Тизер следующего обновления

* * * Тизер Обновления

Под рёв сирены и вспышки тревожных стробов Ар и Кью ворвались в помещение лаборатории:

— Что здесь происходит? Он что, пытается колдовать?

Яркая жёлтая индикаторная лампа под потолком подтверждала использование магии в чане сенсорной депривации.

— Это какое-то внешнее воздействие, сэр, — ответил один из техников, переписывая в блокнот показатели на дисплее аппарата контроля состава крови. — Он испытывает вызванную магией боль. Видите, как подскочила частота дыхания? Активировался гипоталамус, обмен веществ перестраивается на расщепление жиров и кетоновых тел вдобавок к гликолизу. Мы накачиваем его седативами, но боль усиливается.

— Какое у нас есть хорошее обезболивающее?

— Ну... Мы можем дать ему героин[1]. Он не ослабляет боль, но под герычем боль перестаёт влиять на процесс мышления, перестаёт мешать.

— А он потом наркоманом не станет?

— Это Мастер Зелий-то?! Станет, конечно! Но вряд ли надолго. И потом, где он будет искать героин медицинской чистоты?! Наркомания только сильнее привяжет его к нашей лаборатории.

— Давайте, — кивнул Кью. — Надо выяснить, что с ним происходит, а для этого он должен быть в состоянии отвечать на вопросы. Передайте мне гарнитуру и вырубите уже эту сирену!

Наблюдая, как техник вынул из шкафа ампулу с гидрохлоридом диаморфина и вставил её в аппарат, Ар негромко пробормотал себе под нос:

— И почему мне кажется, что мы совершаем ошибку?..

Прозрачная жидкость потекла по трубочке в вену. Спустя считанные минуты индикаторные стрелки на шкалах поползли вниз. Сирена захрипела и заглохла, стробы перестали бить по глазам. Кью натянул на голову гарнитуру из наушников со встроенным микрофоном, жестом дал команду включить запись, глубоко вздохнул, успокаивая дыхание, и спокойно, не торопясь, заговорил:

— Привет, Северус. Как дела?

Техник, сидящий перед экраном у самого окна, открывающегося в стерильную камеру со стоящим в центре на виброзащищённой платформе чаном сенсорной депривации, зачитал появившиеся на экране слова:

— Спасибо, уже лучше. Что вы мне дали?

— Диаморфин. Это гидрохлорид диацетилморфина, сильное обезболивающее полусинтетического происхождения на основе сока из незрелых плодов снотворного мака. Что с вами происходит?

— Это жжение Чёрной Метки. Тёмный Лорд призывает меня. Может быть, не меня конкретно, а всех отмеченных Меткой, у меня сейчас нет возможности выяснить. Но жжение будет усиливаться, пока я не отвечу на призыв.

Кью и Ар переглянулись.

— А если вы не ответите?

— В какой-то момент жжение сменится болью. Затем начнут отключаться системы организма, — пищеварительная, периферийная двигательная, органы чувств, в последнюю очередь остановится дыхание и наступит паралич сердечной мышцы. Если я не успею вовремя явиться по призыву Тёмного Лорда, я умру.

Кью заткнул пальцем отверстие микрофона на гарнитуре и обернулся к одному из бесчисленных помощников:

— Проверьте реанимационную систему в чане. Приготовьте бригаду реаниматологов. Достаньте барбитураты, возможно, придётся ввести Снегга в медикаментозную кому. — Затем Кью снова освободил микрофон:

— Мы можем удалить вам Чёрную Метку. Если понадобится, вместе с рукой. Не хотелось бы, конечно, прибегать к таким экстремальным методам сведения татуировок, но иногда это единственный способ исправить ошибки молодости...

— Он пишет «НЕТ!!!» большими буквами, сэр, — прокомментировал техник. — О, а вот и пояснение. «Чёрная Метка является всего лишь внешним атрибутом, символом магического контракта, связывающего души хозяина и подчинённого. Сведение Метки и даже ампутация руки не уничтожат магический контракт, просто Метка прорастёт в другом месте тела. Если мне очень сильно повезёт, снаружи. Ампутация даже не ослабит жжение». Ничего себе у них условия найма!..

