тебя и без правил выходит, — спокойно констатирует Сол. — Так что, в Дулдиты? Давай оформляться.

— Дилдоты? — фыркает Игвальд. — Ну ты и названия придумал, Эд.

Мастер реплику пропускает мимо ушей. Раскрыв журнал, он вооружается ручкой.

— Паспорт давай, реликт девяностых, — оканчивает он переговоры, переходя к регистрации. Толкиенист послушно лезет в верхний карман рюкзака. Хорошо, что хоть этот момент прочитал. На игру Эд арендует турбазу, а это значит — строгая отчётность. Тут без паспортов никак.

Игроки ни шатко, ни валко подъезжают до самого вечера. Эд встречает их, регистрирует, а Просперо, мастер по АХЧ, расселяет по домикам. Игра начнётся только завтра, парад пока назначили на одиннадцать, но зная ролевую братию, его наверняка придётся перенести часа на два — пока народ проснётся, опохмелится и оденется пройдёт немало времени, особенно учитывая, что первую ночь перед игрой мало кто будет спать. Традиция.

Эдвард с каким-то удивлением понимает, что скучал по всему этому. По этой мышиной возне, в которой медленно, но уверенно рождается игра. Он ходит по турбазе, глядя, как кто-то заантураживает домики, кто-то забирает заказанный у приехавшего на игру оружейника пистоль или шпагу, кто-то дефилирует в тертом камуфляже, берцах и судейском парике вкупе с белым воротничком. Сола зовут в домики, откуда слышится треньканье гитары и звяканье бутылок. Внутри его встречают дружным воплем 'Мастер!' обещают удовольствий, заваливают вопросами. Он заходит, здоровается, перебрасывается парой слов, выпивает стакан 'за удачную игру' и идёт дальше. Всего этого он не видел уже больше года — весь прошлый сезон было не до игр. Не до игр и теперь, просто Эд чувствует себя обязанным. Пообещал и не выполнил. Надо вернуть долг. Хотя бы так.

— Всё путём? — Просперо возникает из темноты, широколицый, черноволосый еврей, старый приятель и давний напарник Эда — не только в игроделе. Хваткий и дотошный, он отличный администратор. На нём вся техническая часть игры: покупной антураж, питание, вода, договор с турбазой, взносы.

— Ты, кстати в курсе, — спрашивает он. — Это наша с тобой десятая игра. Десять игр и одиннадцать лет нашему тандему.

Эд кивает.

— Наверное, последняя.

— Да перестань, — улыбается ему Просперо. — Всё наладится. Пошли-ка лучше выпьем.

Он тянет Эда за собой, куда-то в темноту, где прячется мастерский домик. Вообще-то Просперо зовут Вова, а прозвище своё он получил не от шекспировского мага, а от оружейника-революционера из 'Трёх Толстяков' Юрия Олеши. Молодежь даже не слышала о такой сказке, но в Вовино с Эдом детство эта книжка продавалась везде, да ещё и фильм был по ней, и мультик, кажется. Они ещё тогда дружили, и часто играли вместе представляя себя героями этой книги. Эдик тогда был Тибулом, но кличка к нему не пристала. А вот Вова так и остался Просперо, даже группу свою так назвал — 'Просперо и Калибан'. Играли они мрачноватую такую вариацию бардовской песни, которая, как оказалось лет пять спустя, хорошо вписывалась в жанр 'дарк-фолк'. 'Просперо и Калибан' часто играют свои песни на играх, правда неполным составом и в акустике, но всё же, группа имеет некоторые вес и признание в тусовке.

— Как там Алина? — доставая из сумки бутылку коньяка, интересуется Вова. Эд качает головой:

— Всё так же. Врачи говорят, что состояние хорошее, опасности нет.

Вова выдвигает тумбочку, устраивая импровизированный стол. Коньяк с бульканьем течет в походные стаканы.

— Что-нибудь обещают?

