Глава 11. (24 апреля — начало мая с отсылками в прошлое)
Два дня, забив на все, ношусь по Москве, как угорелый. Разве что в архиве появляюсь, но и там отбываю строго рабочее время, не задерживаясь ни на минутку сверх положенного. Антон слегка обижается, но у меня тоже есть причины держать обиду — с историей про доспехи он меня все-таки развел. Да, есть такая примета, что каждый доспех надо доводить до ума по отдельности, но отнюдь не такая страшная. Скорее, владельцы мастерских сами поддерживают эту легенду, чтоб умники вроде меня не лишали их куска хлеба. Подозреваю, что мастеров-одиночек просто запугивают, чтоб не смели снижать цены, но это уже мои домыслы. Хотя, может сам Антон искренне верил в эту историю, молодой же еще. Да и с Виктором совет оказался неплох. Так что, черт с ним.
Открыть свою фирмочку оказалось, как и ожидалось, непростым делом, но была у меня на примете парочка почти разорившихся. Так даже лучше получилось — сделку оформили через нотариуса, сведения о ней уйдут в государственные органы не раньше конца налогового периода, так что фамилия моя всплывет нескоро.
Труднее всего было с домом, но на новый дом, даже на аренду, денег не хватало никак. Финансы показали дно, теперь вся надежда на намеченную экспроприацию. Плюнув, перенес все свои вещи в арендованный заброшенный склад на другом конце Москвы. Можно было и к парням перебраться, но по моим задумкам им тоже следовало переехать, чтоб не дразнить Гавриленкова. Совсем перебираться из Москвы мне было пока не с руки — успел уже обрасти связями, а на новом месте пришлось бы начинать все с начала. Да и в архиве, если исчезну, могут поднять волну, а мне это совсем не нужно.
Очередной ночной набег на госпиталь.
Собираясь к маме, наконец-то вспомнил, что в больницу не принято вообще-то ходить с пустыми руками. Прикидываю, что ей может быть нужно, и с ужасом понимаю, что всё. Это пока она в коме лежала, ничего не требовалось, а теперь-то! И я хорош, в прошлый раз на нервах даже завалящей апельсинки не захватил. Нет уж, я, конечно, не ангел, но уж плохим сыном меня никто ни в прошлой и, надеюсь, в этой жизни не назовет. Что характерно, жизнь Егора я, если можно так выразиться, переварил и усвоил, многие его взгляды пересмотрел, но его любовь к маме, Митьке и покойному деду сохранилась в полном объеме и стала моей. Я реально воспринимал их своей семьей. Еще и некоторые привычки перешли ко мне по наследству вместе с телом, например в минуты задумчивости не раз ловил себя на том, что прикусываю губу или начинаю теребить уголки одежды.
Так вот, возвращаясь к визиту в госпиталь: конспирация конспирацией, но и ходить маме, как оборванке в одежде с чужого плеча все-таки не стоит. Она еще совсем молодая женщина, и думаю, ей неприятно выглядеть нищенкой подзаборной. Решаю проблему просто: правлю себе лицо так, что родная мать не узнает, и отправляюсь в шоп-тур по женским магазинам.
— Понимаете, тетя лежит в больнице, попала туда прямо с улицы, а в квартиру ее никому не попасть. Помогите собрать ей то, что нужно, — в галантерейном отделе из всех продавщиц намеренно выбираю женщину постарше и просто обращаюсь к ней напрямую, — Вы только считайте, что у нее нет ничего, лучше лишнего положите — деньги у меня есть.
Это на дом денег у меня нет, а уж на мелочи для одной женщины денег я наскребу — не брильянты же в больнице требуются. Но в итоге сумма все равно получается внушительной, хотя глядя на список, понимаю, что все это необходимо. Добрая женщина еще и всякого личного женского барахла насовала, о чем я, признаться, чуть не забыл, а ведь рекламы всех этих предметов "с крылышками" и без насмотрелся в свое время по самое "не хочу". Единственное, что заменяю из подобранного — это одну пижаму. Вместо унылой полосатой подбираю веселую с котятками — пусть настроение поднимает. Вспомнив, как Наташка мыкалась в автобусе с обрывками одеял вместо обуви, подбираю еще пару безразмерных тапочек. По-хорошему, стоило бы купить верхнюю одежду для выписки, мало ли как жизнь повернется, вдруг не удастся больше навестить, но элементарно не помню размеры. Мамины вещи, подозреваю, лежат где-нибудь на складе в ее части, и неизвестно в каком они теперь состоянии после трех-то лет.
