Волнолом

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЧЕРНИЛЬНЫЙ СВЕТ

ГЛАВА 1

К зданию Третьего департамента Генрих подкатил на извозчике. Коляска с поднятым верхом, качнувшись на рессорах, остановилась у чугунных ворот.

Кучер обернулся, не выпуская вожжи из рук. Лицо у него было красное от мороза, пышные усы заиндевели; на форменном пальто с алым воротником блестела медная бляха, удостоверяющая, что её обладатель управляет экипажем первого класса.

— Пожалуйте, герр профессор.

Вообще-то свой род занятий Генрих не афишировал, но догадливость кучера его нисколько не удивила. Тот был явно человек опытный, в извозе не первый год. За такой срок волей-неволей приобретёшь практические познания в физиогномике и новомодной науке под названием 'психология'. Ну и, конечно, у любого извозчика в кармане припрятан заряженный амулет, позволяющий просвечивать пассажиров.

Впрочем, амулет — это так, подспорье. Ничего конкретного не покажет — ни возраст, ни профессию, ни, тем более, имя. Только общий эмоциональный настрой и уровень агрессивности. Чтобы возница понял, можно ли драть с клиента втридорога или лучше поостеречься.

— Сколько с меня?

— Две марки.

Вот, кстати. Если по совести, то запросил бы максимум полторы — от вокзала ехали минут десять. Но чувствует ведь, стервец, что этому пассажиру лень торговаться.

Выбравшись из коляски, Генрих огляделся и тяжело вздохнул. Он не был здесь уже очень давно и, грешным делом, надеялся, что больше никогда не окажется по этому адресу. Да и вообще в столицу не собирался. С каким удовольствием он остался бы сегодня дома, в предместье! Сидел бы сейчас в уютной квартире и набивал бы трубку, лениво глядя в окно и зная, что впереди простой и понятный день, наполненный шелестом старых книг и ароматом кофе...

Он так ясно представил себе эту картину, что чуть не полез назад в экипаж, но быстро взял себя в руки. Нет смысла дёргаться — от этих не убежишь, спокойной жизни теперь всё равно не будет.

Да и какое уж тут спокойствие, если вчера поздно вечером ему лично позвонил генерал и попросил оказать содействие следствию — по старой памяти, так сказать. Генрих, естественно, восторга не проявил. Но генерал к такой реакции был готов — ровно и методично он принялся излагать подробности дела, от которых шевелились волосы на затылке. И стребовал-таки обещание приехать утренним поездом.

Ворота, ведущие на территорию департамента, были гостеприимно распахнуты, но посетителей, кроме Генриха, отчего-то не наблюдалось. Тротуар вдоль ограды был совершенно пуст — прохожие предпочитали другую сторону улицы.

Длинное унылое здание с треугольным фронтоном стояло чуть в глубине двора, стыдливо прикрывшись шеренгой высоких лип. Летом, как вспомнил Генрих, фасад едва просматривался сквозь густую листву. Но сейчас, в декабре, все было видно как на ладони — добротная кирпичная кладка, аккуратные карнизы, окна с крестообразными рамами.

Он подумал, что в этом, пожалуй, есть некий символизм. Третий департамент желает оставаться в тени, чтобы не раздражать добропорядочных граждан ни своим видом, ни самим фактом своего существования в мире. Но они, граждане, всё равно вынуждены его лицезреть — ходят мимо и недовольно кривятся.

Усмехнувшись глубине своих обобщений, Генрих двинулся от ворот к крыльцу. Звук шагов был сухим и звонким — снег до сих пор не выпал, хотя мороз держался уже неделю. И не похоже было, что погода скоро изменится. Вместо нормальных туч, способных принести снегопад, над городом висела мутная сероватая мгла, и солнечный свет растекался в ней, как масло в перловой каше.

Тяжёлая дверь поддалась без скрипа. Лампы в вестибюле горели белым казённым светом. Слева обнаружился гардероб, справа — кабинка дежурного офицера. Прямо напротив входа была ещё одна дверь, ведущая непосредственно в недра здания. Её охраняли двое в синих мундирах.

