Пролог
В сознание прихожу резко, как будто кто-то рывком вытолкнул меня из забвения. В первую секунду кажется, что из меня вышибли воздух точным ударом в солнечное сплетение, но внезапно понимаю, что могу дышать. И ничего не болит. Вообще. Хотя сам прекрасно знаю, что после аварии такого не может быть даже под анальгетиками. Открываю глаза, тупо смотря на лицо старухи, склонившейся надо мной. Санитарка? Эта мысль отрезвляет и заставляет со скрипом двигаться шестеренки в моей голове. Санитарки — милые или не очень бабушки с седыми волосами под платком, не раз порицавшие меня за любовь к экстриму, не смотрят так властно, будто только что уселись на трон Императора из того же Вархаммера и собираются завоевать мир.
— Невилл, как ты себя чувствуешь? — спрашивает она, и я не сразу понимаю, что обращаются ко мне.
— Голова болит, — рискнул ответить я.
Говорить Императрице Черепов, что я вообще-то Сергей по паспорту, не стал. Когда частенько валяешься в больнице то с переломом, то с сотрясением, легко наизусть выучить настойчивое зудение врачей в стиле "если бы сила удара была бы сильнее". Теплилась еще надежда, что у меня амнезия, я умудрился сменить имя и это предположительно (чем черт не шутит) моя теща. Пусть этот вариант царапался тем, что до этого имя меня полностью устраивало, а на девушке с такой мамой я бы не женился. А вдруг? Но услышав "свой" голос, я понял, что дело не в амнезии. Да и больничная палата ничуть не напоминала почти родное отделение больницы Калинина. Я не в своем теле. В больнице. В другом мире?
— Что произошло? — спросил я, стараясь изобразить удивление поправдоподобней, и решил добить каргу: — Где я? Кто я?
Она резко побледнела, какое-то время хотела бахнуться в обморок, а затем резко передумала. Старуха пулей вылетела из палаты, и мне было слышно, как она кого-то зовет. Я решил разведать обстановку. Комната напоминала больничный люкс: неплохой ремонт, почти новое постельное белье на койке, тумбочка, заваленная фруктами, и шкаф явно не из тех, что пережил развал Союза и с тех пор так и стоит. Но меня привлек отнюдь не ремонт, а зеркало, непонятно каким образом висящее, будто приклеенное к стене. Где недельная щетина и круги под глазами, где как-то застряли поляк, немец и русский? Первыми в глаза бросились пухлые щеки, коих у меня отродясь не было. Да и общее впечатление — полный мальчик, который со временем превратится в огромного увальня. Не я. Совсем не я.
— Невилл, тебе нельзя вставать, — прозвучало за спиной.
Императрица Черепов загнала в палату совсем молодую девчонку, похожую на типичную медсестричку. Симпатичная, вот только вместо белого халата или униформы на медсестричке болтался зеленый балахон*. И видно, что опыта у нее нет, иначе не дала бы старухе загнать себя в угол.
— Сейчас целитель Тики обследует тебя, — ласково, насколько может это сделать крейсер Аврора, сказала карга и обратилась к медсестричке: — Он говорит, что ничего не помнит.
Девчонка оживилась, достала из кармана палку и принялась что-то бормотать на латыни, старательно размахивая куском дерева вокруг меня. Мысли о сектантах я старательно давил в зародыше. Может, это какие-то оккультисты? Лишь бы в могилу своей нестандартной медициной не свели, ей-Богу!
— Я не могу пробиться сквозь природную защиту, — наконец сказала медсестричка, задумчиво глядя на меня. — Как тебя зовут?
— Не помню.
— Где ты родился?
— Эмм...
— Ты знаешь, кем приходится тебе эта женщина? — указала она на старуху. Я отрицательно покачал головой, а Императрица Черепов посерела. Она молчала, с каким-то ужасом глядя на меня, и наконец сказала:
— Тебя зовут Невилл Лонгботтом. А я твоя бабушка, Августа Лонгботтом. Тебя уронили из окна, а ты ударился головой о землю. Мы сейчас в больнице святого Мунго, Невилл.
... какого...? Я в Гарри Поттере?
Примечание к части
* — трудности перевода. В оригинале целители носили "мантии цвета лайма", а при переводе эта фраза трансформировалась в "лимонно-желтые мантии".