Оплатив все покупки, просто заказываю доставку в госпиталь, указав маму получателем. Хотят ПГБшники — пусть ищут, магазин я специально выбрал в центре, где покупатели ходят толпами.
А ночью сижу на краешке кровати и с умилением наблюдаю, как похорошевшая мать в новенькой пижаме (с котятками!) уминает за обе щеки жутко вредный, но вкусный бифштекс. Ван по моей просьбе приготовил сверток с небольшим перекусом, как раз, чтоб съесть за раз после больничной кошмарно полезной сбалансированной еды.
— Спасибо, сыночка, и за вещи и за гостинцы. Совсем ты у меня взрослый стал, — такая простая похвала, а так приятно на душе.
Пользуясь случаем, кладу голову маме на колени и наслаждаюсь ощущением легких поглаживаний. Давно меня просто так никто не гладил.
— Тебе еще что-нибудь купить? Ты не волнуйся — это все ерунда. Прости только, ничего поесть оставить не могу, и так к тебе, наверно, с вопросами лезть будут.
— Да ничего мне не нужно, кормят нормально, а еще внизу буфет есть с разными заедками, с голоду не помру.
— А деньги-то у тебя хоть есть?
По смущенному виду понимаю, что нет. Выгребаю из карманов всю мелочь. Не густо, но на булочки и печенье хватит.
— Ну, зачем ты?..
— Мама, ну прости, не могу я часто к тебе ходить, а ты тут совсем одна у меня. Хоть булочку себе купишь. Как ты тут вообще? Что говорят?
— Да нормально все. Сейчас только восстановиться надо, мяска набрать. Скоро в другое отделение переведут, так что осторожнее по окнам лазь. Могут и не в одноместную палату положить.
— Это плохо. Тебе не знаю, может и повеселее будет, а мне уже так просто навестить тебя не удастся.
— Посмотрим, как получится. Если одна буду или вдвоем, я на окно зеркало, что ты мне прислал, поставлю. У него видишь — обратная сторона яркая, не ошибешься. А уж одну-то соседку я усыпить сумею. А потом, если что сам добавишь.
— Конспиратор ты у меня, маман! Где только набралась этого, а? Признавайся! В общаге института парней заманивала?
— Не я, — мама краснеет, — Девчонки. У меня уже в тот момент вы с Митей были, не до парней мне было.
— А хотелось, признавайся, как на духу? Покайся, дочь моя! — шепотом не очень получается передразнить поповский распевный бас, но мама хихикает.
— По всякому бывало, иногда и хотелось... Горкин, тут такое дело... — мама неожиданно начинает мяться.
— И?
— За мной Виктор Афанасьевич ухаживает...
— В смысле ухаживает? Он за тобой уже три года ухаживает. А-а-а, понял. А ты как?
— Не знаю...
— Мам, я его очень мало знаю, так что тебе видней, но ты подумай. А то ты здесь взаперти сидишь, людей не видишь. Может не стоит пока торопиться? Я не в смысле, что я против, — затараторил я, увидев, что тень скользнула по маминому лицу, — Я просто не хочу, чтоб ты торопилась. Хочет ухаживать — пусть ухаживает. Я ведь только, чтобы ты хорошо подумала. Ладно?
— Не буду торопиться, — мама снова улыбается, — Но если что, ты против не будешь?
— Мама! Ну, ведь ты молодая красивая женщина, понятно, что за тобой мужчины ухаживать будут. И обязательно кто-нибудь тебя полюбит и замуж позовет. С чего мне против быть.
Мама расспрашивает меня о моем житье-бытье, а я ее. Узнаю заодно, что армейский контракт маме, конечно, продлили, но и отрабатывать его отошлют не обратно в тьмутаракань, а в Петербург, поближе к Митьке. Как выпишут, так сразу и отправится. А пока будет восстанавливаться здесь, заодно и квалификацию повысит, экзамены как раз на июнь назначены. Это Шаврин расстарался. Его самого в столицу летом переводят, вот он и хочет за ней и дальше присмотреть. Возможно, и не самая лучшая для нее партия, но с другой стороны — одаренный, симпатичный, не бедный, что еще надо? А его вась-вась с ПГБ... работа такая. Это в первый момент я на него злился, а пораскинув умом понял — человек он военный, приказ есть приказ.