Он неторопливо снял дублёный щегольской полушубок и отдал его гардеробщику. Потом, припомнив здешний порядок, подошёл к дежурному за стеклом.

— Добрый день. Мне назначено к десяти.

— Ваше имя?

— Генрих фон Рау.

— Документы, пожалуйста.

Дежурный долго рассматривал членский билет академического сообщества и переписывал данные оттуда в журнал. Управившись с этим, снял трубку телефонного аппарата, произнёс что-то быстро и неразборчиво, выслушал ответ и сказал: 'Так точно'. После чего протянул руку вправо и повернул неприметную рукоятку.

Короткая рябь прошла по стеклу между ним и гостем — и тот почувствовал нечто вроде слабого дуновения ветра. Откуда-то вдруг возник густой запах, будто от гниющих цветов, а во рту появился приторно-сладкий привкус. Генрих с трудом подавил желание сплюнуть, хотя знал, что все это — лишь фокусы восприятия. Мозг тщетно пытался перевести в понятные ощущения то, что происходило в эту минуту.

Дежурный разглядывал посетителя на просвет, задействовав при этом столько энергии, что хватило бы на сотню извозчичьих амулетов.

Продолжая изучать светограмму, дежурный удивлённо нахмурился. Наверно, заметил затворяющее клеймо и не сразу понял, что это значит. Впрочем, ему простительно — ведь, в сущности, молодой ещё парень. Служит недавно и Генриха уже не застал. Новая поросль, крепкая смена, которая, отличаясь житейской хваткой и здравомыслием, воспринимает то, чем занимались предшественники, с брезгливым недоумением. Или, в лучшем случае, с сочувственной жалостью.

К счастью, гнилостный запах исчез так же быстро, как появился. Проверка закончилась. В качестве подтверждения гостю выдали сиреневую дырчатую картонку размером с ладонь.

— Ваш пропуск. Третий этаж, кабинет тридцать восемь.

— Благодарю.

Он пересёк вестибюль и протянул картонку одному из синемундирников. Тот сунул её в прорезь на крышке загадочного устройства, стоящего рядом на деревянной подставке. Генрих наблюдал с любопытством — в его времена таких диковин тут не водилось.

Механизм заглотил добычу жадно, с утробным звуком. Внутри что-то лязгнуло, заскрежетало. Потом на секунду машина смолкла, будто переводя дыхание, и наконец с надрывом выкашляла пропуск обратно. Охранник вернул его Генриху.

— Прошу вас. Извольте сдать при выходе.

На картонке отпечатались угловатые цифры — дата и время прибытия с точностью до минуты. Генрих хмыкнул. Интересно, какой от этого прок? Как эти игрушки защитят от коварных вражеских происков? Ну разве что враг трусливо сбежит, заслышав скрежет жуткого механизма. Известно ведь — клиенты Третьего департамента технику на дух не переносят.

Он поднялся по лестнице на нужный этаж. Приёмная генерала располагалась в торце длинного коридора. Ковровая дорожка приглушала шаги. Было тихо, только за одной из дверей стрекотала пишущая машинка.

Секретарь в приёмной — неулыбчивый тип лет тридцати пяти, одетый в штатский костюм, — поднял на посетителя взгляд:

— Герр фон Рау? Его превосходительство ждёт.

Да, тот действительно ждал.

Генерал Теодор Август цу Нидерхаузен, начальник Третьего департамента, при виде гостя вышел из-за стола и протянул руку. Он мало изменился за эти годы — по-прежнему сухощав и подтянут, мундир сидит как влитой, рукопожатие крепкое. Только голова поседела, и морщины стали заметнее.

— Здравствуйте, ваше превосходительство.

— Бросьте, Генрих, — поморщился генерал. — К чему этот официоз? Здесь посторонних нет. Или это ваша маленькая месть за то, что я выдернул вас из уютного академического болотца? Неужели оно вам ещё не осточертело?

— Как скажете, Теодор. И да, моё болотце совершенно меня устраивает. Оно хорошо сберегает нервы. В отличие от... — Генрих выразительно повёл глазами вокруг.