Часть 1
Следующие несколько месяцев я провел в больнице святого Мунго. Со мной носились как со слабоумным, хотя, наверное, для окружающих я действительно был им. Я упорно делал вид, что ничего не помню, а медсестричка по фамилии Тики хваталась за голову и приводила за собой врачей-оккультистов в тех же зеленых балахонах. Те долго размахивали своими палками, бормотали зубодробительные фразы на латыни, а затем устраивали консилиумы и разводили руками. Пробиться сквозь "природную защиту" они не могли. Я сам грешил на обилие цыган в прошлой жизни, которое поспособствовало развитию устойчивости к гипнозу. А что же еще? Не провиденье же или, не дай Бог, сама Смерть защищает меня от палева.
Было очень скучно. Из больницы выходить не разрешали, а кое-как разгоняла тоску часовая прогулка по этажам. По утрам больница казалась будто сошедшей с экрана фильма о зомби или апокалипсисе: пустые коридоры, потрепанные жизнеутверждающие плакаты и звенящая тишина. Мунго вообще была очень странной: большинство пациентов попадали сюда исключительно по собственной глупости. Нет, у нас тоже были чудики, маящиеся херней. Я сам лично видел в очереди на рентген мужика за пятьдесят, который проглотил ключи от квартиры, чтобы та не досталась его жене, с которой он судился. О детях с лампочкой во рту и студентах с кастрюлей на голове я вообще молчу. А здесь был настоящий цирк: девочка лет пяти, покрытая желтыми пятнами в форме бублика, мужчина с хвостом то ли енота, то ли лемура, разновозрастная компания кудахчущих людей, то есть магов в перьях на самых неожиданных местах, ровесница Столетней Войны, на полном серьезе утверждавшая, что она — котел, а ее следует почистить непременно мужчине-вдовцу лет сорока... И таких персонажей было слишком много, чтобы не начать сомневаться в душевном здравии магической нации.
Стоит еще отметить столовку. Вот она была совершенно не похожа на наши. Никаких разносов по палатам и так далее. Вся больница вскармливалась по часам в одном месте. Только больным с пятого этажа делали поблажку, а все остальные скопом перлись на третий этаж. Нет ног? У тебя свело челюсть? Появилось три головы, вместо одной? Хочешь жрать — иди в столовую. Что мне снег, что мне зной, а поесть любят все. И если у тебя есть магия, то почему ею не пользоваться, а морочить голову медперсоналу? Увидев это, мне прямо полегчало на душе. На первый взгляд все идеально настолько, что передергивает, но стоит увидеть столовую — и с щемящей тоской вспоминаю злобную санитарку по имени Иветта Петровна. Но вот по овсянке родной больницы я не скучал! Хотя здесь ее тоже было навалом, как и симпатичных медсестричек в зеленых балахонах. Главврач тоже внушал уважение: здоровенный мужик со зверским лицом, от одного вида которого можно выздороветь окончательно и навсегда, мог так рявкнуть, что даже бабки-скандалистки, коих везде было великое множество, послушно затыкались и как-то съеживались.
Еще одним своеобразным развлечением были ежедневные разговоры. В мою палату приходила Императрица Черепов и под присмотром медсестрички, которая оказалась моим лечащим врачом, рассказывала про себя, этот мир и "меня". Я прикидывался валенком, но мотал на ус. Мои скудные знания про Британию и всю эту эпопею про Гарри Поттера давали о себе знать. Сам я книг про подростка не читал, только смотрел фильмы и пролистал матчасть, когда еще на последних курсах института клеил фанатеющую от этой серии девушку с большими... глазами. С ней я долго не повстречался, но воспоминания остались.
— Невилл, я хочу тебя поздравить, — ласково сказала моя медсестричка.
— С чем? — я мысленно перебрал все праздники, пока не остановился на дне торговли, который должен быть завтра. Но ни я, ни мальчишка к торговле не имеет никакого отношения!
— Сегодня твой день рождения, — все так же нежно ответила Тики. — Тебе сегодня исполняется девять лет!
— А вам сколько лет, мисс Оливия? — задал встречный вопрос я, пока эта болтливая девчушка не завалила меня поздравлениями.
— Двадцать, — немного смущенно ответила недавняя школьница и спохватилась: — Твоя бабушка пришла тебя поздравить и навестить. Я приду как обычно, в восемь. Я опаздываю!