— Хм... — Кью потёр лоб. — Готовьте барбитураты. Мы не можем позволить себе потерять такого важного «языка».

— Чёрная магия против светлой фармакологии, раунд первый, — объявил Ар и негромко хлопнул в ладоши.

— Снегг, сколько времени будет печь эта метка до того, как начнут отключаться органы? — спросил Кью и снова прикрыл микрофон: — Эй, кто там следит за составом крови! Увеличьте поступление диаморфина.

— Жжение усиливается, но я могу соображать, — зачитал техник, озвучивающий мысли профессора зельеделия. — Я не знаю, сколько пройдёт времени до того, как мои органы чувств начнут отключаться. Это зависит от вложенной в заклятие силы, а её невозможно оценить, находясь под воздействием самого заклятия.

— А у самого Тёмного Лорда есть Метка? Может быть, его можно нейтрализовать таким образом, обратив заклятье вспять?

— Чем вы меня слушаете?! — с выражением прочитал техник. — Метки являются символом магического контракта, а контракт этот однозначно определяет начальника и подчиняющегося, он односторонний! Лорд может нас дёргать. Мы его дёргать не можем.

— Частота дыхания снова растёт, сэр, — сообщил лаборант, не отрывающий взгляда от дисплея с физиологическими показателями замурованного в консервной банке мага. — Боль усиливается.

Кью посмотрел на моргающую под потолком янтарно-жёлтую лампочку детектора магических воздействий.

— Дилемма, — наконец, изрёк он. — Либо мы будем держать нашего мага под героином или барбитуратами, превращая его в вечно обдолбанного психа, пока он не сдохнет, либо нам придётся его отпустить, и тогда он расскажет, что маглы вышли на тропу войны, всем, кто согласится его слушать. Что делать будем?

Ар сделал шаг к телефону на столе, но остановился:

— Не успеем. Пока Эм разбудят, пока растолкуют ей, что у нас происходит... Судя по тому, как растут показатели, он отбросит коньки раньше, чем она примет решение.

— Ну, технически, он плавает сейчас, так что он не коньки отбросит, а ласты склеит... — Кью с выражением глубокой задумчивости на лице подошёл к панорамному окну и уставился на чан Снегга, машинально теребя нижнюю губу. — Знаешь, всё-таки звони Эм.

— Сэр?!.. У меня активность!..

Техник, наблюдавший за системой предотвращения колдовства, поднял руку. Ар сделал быстрый шаг к нему. В самом деле, компьютер посылал разряд за разрядом в болевые центры верхней теменной доли, лобных и височных долей. Ар беспомощно посмотрел на Кью, который не отрывал взгляд от чана.

Это сосредоточенное разглядывание позволило Кью заметить, как отражение в полированном боку чана деформировалось. Затем металлический бок чана прорезала полоса бритвенно-тонкого разреза, и изнутри хлынула жидкость, заливая пол и замыкая разбросанные в беспорядке провода.

Внутри комнаты контроля воцарился настоящий бедлам. Приборные панели сошли с ума и начали сыпать искрами, откуда-то потянуло мерзким запахом горелой изоляции. Техники орали друг на друга и недобрыми словами поминали монтажников, пробросивших провода прямо под чаном с солёной водой, которая отлично проводит электрический ток, и не обеспечивших должной изоляции. Какой-то из датчиков решил, что начался пожар, и включил спринклерную систему пожаротушения. Льющаяся на приборы вода не добавила спокойствия персоналу.

В соседней комнате несколько дополнительных взмахов невидимой бритвы вырезали в боку чана грубую дверь, через которую на деревянных, негнущихся ногах вышел Северус Снегг, Мастер Зелий. Его обнажённое тело было опутано паутиной проводов и катетеров, и волшебник сдёргивал их с себя по одному.