Впрочем, во внешнем убранстве генеральского кабинета не было ничего угрожающего. Книги в шкафах, мягкие стулья, штучный паркет. Даже настенная карта выдержана в подчёркнуто-спокойных тонах: Девятиморье в центре отсвечивает малахитовой зеленью, к западу дремлет в лиловых сумерках Лузитания, а Зимняя Империя на востоке застыла в сугробах голубоватого инея. На противоположной стене — портрет канцлера с парадными эполетами, багряной муаровой лентой и звездой Равноденствия на груди; поза исполнена достоинства, плечи расправлены, и только взгляд, как у голодного ящера, слегка портит общее впечатление.

Генерал между тем продолжал:

— Я хорошо изучил вас, Генрих, пока вы работали здесь, под моим началом. И, признаться, был несколько удивлён, узнав про затею с университетом. Ведь это совсем не ваше призвание — вдалбливать студиозусам знания в чугунные головы.

— Я отошёл от преподавания. Сейчас пишу докторскую работу.

— И насколько вы, позвольте спросить, продвинулись в этом? За последние, ну скажем, полгода?

— Ладно, Теодор, — буркнул Генрих. — Будем считать, вы меня уели. Я вряд ли промчусь кометой по научному небосклону. По натуре я, скорее, не теоретик, а практик. Но, в связи с известными обстоятельствами, практическая... гм... деятельность мне теперь недоступна. Поэтому вот уже много лет я — тихий кабинетный исследователь. Книжный червь, который привык к покою. И, если честно, с трудом представляю, чем могу быть полезен в нынешней ситуации. Но раз уж вы сочли моё присутствие обязательным, то, может, перейдём сразу к делу?

Генерал кивнул одобрительно.

— Вы злитесь, Генрих, и это правильно. Таким вы мне сейчас и нужны. Апатия в нашем ремесле — недопустимая роскошь. А что касается дела...

Он взял со стола картонную папку и протянул её гостю.

— Присядьте и посмотрите снимки. Это то, о чём я вчера рассказывал. Группа работала почти до утра.

Сверху в папке лежали обычные фотокарточки — не светопись, а технические, мёртвые изображения на бумаге. Сначала общий план улицы с добротными каменными домами, потом дверь с вывеской 'Аптека Ротмайера' и, наконец, вид изнутри — прилавок, весы, разнокалиберные склянки на полках.

— Погодите, — сказал Генрих, — а где же, собственно?..

— В подсобном помещении, лежал на полу. Вот, видите?

— Силы небесные, у него же лица почти не осталось...

— Рваные раны по всему телу, причём нанесённые словно бы изнутри. Тело и пол вокруг засыпаны мёртвой пылью, будто что-то истлело. Состав пытаемся выяснить. Но это вторичные проявления. Главное в другом. Взгляните на светограмму.

Генрих выудил целлулоидный плотный прямоугольник размером с альбомный лист. Угольно-чёрная поверхность тускло блестела.

— Ну, что скажете?

— Минуту, пожалуйста. Вы же помните, у меня теперь с этим сложно.

— Да, простите.

Достав из внутреннего кармана очки с темно-синими линзами, Генрих водрузил их на нос. Оправа была металлическая; перемычка между стёклами, очень широкая и массивная, полностью прикрывала переносицу и имела ряд мелких вертикальных насечек. Вся эта конструкция придавала Генриху несколько фантасмагорический вид.

— Вам идёт, — нейтрально произнёс генерал.

— Если бы вы услышали, Теодор, сколько я за них заплатил, вы бы сразу перестали иронизировать.

Сосредоточившись, Генрих уставился на светограмму. Для невооружённого глаза она так и осталась бы просто целлулоидной плёнкой. Но глядя сквозь фокусирующие линзы, он начал улавливать изменения.

В центре прямоугольника появилось мерцание — сначала точка, потом несколько изломанных тонких линий, которые расползались к краям. Это напоминало треснувший лёд. Под взглядом Генриха трещины множились. Он усилил нажим, и 'лёд' проломился разом, а из открывшейся полыньи хлынул чернильный свет.