Старушка выглядела не ахти. Оно и понятно: сын и невестка не в себе, а любимый внук потерял память. Зато Императрица Черепов принесла торт, печенье и непонятные сласти. Я к сладкому почти равнодушен, но на диетической овсянке даже кока-кола, которая годится разве что туалеты мыть, покажется нектаром. Или амброзией. Императрица Черепов не напоминала типичную старушку, поэтому я даже не надеялся на подарок в виде собственноручно связанных носков или шарфа, но я даже и не думал, что моя "бабушка" Августа приготовила все эти сладости самостоятельно. Я не мог представить эту мадам глубоко за семьдесят-восемьдесят за плитой. В моем воображении обычная газовая плита и худая, будто проглотившая линейку старуха с властным лицом никак не вязалась. Боярыни сами не готовят: парочка чернавок у нее найдется... Но сладости — это не плохо. По размерам на военный дирижабль я не тянул, а после двух месяцев на чистой овсянке вес подрастерял. Но я был бы намного больше рад селедке с луком, шмату свежезасоленного сала или жареной картошке со шкварками. Но эта б...я овсянка!
— Невилл, — строго молвила, по-другому и не скажешь, Августа. — Целитель Тики разрешила мне сделать небольшой перерыв в твоей диете. Ты так похудел... Но это хорошо.
На этом месте я еле удержался от хмыканья. Сначала кормите, как свинью на убой, а затем непонятно чему радуетесь? Странные вы, англичане. Очень странные.
— Тебе исполнилось девять лет. Ты уже почти взрослый, а через два года поедешь в Хогвартс, где я не смогу за тобой приглядывать. Ты должен быть смелым, собранным и решительным как твой отец! И ничего не забывать. Поэтому я хочу тебе подарить одну полезную вещь.
Императрица Черепов жестом фокусника извлекла из сумки прозрачный хрустальный шарик, по размерам похожий на шарик для гольфа. Положив его мне в руку, она с какой-то грустью смотрела, как он становится красным.
— Что это?
— Напоминалка. Если ты что-то забыл, то он становится алым.
Да, эти маги-оккультисты-сатанисты вообще без мозгов! Ну кто дарит такой подарок пацану с амнезией? А что же забыл я? Ах, да, я забыл то, как я умер...
Часть 2
Я сидел между четырехглавым и восьмируким пацаном и зеленой от какого-то яда молодой ведьмочкой. В столовке единственной маго-британской больнички шумно праздновали стовосьмидесятилетний юбилей старичка, который из-за неправильно наложенных чар омоложения выглядел как если ровесник моего тела, то шестиклассник. И нельзя сказать, что он был не рад. А торжество вел чересчур шустрый паренек тамада (во всяком случае, я именно так понял суть его профессии), которого в свою очередь пытались превратить недовольные заказчики в что-то молчащее, но даже в виде старинных часов обладал на редкость мерзким голосом. И вовсю пользовался благосклонностью медсестричек. Самая старшая — пятидесятилетняя и дважды разведённая Дорис, 'можно просто Долли', держала тамаду на коленях, а две мадам чуть помладше сидели рядом, готовые вскочить по любому его велению. Мда, наверное, лицо у него такое... Как Париж*. Смазливое.
— Дорогой наш друг! Сегодня ты — действительно звезда нашего вечера. Если бы ты видел, какими восхищенными взглядами смотрят на тебя присутствующие здесь женщины!
Стайка женщин со страшными ожогами захихикала, а именинник скептически оглядел столовку. Единственная женщина, которая смотрела на него с восхищением, была пятилетней девочкой, никогда не видевшей вставную челюсть. Старика в теле ребенка бубнеж тамады достал и он громко сказал:
— За меня!
Он выпил половину стакана воды (выпить что-то более крепкое не позволяло новое тело), а затем ополоснул челюсть и бережно положил ее в футляр, вызвав недовольство у малявки. Тамада обрадовался, если можно относить человеческие эмоции к часам, и несколько оживился.
— Ну что же, за здоровье нашего юбиляра предлагаем выпить полные бокалы прекрасных напитков, а для этого — приглашаем всех за праздничный стол!