Кью всем своим весом давил на большую красную кнопку в центре пульта, посылая парализующие сигналы боли в освобождающегося мага, но тот, очевидно, был не в курсе, что сигналы — парализующие. Они его даже не затормаживали.

— Как... Как это может быть?! — Кью ещё несколько раз нажал красную кнопку, выругался, выдрал её из пульта и замкнул обнаружившиеся под ней контакты металлической скрепкой. Скрепка щёлкнула электрической искрой, показывая, что цепь замкнулась, но последовавший эффект был по-прежнему отсутствующим. Затем Снегг бросил взгляд сквозь стекло, отделяющее комнату с чаном от комнаты с техниками, и встретился глазами со смотревшим на него Кью. Стекло между магом и учёным почувствовало себя лишним и осыпалось с мелодичным звоном.

Снегг вырвал катетеры из вен. Вид у него был, как у свежего трупа, решившего отомстить своим обидчикам ещё до того, как они успели покинуть место убийства. Из многочисленных проколов кожи сочилась кровь, затуманенные глаза светились безумием. Маг запрокинул голову и вытянул из пищевода зонд принудительного кормления.

— Кхха... — маг хрипло рассмеялся, затем согнулся пополам в приступе тошноты. Он выпрямился и прочистил горло: — Кхак это можж быть? Вы далл мне диаморфин. Он позволяет боли не мешать. Вы не мошшш контролировать мня болью, когда сами же дали мне препарат, от которого боль пересттт иметь значение.

— А помните, мне казалось, что диаморфин — это плохая идея? — подёргал Кью за рукав лабораторного халата Ар.

— Но как же паралич? Мы ведь блокировали всю двигательную активность! — буравил волшебника глазами Кью.

— Магия ссльнее вашшш магловской техники, — осклабился Снегг. — Невербальннн заклинаннн без инициирующего жжеста, и паралич проходит. Главное сообразить, что боль не помеха.

Действительно, волшебник владел конечностями всё лучше. Он провёл глазами по бледным от ужаса лицам, запоминая их.

— Вы пленили меня, — холодно сказал он с еле сдерживаемой яростью. — Вы посмели поднять руку на мага. Ваше счастье, что мне надо ответить на зов Тёмного Лорда, но, обещаю, я вернусь.

Снегг крутнулся на месте и исчез.

Ар полными ужаса глазами смотрел на Кью и одновременно сбивчиво объяснял Эм, что произошло. Та потребовала передать трубку Кью. Кью являл собой образец чопорного британского спокойствия в шипящем, плюющимся искрами и капающем брызгами из распылителей системы пожаротушения сумасшедшем доме:

— Да, мэм? Понял, мэм. Протокол «Красный день календаря»? Подтверждаю, мэм.

Кью достал из кармана маленькую коробочку ядовито-красного цвета, снял с собственной шеи ключ и открыл её. Внутри было несколько переключателей и лампочек. Глава научно-технического отдела коснулся одного переключателя, затем другого. Зажглись зелёная и жёлтая лампочки. Кью резко выдохнул и щёлкнул третьим выключателем. Вместо жёлтой лампочки зажглась красная, затем зелёная погасла. Кью некоторое время смотрел на горящую красную лампочку, затем отключил аппарат, не вынимая ключ, закрыл крышку и спрятал его обратно в карман.

— Сделано, мэм, — отрапортовал он, выслушал короткий ответ и положил трубку на рычаги аппарата.

— Что это было? — поинтересовался Ар, кивнув на оттопырившийся карман своего начальника.

— Маленькая гарантия на всякий случай, — хмыкнул тот. — Кроме всех прочих мер, я ввёл ему в основание черепа двадцать пять граммов пластита. Приёмник работает от тока крови, кодовый сигнал передаётся через наш ретранслятор, на сверхдлинных волнах. Если Снегг после аппарации остался на территории королевства, его ожидал самый сильный в его жизни приступ раскалывающей головной боли.