Но время неумолимо движется, так что оттягивать неприятную часть уже некуда.
— Мам! Я вообще, если честно, по делу пришел. Помоги, а?
— Что тебе, солнце мое? — ласковые пальчики снова перебирают мои непокорные вихры.
— Мам, я тут совсем запутался. Понимаешь, подруга моя, ну та, которая выручила меня в начале — Наташка. Так вот, что-то крутит она, а у меня трое одаренных на нее записаны.
— Это твои пилоты?
— Ага, двое пилотов и просто хороший парень. Только у них индекс на нуле, вот и пришлось пока их на кабальную записать. Мам, я хочу род создать и их к себе принять, — ну вот выпалил самое главное, теперь ход за ней
— Род создать... А потянешь?
— Мам, я в июне все экзамены сдам, ты не переживай. Я хоть в школе и не учусь, но неучем не останусь. А миллион — это вообще ерунда.
— Ничего себе ерунда. Смешной ты у меня. Но если так уверен — дерзай. Я вот в свое время не решилась, у Елизара Андреевича под крылом спряталась, а может, и надо было рискнуть. Какая тебе помощь нужна?
— Мам, запиши их себе в кабальные, до июня. Вот, я бумаги приготовил.
— Я могу и в род их принять, — мама лукаво улыбается.
— Ну, ма-а-ам, ну, что вот ты шутишь. Я их себе забрать хочу. Пусть Митька сам себе людей подбирает, а эти только моими будут. Сама же знаешь, даже если они потом свои рода создадут, все равно дружественными будут. А сейчас и вовсе мой род усилят.
— Ты еще долго скрываться собираешься?
— Как род создам, так и сдамся. Ты ж понимаешь, Митька сейчас у Милославского под крылышком, он ему, если что, отказать не сможет. А я не хочу! Может я и не прав, но я себе это так вижу: законопатят меня в какой-нибудь закрытый отдел, и буду я до конца дней под охраной сидеть, одни ПГБшные рожи видеть. Я понимаю, может я и не прав, но согласись, так тоже запросто может быть. Ты вон у деда много свободы видела? Что приказал, то и делала.
— Елизар Андреевич... Ему возражать трудно было. Но и защиту он нам дал немаленькую...
— Вот и я о том же. Сама же говоришь — зря не рискнула свой род создать.
— Может еще и создам. Мне, между прочим, за тот бой орден дали, могу и прошение подать. Только пока торопиться не буду, посмотрим, как у вас с Митей дела пойдут. Может вам хоть кто-то взрослый в роду еще понадобится. Мы же с Митей еще не говорили, может и ему там вовсе несладко и помощь требуется. Давай свои бумажки.
Мы еще немного поговорили, но вскоре оба начали зевать, так что вскоре я смылся привычным путем через окно. Помощь парней мне уже не требовалась, так что никто меня под окнами не ждал, а то бы не удалось так долго задержаться.
Единственный совет матери — окончательно разобраться с Натальей, но не рубить сплеча, пообещал обдумать. И сам, конечно, собирался все выяснить, но мамины слова заставили еще раз все тщательно взвесить.
— Молодая она еще, сынок. Гриша твой, если честно, подлец тот еще. Это ты, как мужчина его оправдываешь, а вот мне по-женски кажется — дрянной он человек. Зачем девушку обманывал? Она-то ведь к нему всем сердцем прикипела, а он, как ты говоришь, работу выполнял. А ведь я его по-моему даже видела как-то у Елизара Андреевича... Страшный такой, весь в шрамах... Хотела я тогда свою помощь предложить, но Елизар Андреевич отказал. Правда и я тогда неопытная была, только последний курс заканчивала.
— Ну, теперь он снова красавчик, лицо я ему тоже поправил.
— Умница ты у меня, хороший бы из тебя целитель вышел. Жалко, что ты не хочешь больше этому учиться. Только не в красоте дело, она его и страшного полюбила, а он с ней так, не по-человечески. Подумай, Горкин.
Ну, что ж, подумал. Тем более, что и сам решил дать себе время остыть. А то наломаю дров, а выяснится, что девка всего лишь над цветом туфелек думала, а тут я со всем своим пролетарским гневом. Но два вечера в Наташкиной компании укрепили мои подозрения так, что сомнений практически не осталось. Она то смеется невпопад, то начинает говорить громче обычного, и просто видно, что сильно напряжена, хотя подходящих поводов нет.