Градус скепсиса в столовке повысился. Несмотря на магию и неплохой ремонт, больница оставалась больницей. Она была пропитана типичным для больницы запахом медикаментов, разве что в прошлой жизни их состав был менее экзотическим. На праздничный стол невнятная овсянка без ничего не тянула, а тыквенный сок, который я быстро возненавидел, на прекрасный напиток не походила ни под каким углом.
И все было бы хорошо, если бы юбиляра не пришел бы проведать правнук. На вид он был моим ровесником (не этого тела, разумеется), разве что более упитанным, если не сказать раскормленным. Эдакий двухметровый валенок с отсутствием проблесков разума в глазах.
— Деда, я пришел тебя забирать отсюда, — весело сказал он. — Зачем ты все молодишься и молодишься?
Именинник тяжело вздохнул, достал из футляра вставную челюсть, задумчиво ее оглядел и вручил ошалевшему внуку.
— На! Тебе пригодится. С таким отношением в жизни.
Он поднял свой бокал, с подозрением понюхал, а затем хлебнул из армейской фляжки, возникшей будто по волшебству. Ма-агия, чтоб ее!
— Это оборотное! — воскликнула одна из медсестричек, почти уронив тамаду.
— Чистый спирт, — довольно и тихо добавил все еще мальчишка, медленно цедя местную водку из фляжки. Или, как медсестричка ее назвала, оборотное. — Я хочу жить долго, очень долго. Мое тело уже сдает, а ты, внук, ничего еще не понимаешь в этой жизни.
Именинника торжественно увезла каталка под причитания трех медсестричек. Они все-таки догадались позвать главного врача, в надежде на то, что он умудрится отобрать у школьника-пенсионера фляжку с водкой. Но нет! Старик и целитель Сметвик заперлись в кабинете и долго о чем-то разговаривали, а медсестричкам стало не до больных.
Мне даже удалось под шумок скоммуниздить хлеба к себе в палату, пока все были заняты перемыванием костей тех двоих. И я столкнулся лицом к лицу со странной проблемой: куда прятать хлеб? Ибо в столовке все вскармливаются по часам, а единственное, что там действительно можно есть — белый хлеб с золотистой корочкой. И выносить-то ничего нельзя! А мое заключение в больнице никак не заканчивается... Никаких целлофановых кульков у меня, разумеется, не было. Я даже грешным делом подумывал о том, что маги-сатанисты-оккультисты еще не узнали о шедевре органической химии, но те же конфеты на смерть упаковывали именно в него. А пакетов не было. Где логика? А нет ее. И когда я все-таки нашел бумажный пакет для хлеба и бережно спрятал, в комнату постучалась медсестричка.
— Доброе утро, Невилл, — ангельским голоском пропела она, с гадючьей улыбкой пропуская вперед Императрицу Черепов.
— Доброе, целитель Тики, — буркнул я. Время, в которое старуха меня обычно навещала, было совсем иным, поэтому я смотрел на обеих с легкой настороженностью. Но когда в мою палату зашла пара врачей постарше, понял, что дело серьезное.
— Ты, наверное, никак не можешь понять, почему мы пришли, — догадалась медсестричка. Я кивнул. — Мы никак не могли понять, вследствие чего у тебя возникла потеря памяти.
— Стихийный выброс магии... — недоуменно ответил на невысказанный вопрос то, что мне твердили уже два месяца, но меня перебил возмущенный голос незнакомого врача, который был ненамного старше медсестрички Оливии:
— Потеря памяти не может быть вызвана стихийным выбросом магии! Не для своего носителя.
Самый старший целитель — грузный мужчина лет шестидесяти — неодобрительно зыркнул на молодежь, а затем пояснил густым басом:
— Мы не имеем права давить на тебя, как и твоя бабушка. Для того, чтобы вылечить тебя, нам нужно точно узнать причину твоего недуга. Ты можешь рассказать нам все.
Мне это не понравилось. Видимо, маги наконец сообразили, что дело пахнет керосином, но причину правильно не определили. Мысли лихорадочно скакали от причины к причине, пока я не догадался включить идиота.
— Меня уронили из окна? — наивно спросил я, пытаясь вспомнить то, что говорила мне крейсер Аврора в первый день не-моей-новой-жизни. Уронили или выпал? Ладно, будь что будет. Старушка недовольно поджала губы, становясь похожей на жабу, но по глазам я увидел, что угадал.
— Кто? — одними губами спросил меня тот врач, становясь похожим на охотника, учуявшего добычу.