Как всегда в такие моменты Генрих испытал сожаление, что человеческая речь слишком ограничена и скудна. В ней не хватало слов, чтобы верно описать происходящее сейчас перед ним. Свет не был светлым — и разум метался, пытаясь вырваться из этого языкового капкана. Чернильное сияние усилилось, в глазах появилась резь. Снова, как в вестибюле, возник цветочный запах, только теперь не гнилостный, а неожиданно приятный и свежий, и Генрих понял, что сейчас узнает его, буквально через пару секунд...

Голова закружилась, и он поспешно отдёрнул руку со светограммой. Снял очки, вытер пот со лба.

— Итак? — генерал смотрел выжидающе.

— Я не увидел деталей, засветка запредельная. Это брак?

— Нет. Реальный фон на месте событий.

— Впечатляет. А этот аптекарь, как его там...

— Ротмайер. Гельмут Ротмайер.

— Он владел светописью?

— Только на бытовом уровне. В лучшем случае, мог продлить срок годности своих порошков. Жил тихо, ничем особо не выделялся.

— Зачем его вообще убивать?

— Вот именно, Генрих. Зачем? И, главное, почему таким способом? Его могли бы пырнуть ножом, застрелить, задушить бельевой верёвкой. Могли бы, в конце концов, разрядить в него амулет. Но вместо этого обрушили поток света, способный сравнять с землёй весь квартал. Смысла не больше, чем положить комара под кузнечный молот. А что если это несчастный аптекарь — лишь тренировка? Пристрелка, образно говоря? А настоящая цель — совсем другого масштаба? Надеюсь, Генрих, теперь вы прониклись серьёзностью ситуации?

— Более чем. Однако так и не уяснил — зачем позвали меня? Что я могу вам сказать такого, чего ещё не сказали действующие эксперты? Вот я посмотрел светограмму — и никаких догадок. Но вы ведь и не ждали большего, верно? Потому что мой нынешний уровень вам известен. Так в чём же дело, Теодор?

Генерал ответил не сразу. Задумчиво прошёлся из угла в угол.

— Скажите, Генрих, вы ведь, если не ошибаюсь, больше года не посещали столицу?

— Да. О чём, повторюсь, ни капли не сожалею.

— Понимаю вас. Но, видите ли, вчера по телефону я рассказал не всё. Был ещё один довольно странный момент. Приехав к месту убийства, я вылез из экипажа и при входе в аптеку вдруг ощутил ваш отсвет. Отпечаток вашего присутствия там.

— Это невозможно, — сказал Генрих спокойно. — Я вчера не выходил из квартиры.

— Я знаю, — так же спокойно подтвердил генерал.

'Интересно, откуда?' — мельком подумал Генрих.

— Я был озадачен, — продолжал его превосходительство. — Остановился, постарался сосредоточиться. Но ощущение сразу исчезло. Я, конечно, мог ошибиться — засветка там действительно запредельная. И всё же...

— Ну да, — Генрих хмыкнул. — Это знаменитое 'всё же'. Решили, что проверить моё клеймо, на всякий случай, не помешает. И вообще посмотреть на мою реакцию.

— Я обязан был это сделать, — генерал пожал плечами. — Просто ради очистки совести. Впрочем, вы ведь хорошо понимаете — если бы мы вас в чём-то подозревали, то пришли бы к вам сами. И разговор бы сложился несколько по-иному.

— Ладно, теперь вы убедились, что всё в порядке. Ваша совесть чиста. Я могу идти?

— Не стройте из себя обиженного ребёнка, — генерал добавил металла в голос. — Молчите и слушайте. Да, я знаю, что вас там не было. Но пока мы не разобрались с вашим отсветом (или с тем, что я за него принял), я вынужден держать вас в уме. Значит, в ваших же интересах, чтобы мы как можно скорее докопались до истины. И лучше помочь нам, чем просто сидеть и ждать. Это первое.

— Надо полагать, будет и второе, — пробурчал Генрих.