* * *

Гостиная «Гриффиндора» занималась обычными вечерними делами: старшеклассники списывали друг у друга домашние задания, дети помладше играли, читали, писали письма или учились списывать друг у друга домашние задания. Портрет Толстой Дамы в очередной раз откинулся в сторону, и в гостиную вошли ещё два старшеклассника, один из которых огляделся и немедленно припустил в сторону камина с воплем:

— Джинни! Джинни, любимая!

Джеймс Бонд бросился к антисексапильной рыжульке с читающимся в глазах намерением заключить её в объятия, нарушающие все школьные правила, направленные на сохранение хоть какого-то подобия целомудренности. Не ожидавшая такого напора Джинни шарахнулась в сторону и заставила Колина ткнуться носом в собственную чернильницу:

— Мать твою, Гарри, ты чего, с глузду съехал?!

— Да, любимая, — Джеймс взял стул, поставил его перед целью своего вожделения и сел на него верхом, сложив руки на спинке и опустив на них подбородок. — Я буду сидеть здесь и смотреть на звёзды в твоих глазах.

— Но ты загораживаешь мне тепло от камина.

— Ничего не поделаешь, мне нужны звёзды твоих глаз. Так что ты уж потерпи как-нибудь в холоде и в сырости. Чем холоднее тебе будет, тем быстрее ты согласишься на мои жаркие объятия и поцелуи.

У наблюдавших эту сцену гриффиндорцев синхронно отвисли челюсти. Просочившийся за спину Бонда Рон подавал сестре тайные знаки, демонстрируя бутылку из-под сливочного пива, кивая в сторону свежеиспечённого Ромео и щёлкая себя по шее указательным пальцем.

— Тихо, тихо, герой-любовник, — зашептал на ухо суперагенту Рон. — Я тебе что говорил? Вести себя естественно. Чтобы никто ничего не заподозрил. А ты что делаешь?

— Я веду себя совершенно естественно для человека в моём состоянии! — отрезал Джеймс и вперил свой обожающий взгляд прямо в левую ноздрю Джинни: — О Джинни, златокудрая принцесса моего сердца, медный лоб моих очей, не будет ли тебе угодно послушать балладу, которую я сочинил в твою честь?

Если бы челюсти гриффиндорцев могли отвиснуть ещё сильнее, они бы это сделали. Джинни зарделась:

— Балладу? Настоящую? В смысле, стихи, всамделишные, с рифмой и сюжетом, и всё это в мою честь?

— Нет, в твою честь там только сюжет, — честно пояснил Бонд. — Рифма в них просто так, сама по себе. Да и сюжета, если честно, немного.

— Ну ладно, аффтар, жги!

Джеймс откашлялся и попытался пригладить волосы, — что, учитывая использованный им лак для волос собственного изобретения, было абсолютно бессмысленной затеей:

— О, солнце рыжее! Ты дорога́

Моей душе, как fish'n'chips с утра!

Тебя хочу я вечно обнимать,

Чтоб нашим детям ты была бы мать!

Когда в тебя мои глаза глядят,

То зубы кастаньетами стучат, —

От страсти, разумеется, большой, —

Хочу тебя сейчас, хоть волком вой!

Твоё лицо, твои прыщи, мадам, —

Я никому тебя, блин, не отдам!

И будешь ты со мною навсегда,

Покуда не придёт нам всем...

— Достаточно, — оборвала его Джинни со смешанными чувствами в голосе. — И так понятно, что ты хотел закончить стихотворение настоящим именем Того-Кого-Нельзя-Называть, а Фред и Джордж уже не с нами, поэтому Рона откачивать будет некому.

С одной стороны, никому ещё не приходило в голову посвятить Джинни стихи, и она не могла не оценить безрассудный порыв опоенного амортенцией Поттера. С другой, что-то неуловимое подсказывало ей, что стихи были не ахти как хороши[2], и вряд ли они удостоились бы выдвижения на соискание Нобелевской премии по литератруре, — примерно так могла бы подумать Джинни, если бы она знала о существовании Нобелевской премии по литературе.