— Элджи... Элжеральд Морис*, — наконец ответила Августа. — Дядя Невилла.
Занавес. Семья в магическом мире, не переключайтесь!.. Один вопрос. Почему я?
Примечание к части * — старый анекдот: "— У вас лицо, как Париж. — В смысле? — Так и хочется съездить". * — пальцем в небо... Есть ли имя Элжеральд, нет его...
Часть 3
Дела творились странные. Консилиум врачей все-таки вызвал милицию, которую здесь почему-то звали Авроратом, и грудью защищал 'беспутное дите' от встреч с родственниками. Но мне было как-то не до этого: целитель Тики решила испробовать на мне разные психологические приемы, которые вычитала в журналах. Тогда мне стало действительно страшно за свое психическое здоровье. Медсестричка долго и сопливо пыталась выяснить причины моей нелюдимости и отсутствия друзей среди детей моего возраста. Нет, мисс Оливия, 'дети' моего возраста на работу ходят, а больниц боятся... Но не скажешь же так медсестричке? Приходилось терпеть. И часы психоанализа, и тесты с картонками, на которых резвились шедевры Ван Гога, и даже торжественное чтение вслух слезливых романов про больных детей я честно высидел. Черт с ними, с разговорами, а вот питание!..
Шел десятый день диковинной диеты авторства медсестрички. Ночью снились эротические сны, в которых я плавал в море борща со свининой. Иногда в царстве Морфея я возвращался в свою бытность бедным студентом. В одном сне я жарил картошку с соседями по общаге, наворачивая прямо со сковородки выданным ножом огненные куски, в другом выменивал что-то на кастрюлю супа у единственной девушки на потоке, в третьем ездил в свой родной городок начала девяностых... А затем просыпался, сжимая в руке хрустальный шарик, светящийся красным. Эта так называемая напоминалка мне чем-то понравилась. А так как особых развлечений в больнице не было, то нет ничего удивительного в том, что я частенько замирал с этой фиговиной непонятного назначения в руках, вспоминая прошлую жизнь. Помнится, именно такие шарики разных размеров свисали с модного светильника в гостиной, пока малолетний сын друга триумфально не побил их непонятным образом. Я даже не сильно ругал пацана, потому что сам особого смысла в чудном торшере не видел. Который выбирала бывшая жена, чтоб ей провалиться со своим модерном! Слава Богу, что ничего подобного у этих чудиков-оккультистов не было. Зато других идиотизмов было навалом. Взять хотя бы моих ежедневных гостей.
Ко мне в палату выстраивалась череда милиционеров, то есть авроров, местные и уже почти родные медсестрички меня жалели и — какое счастье — подкармливали, а того самого именинника подселили ко мне в палату. Мистер Коллинз оказался добродушным недостаричком, единственным недостатком которого был склероз. У одной бабульки по имени Бабнастя, царствие ей небесное, с таким же диагнозом я пару лет снимал комнату и с заскоками свыкся, даже помогал ей по мере возможности, а после ее кончины неожиданно оказалось, что квартиру старушка отписала мне. Вот так я и стал обладателем однушки на окраине города, пусть и не приходил божьему одувану кровным родственником. Да, казалось, и до сорока не дожил, а сколько всего вспоминается...
Сегодня моими гостями были два милиционера, будто сошедших со страниц всем известного рассказа Чехова. Один был высоким и до безобразия худым, а невыспавшаяся физиономия имела до того кислое выражение, что на фоне его даже вечно недовольное лицо старшей медсестрички было радостным. Второй был невысок, полноват и абсолютно лыс, зато отсутствие волос на голове с лихвой компенсировала добродушная, но усталая усмешка. Я смотрелся в его голову, на которой отражался свет светильника, как в зеркало, и чувствовал себя персонажем какой-нибудь книги про приключения Ивана-дурака: Толстый и Тонкий почтили меня своим присутствием.
— Мистер Блэр и мистер Хьюстон зададут тебе пару вопросов. Ты не против, Невилл? — с ласковой улыбкой спросила медсестричка. — Если ты не хочешь, то тебя никто не будет принуждать.
Мистер Коллинз в это время усердно притворялся спящим, но милиционеров этим было не провести, поэтому разговор пришлось отложить до застекленного балкона с видом на торговые ряды, который медперсонал использовал в качестве курилки. В воздухе стоял тяжелый запах сигаретного дыма, от чего я с грустью вспомнил, что детям курить нельзя.