— Как всегда. 'Пробуждение может произойти в любой момент'. Шутят, — Эд бёрёт стакан и тут же опрокидывает его в себя. Просперо поддельно возмущается:

— Кто так пьёт? Это ж коньяк, а не водка.

— Это бодяженный спирт с красителем и ароматизатором, — вытерев губы, отвечает Сол. — Пить его нельзя. Можно только употреблять.

Просперо осторожно нюхает свой стакан.

— Нормальный коньяк, — пожимает он плечами. — А вообще правильно, что ты эту игру таки сделал...

— Ещё не сделал, — возражает ему Эд. Просперо отмахивается.

— Сделал-сделал. Оттарабаним парад, а дальше игроки уже сами разберутся. Правила толковые, люди адекватные, все вопросы решили...

— Как по взносам? В нули вышли? — Сол задумчиво крутит в руках мобильник, словно собираясь кому-то звонить.

— Ага, — ухмыляется Просперо. Это их старая шутка. Уже много лет под мудрым еврейским руководством игры приносят им стабильный, пусть и не большой (в пересчёте на затраченное время) доход. В этот раз договаривались, что доход пойдет Алине. Точнее, на уход за Алиной.

Вова разливает по стаканам вторую порцию, достаёт из сумки лимон. Клацает выкидной нож, слегка похрустывает под отточенным лезвием желтая корка.

— Алина была бы рада. Жалко, что она всего этого не видит.

— Кто знает? — Эд выпивает, подхватывает пальцами лимонный кружок, — Знаешь, она мне много рассказывала про этот город. Она ведь его не придумала. Ну, не совсем придумала.

— Это как?

— Алина не хотела, чтобы кто-то знал. Она говорила, что ей всё время снится один и тот же сон. Вернее, сны разные, но все происходят в одном городе, в Олдноне. Она даже карту его мне рисовала, рассказывала, где была и что видела.

Просперо задумчиво трёт подбородок. Это не мешает ему налить по третьей.

— Хочешь сказать, что ей это всё приснилось?

— Точно, — Эд берёт стакан, держит в руке. — Несколько лет подряд, еще до нашего знакомства. Каждую ночь — один и тот же город.

— Ничего себе.

— Я сначала не верил. Сначала. А потом, когда Алина стала по утрам пересказывать мне свои сны, поверил. И как по-другому? Она меня никогда не обманывала. Смолчать могла, а соврать — нет.

Сол выпивает. Теперь он смотрит куда-то сквозь Просперо, взгляд становится застывший. Он не может прогнать это странное оцепенение.

— Знаешь, а я ведь предчувствовал. Перед тем как всё случилось. Её сны, они стали особенно яркими... Алина стала долго спать, ложилась очень рано. Мне иногда даже казалось, что она торопится туда, что ей тут скучно, неуютно. Ну, я себя успокаивал... Теперь думаю — зря.

— Перестань, — Просперо выпивает свою порцию, спешно закусывает. — Ты не мог знать. А даже если бы знал?

Эд переводит на него потяжелевший взгляд.

— Сейчас я знаю только то, что моя жена провела уже тринадцать месяцев в состоянии чуть лучше комы. Не кома — летаргия. Неизвестно что хуже. Когда я утром разбудить её не смог, скорую вызвал... Эти придурки начали мне рассказывать, что Алина истеричка и всё это — последствия стресса. Говорили, что через час-полтора сама проснётся. А потом просто развернулись и уехали.

— Ублюдки, — кривится Просперо. — Весь институт балду пинали, потом пришли людей лечить. Точнее, лекарства выписывать подороже, за аптечные откаты.

— На скоряке откатов не получают, — качает головой Сол. — Там есть хорошие люди, но работа такая, что черствеешь быстро. Всё по фигу становится.