И вот, решаюсь.
Вечер. Наталья, как обычно, сидит перед камином с бутылочкой вина. Кстати, это еще один показатель, раньше она так много не пила. Присаживаюсь в кресло рядом, протягиваю пустой бокал.
— Нальешь пару капель?
— А тебе разве можно?
— Иногда можно... Устал...
Наталья впервые за эти дни глядит мне прямо в лицо, отмечая мой усталый вид. У нее видок тоже не ахти — круги под глазами, припухшие веки.
Да, детка, предавать — это не просто...
— За что пьем?
— Не знаю, предложи сам.
— Ну, тогда за нас и наши планы! — намеренно провоцирую, чтоб посмотреть на реакцию, все-таки я ей верил, практически как себе.
Взгляд виляет, почти как у Гришки, но тут же с вызовом устремляется на меня.
— За нас! — а интонации почти как в том фильме про разведчика в немецком тылу: "За нашу победу!"
Чокаемся, случайно соприкасаясь пальцами. Ну, как случайно... Наташка лихо опрокидывает бокал, а я только пригубляю — еще не время.
Как же люди недооценивают целителей! А ведь эта женщина сама помогала мне оттачивать часть навыков, и все равно считает, что умнее меня. Или думала, что я постесняюсь применить свои умения к ней? Пара капель в бокале, легкое облачко перед носом, импульс силы через пальцы — и вот передо мной кукла, готовая ответить на любой вопрос.
И вопреки всем правилам ведения допросов, первым вырывается:
— Почему, Наташа?!.
— Вы первые начали обманывать.
— Когда я тебя обманул?
— Ты — клановый, клановые всегда обманывают.
— Наташ, я не клановый, ты же про мать мою все знаешь... С чего ты взяла эту чушь?
— Девчонки в госпитале сказали, мамой твоей сам князь Морозов интересовался, только она тогда еще в коме была. И недавно запрос от них приходил.
Вот, не было печали — опомнились Морозовы. Похоже Митька там в своем лицее кому-то на глаза попался, кто решения принимает. Возможно, и решили отыграть назад, клан-то у них не сильно многочисленный. Только мне от этого не жарко — не холодно, я Васильев только благодаря деду, а не по крови, мне клановые привилегии никак не светят.
— Мало ли зачем они матерью интересуются, с чего ты взяла, что это по мою душу?
— Кто ж не знает про Васильева-Морозова. В госпитале сказали, что ты его внук.
— Ну, хорошо, допустим, я клановый, что это меняет?
— Все. Тебе титул тогда не нужен. А значит и деньги.
Хм... Логично. Любой клановый по определению дворянин и в любой момент свой род создать может. Очень мало, кто этим пользуется, это как бы понижение в местном табеле о рангах, разве что, если хотят уйти от власти клановой верхушки, ну, или свои какие-то причины есть, мало ли чего в жизни бывает. С этой точки зрения мое решение получить титул без чьей-то помощи действительно детской блажью выглядит.
Да если б за моей спиной Морозовы стояли, разве б я вообще в эти приключения встрял? А бедному попаданцу только на себя рассчитывать и приходится. Даже обидно как-то.
— Это тебе Гавриленков сказал?
— Да. Тебе забава, а у меня такого шанса больше не будет.
Снова медленно закипаю. Даже, если забава, эти деньги не она заработала, а учитывая мою ситуацию — очень даже не забава.
— Что еще Гавриленков предлагает?
— Замуж зовет.
Это мы уже слышали, но не с бухты-барахты ты вдруг решение приняла?
— А как же Гриша?
— Урод твой Гриша! Клановый урод! — и тут ее наконец-то прорывает — слезы хлещут водопадом.
Некрасивые завывания и всхлипы перемежаются возгласами, из которых складывается полная картинка.
Этот шпион доморощенный, этот недоумок Григорий просто эпически облажался! Слов нет, одни маты на язык просятся.
Кретин! Баран!
Ну, кто ж улики по дому разбрасывает!
Хорошо еще, что он сейчас где-то по своим делам шляется, а то, пожалуй, все его увечья на место бы вернул.
И эта, сама хороша! Что бы мама ни говорила, но ведь предупреждал же — не выйдет у вас с ним ничего, говорил по-хорошему: не строй иллюзий — нет, только хуже сделал. Ах, ты ничего не понимаешь! Да я потому и разубеждать не стал, что видел — все мои слова наоборот действуют. Думал, натешится, найдет себе нормального парня, а тут, как назло Гавриленков со своими идеями вылез. И надо ж так подловить момент было! Специально бы старался — ничего не получилось бы.