— Политика Министерства такова, что целители имеют право ограничивать общение пациента, так как действуют в его интересах, — недовольно начал Тонкий, открыв окно.
— Я не против, целитель Тики.
В свое время мне частенько приходилось сталкиваться с милиционерами, адвокатами и всей этой компанией, в общении с которыми мне помогало чутье. Как-никак больше пятнадцати лет с людьми проработал, поэтому логику и здравый расчет включать не спешил. Выбора у меня все равно не было, а что можно взять с ребенка? Да и оба персонажа подозрительными не были: замордованные выездами, явно с ночной смены, если судить по невыспавшимся и осунувшимся лицам... Не будут прессовать, злости не хватает, настрой у них не тот, но расслабляться рано. Впрочем, медсестричка на моей стороне, что радует.
— Процедура стандартная, — деловым тоном сказал Тонкий.
— Все по закону, — добавил Толстый.
— Без присутствия целителя или опекуна нам не положено с вами общаться, мистер Лонгботтом, — строго пояснил Тонкий.
— Меня уже просветили, — кивнул я, разглядывая авроров в упор.
Служители закона явно до этого с детьми не работали, потому что нервничали. Тонкий говорил нарочито-официально, а Толстый — фальшиво-радостно, да еще и в деловом стиле, из-за чего мне хотелось в голос захохотать. Крыша едет не только у меня, что радует. Либо мои галлюцинации многое взяли у своего обладателя. А затем Толстый и Тонкий начали задавать вопросы.
— Постарайтесь воссоздать в памяти тот день, — посоветовали мне.
— У мистера Лонгботтома амнезия! — воскликнула медсестричка, взывая к совести милиционеров, но те были неумолимы.
— Нам нужны хоть какие-нибудь детали, чтобы прояснить ситуацию, — устало ответил Тонкий.
— Начнем, пожалуй, с самого простого... — пробормотал Толстый, без воодушевления копаясь в папке с документами. — О, нашел! По статье 320 от 1709 года лица, не достигшие одиннадцати лет, не имеет права представлять свои интересы в суде без присутствия одного из родителей, опекунов или доверенного лица, а по статье 525 от 1710 года лица, являющиеся подозреваемыми по делу, не имеют права представлять интересы несовершеннолетнего.
— Из этого следует, что Августа Лонгботтом не имеет права представлять ваши интересы в суде, — жестко отрезал Тонкий, высказав вслух то, что и так подразумевалось.
А выводы-то были неутешительными. Императрица Черепов для меня оказалась не безобидной старушкой по мнению местной милиции, которая может назначить мне опекуна хоть из фискальных органов, в народе налоговиков, или тех же мелких чиновников, при чем эта парочка из рассказа Чехова так и не осветила свою принадлежность к какому-то фронту. Белые или красные? А, какая разница! Милиционеры пришли — грабят, юристы пришли — грабят...
Дальнейшее описывать не буду, потому что их слова не несли никакой информации, которую я бы не знал. Но мысли мои были далеко не радужными, когда Толстый и Тонкий с помпой покинули больницу. И мой задумчивый вид заметила медсестричка.
Она села на лавку напротив меня и замялась. Вид у нее был почему-то испуганный. Не знает что сказать?
— Невилл... Тебе придется быть свидетелем на суде, — сказала она, тщательно подбирая слова.
— Я знаю, мисс Оливия.
— Просто Оливия.
— Хорошо, Оливия. Но мистер Хьюстон и мистер Блэр сказали, что я еще маленький?
— Да, это так, — согласилась она. — Мистер Фоули, ответственный по делам несовершеннолетних, назначил меня твоим ответственным лицом.
— Почему?
Девчонка внезапно широко заулыбалась и попыталась потрепать меня по отросшим волосам. Я не поддался нашествию безумия и мрачно на нее посмотрел.
— Это мое решение.
Мне нечего было сказать ей. Молоденькая девушка, которая по незнанию ввязалась в судебное разбирательство, не собиралась оставлять ребенка на произвол судьбы. И даже стало как-то не по себе от того, что всерьез не воспринимал ее наивный щебет про то, что целитель должен нести ответственность за пациента. Но я надеюсь, что медсестричке не придется расплачиваться за юношеский максимализм. Только надеюсь.