Они пару минут молчат, глядя на столик с остатками лимона и бутылкой, в которой на самом дне ещё осталось на два пальца коньяка. За стенами домика разогретый алкоголем хор нестройно выкрикивает какую-то народную ролевую. Сквозь хриплое пение слышен вистл, с трудом попадающий в неровный ритм гитары. Первая ночь — одна из лучших на игре. Это ночь предвкушения, когда вместо игры в голове иллюзия, волшебный мир, в который вот-вот нырнёшь, как в тёмный омут. Это потом всё становится на свои места и идет по привычной колее до самого конца. А в первую ночь ещё кажется, что всё будет по-другому. По-настоящему.

— Скучаешь без неё? — спрашивает Просперо. Эд смотрит на него, не торопясь отвечать.

— Сначала... Сначала было непонятно. Думал, что Алина вот-вот очнется, ждал. Потом как-то втянулся. Прочитал, что в летаргии человек все слышит. Стал с ней разговаривать. Первые месяца четыре. Потом устал. Знаешь, я не могу разговаривать с трупом. Стыдно, — Сол качает головой. — Последние три месяца я ей читаю по вечерам. А днём, пока на работе, заряжаю аудио-книги.

Просперо разливает остатки коньяка. Опустевшая бутылка уходит под стол. Пение за окном затихает, хор разбивается на десяток громких голосов, бодрых, но уже слегка неуверенных. Душный летний вечер постепенно уступает прохладной ночи. Мошки кружатся вокруг лампы, комары, наглые и многочисленные, атакуют беспрерывно.

— Есть не хочешь? — интересуется Просперо, метким ударом сбивая очередного кровососа.

— Нет, — мотает головой Сол. — Жара, ничего не хочется. Я спать.

— А я пойду в народ. Развеюсь, — Вова встаёт, разминая плечи. — Старт взят хороший, главное закончить нормально.

— Смотри там аккуратнее, — напутствует его Эд. Просперо фыркает:

— Обижаешь. Подъем в полседьмого. Я всё помню.

Хлопает дверь. Эд снимает ботинки, падает на кровать, Как всегда, она ему мала — ноги приходится согнуть.

— Паршивое пойло, — бормочет он. От выпитого голова тяжелая, хочется просто закрыть глаза и лежать. Вообще, странно — полбутылки коньяка для его габаритов обычно проходят не так заметно.

'Просто устал, — думает про себя. — С пяти утра на ногах. Высплюсь — и все будет путем'.

Снаружи снова запели. Вещь была незнакомая, видно что-то из новодела. За ролевым фольклором Эд не следил уже лет пять. Поначалу его ещё как-то привлекали все эти КСП на фэнтези тематику, скорее по причине новизны. Потом, когда стало ясно, что все они на один мотив и в музыке их авторы разбираются примерно так же, как в ядерной физике, интерес заметно поубавился. Впрочем, пара вещей успела врезаться в память как следует. Интересно было бы их теперь послушать. Жаль, что больше их не поют.

Завтра, ещё до парада начнется суета. Народ гуськом потянется, начнутся вопросы, уговоры, споры, увещевания. Каждый игрок приезжает поиграть, и только мастер приезжает, чтобы сделать игру для всех присутствующих. А это значит, что каждый вопрос надо выслушать и ответить на него так, чтобы и вопрошающий не ушёл обиженным и остальные от этого не впали в агнст. Задача, временами, совсем не простая.

Эд вдруг садится на кровати — он кое-что вспомнил. Подтягивает рюкзак, начинает копаться в нем. Через минуту в руках его появляется небольшая тетрадь в твёрдой обложке. На обложке — ярко-желтые деревья на чёрном глянцевом фоне. Тетрадь кажется совсем новой. Эд осторожно раскрывает её, не вчитываясь, пробегает глазами по строчкам. Это дневник Алины. Во времена блогов и социальных сетей бумажный дневник выглядит странным рудиментом, утратившим всякий смысл. Для Алины смысл был. У неё была почти физическая потребность фиксировать свои впечатления, переживания, сны. Сны особенно.