А тут конечно — клановый обидел, значит все клановые сволочи и уроды!
Ну, Гриня, ну, долбодятел. Такую дружбу порушил!
Я, конечно, понимаю Наташкину обиду. Даже без маминого совета наверно понял бы... Наверно, даже прощаю. Сложись обстоятельства по-другому — эта ситуация вообще бы не возникла. И мы бы распрощались с ней летом, как нормальные друзья. А может и позже бы не раз встретились — привязался я к этой смешной девчонке.
Но вот верить я ей больше не смогу. Она ведь могла прийти со своей проблемой ко мне — я бы этого увечного от нашего дома живо отвадил. Сам бы съехал, в конце концов, чтоб этот м..к здесь не крутился. Но она предпочла отмстить, причем не Грине, а мне — очень косвенному виновнику происшедшего.
Дальше мне просто неинтересно. Что она там подумала, что нафантазировала... Мстить не собираюсь, но обида есть, от нее так быстро не избавишься.
Несколькими волнами жизни привожу ее в адекватное состояние.
— Выговорилась? Легче стало?
Девушка замирает в кресле, испуганно глядя на меня из-под ресниц. А ведь хороша, чертовка, уж этого-то не отнять.
— Значит так. Из дома я завтра съеду, Гришку ты тоже больше не увидишь. Деньги и предприятия, раз они тебе так важны, оставь себе. К тебе всего несколько просьб: отпиши мне МБК, кабальную и китайцев.
— Китайцы и так твои, я дарственную сразу оформила, — голос у Наташки писклявый, на себя не похожий.
— Отлично, значит только МБК и кабальную.
Без единого слова возражения она пишет необходимые мне бумаги. Проверяю и забираю их себе. Паршиво на душе — словами не передать. Вот так просто зачеркнуть два года бок о бок?
— Давай, что ли напьемся напоследок?
Наталья с надеждой, что еще можно все исправить, соглашается. И мы полночи пьем и разговариваем, пока она не отрубается, сидя в кресле. Жаль, что не поговорили так раньше, может и смогли бы избежать всего этого. А оставлять у себя за спиной озлобленную девушку, которая много знает о моих делах и возможностях, мне не хочется. Зачем?
Эта страница моей жизни перевернута, но это не значит, что ее нужно сжечь. Зла я ей не желаю, даже договариваемся, что с замужеством она погодит — просто выпишет купчине ограниченную доверенность на управление имуществом. Или — еще лучше — постарается найти себе управляющего. А этот гусь пусть еще поухаживает, а то ишь — воспользоваться ее неадекватным состоянием решил. Еще неизвестно, что он по жизни за человек, и не сам ли свел в гроб первую жену. У него, кстати, сын-школьник есть, из-за этого я и лопухнулся с его семейным положением.
И заодно, пусть привет ему от меня передаст. Я с ним встречаться сейчас не рискну — инфаркт ему обеспечу мигом, а это не комильфо. Да и мои и Наташкины деньги тогда точно могут пропасть, при всех недостатках Гавриленков — хваткий деляга, не каждый купец в дворяне выбивается, многие так и останавливаются на уровне лавки, максимум двух-трех. У меня заниматься этими делами душа не лежит, а от Наташки я вообще таких подвигов не ожидаю. Так что пусть, гад, живет, земля — она круглая, как-нибудь потом за углом встретимся.
Еще договариваемся, что я не буду окончательно пропадать. Если что — связь через китайцев, забирать их всех пока мне некуда, хотя они и готовы последовать за мной даже в полуразрушенный склад. Мне такие жертвы ни к чему, пусть пока поживут у Натальи, заодно присмотрят за ней и за домом. Да и Гришу кто-нибудь должен будет встретить и довести до моего нового обиталища, не самой же Наталье этим заниматься.
Утром, собрав оставшиеся пожитки, ухожу, не оглядываясь, вместе с У и Ваном. Ван разведает местность и вернется в дом, а У останется со мной. Почему-то именно он решил, что их непутевый хозяин обязательно пропадет без его присмотра. Устав спорить, махнул рукой и взял его с собой, категорически отказавшись брать еще кого-нибудь. Что же будет, когда напишу им вольную — совсем слушать меня перестанут?
