СНЫ СЕРОГО КОТА
Край парка, ветка старого тополя под карнизом крыши, пепельно-серый кот, примостившийся на ветке. Кот спит или слегка дремлет, прикрыв глаза и слушая ветер. Ветер, который раскачивает ветку и шуршит остатками желтой осенней листвы. Вечер. Кот слегка приоткрывает один глаз и снова закрывает его. Сон кота...
Яркий летний солнечный день, пригорок, из пригорка торчит кирпичная печная труба. Просто труба, без избы или хотя бы печки. Возможно, здесь когда-то была и изба и печь — место-то хорошее, сухое, на склоне горы над рекой, у самой дороги. Но сейчас это просто старая печная труба. На уступе, около заслонок, разлегся, греясь на солнышке, большой пепельно-серый кот. От солнышка и теплого ветерка кот задремал. Сон кота...
Черно-белая графика ветвей тополя, парк, сумерки. Кот давненько уже не видел цветных снов. Внизу по парковым дорожкам спешит куда-то человек, кутаясь в серый плащ. Ветер несет сырость.
Под самым карнизом крыши, в развилке толстой ветки проснулся серый кот и нехотя открывает глаза, потягиваясь, отряхивает шерстку. Смотрит вниз, на вечерний парк с протянувшимися нитями тумана, и прямо с ветки прыгает в чердачное окно дома. Он давно уже живет на этом чердаке. Мыши здесь есть, из прохудившегося крана бежит тоненькая струйка воды, убегая по кирпичам, через чердачное окно можно выбраться прямо на ветку тополя. Погреться на солнышке... разумеется, когда это солнышко есть. Кот и сам уже не помнит когда спускался вниз. Кошачья компания в парке, наверно, давно его забыла. Ну и пусть. Время медленно проходит перед глазами сменой тополиных одежд. Тишина. Вот разве что сны. Цветные сны, как этот, про солнечный летний пригорок. Кот еще раз отряхнулся, мотнул головой, как будто отгоняя мысли. "— Ишь размечтался — лето ему... Приснится же такое..." Потом потоптался у окна, устроился на своей подстилке и стал слушать ветер, вновь засыпая...
Коту на нагретой солнцем трубе не довелось долго понежиться. От шашлычни на другой стороне дороги шел хозяин этого заведения, которого все местные жители звали почему-то "Кум", хотя кумом он им никоим образом не приходился. Кум, размахивая пустым шампуром, во весь голос звал кота. Да так, что наверняка все крысы у реки слышали. Кот недовольно поднял голову. "— Ну, что опять? Никакого покою! Тишина уже сниться начинает. Ага, пусто, парк, размечтался..." Кот перевернулся на другой бок и снова прикрыл глаза. Кум, конечно, его найдет, но до той поры можно урвать еще минутку сна...
Луна, заглядывающая в чердачное окно, красит усы голубоватыми бликами. Кот открывает один глаз, оглядывает парк, тонущий в призрачном свете. "Так кто же я? И кто из нас кому снится? Или, может быть, мы оба лишь чьи-то сны, которые сменяют друг друга с привычной для снов чехардой?" Кот поудобнее устроил голову на сгибе лапы, решив что если понадобится он сам выберет, что считать сном, а что явью... раз уж они так похожи друг на друга, что разница теряется и исчезает в лунном свете, как исчезают затягиваемые туманом дорожки парка.
* * *
Серый кот, свернулся на подоконнике старой рыбачьей лачуги. Подвернув хвост и устраиваясь поудобнее. Он любил ночевать здесь, на краю деревни у реки и тому бвли причины и помимо порой перепадавшей рыбки, которую ему давал старик-рыбак. Старик пришел в деревню давольно давно и поселившись в этой лачуге, прежде заброшенной, жил один. Только в последний год подобрав маленького мальчишку-беспризорника. Положив голову на лапу кот задремал.
Ему снилось, что он молодой стражник в пустой сторожевой башне замка. Только замка самого уже нет. Он еще помнил, как в детстве здесь был замок и поля вокруг него. Но потом пришел холод и северные ветры. Поля перестали родить, а в лесах, среди сухих скрюченных ветвей бродили только разбойничьи шайки. И в какой-то из дней, когда он, еще совсем мальчишка, сидел в сторожевой башне, которая прилепилась к скале рядом с замком, замок исчез. Воркруг были только камень и снег. А еще через несколько минут в башню вошел старый граф, и повесил на стену горящую тусклым светом маслянную лампу. Граф говорил, что они остались одни, чтобы защищать эту башню, и что пока башня цела — замок жив.
Юноша всегда считал эти слова не более, чем метафорой. Но преданность, или что-то иное, емк самому неизвестное, удерживало его с графом. И год за годом они удерживали башню на скале. Надо сказать что это было не слишком трудно — башня была построена в неприступном месте и атаку маленького отряда легко было отбить даже вдвоем. А большие отряды на них не нападали — кому она нужна, каменная башня среди снега, ветра и камней.
Так и шло время, запасов еды в башне двоим могло хватить очень надолго, угля для одной маленькой печурки — тоже. И еше, старый граф постоянно следил, чтобы горела лампа с пыльным стеклом, висящая на стене. И доливал в нее масло. Так и шло время. Через сколько-то лет граф умер завещав парню охранять башню и следить за лампой. Парень остался один, только порой чувствуя, что ему помогает некая магия. Нападенья на башню практически прекратились, разве что какой шальной бандит забредет к воротам. Но зачастую башню как-бы и не видели. Раньше парень считал, что это магия графа, а тот действительно некогда слыл колдуном, но теперь...
Он все чаще и чаще стал задумываться об этом, долгими днями и ночами, под свист ветра и шелест снега.
Парню снился сон, что он идет по переходам старого замка. Замок цел и прибран, люди веселы, за окнами виды зеленые луга. А потом его встречает хозяйка замка — дочь графа и цыганки на которой он женился будучи уже в годах. Их дочь он помнит по своему детству, когда замок еще существовал. Он тогда уже был влюблен в нее, но на расстоянии. Даже просто заговорить с принцессой-колдуньей он тогда не решался. А вот теперь она сама берет его за руку и ведет по замку... А потом был пир, и была любовь.
На рассвете принцесса вывела его на балкон выходящий на другую сторону замка, туда где располагалась сторожевая башня на скале. Башни небыло. На ее месте пылал огромный огонь, согревая и освещая и замок и луга вокрг него. Принцесса сказала, что когда пришел северный ветер и замок уже не мог противостоять ему, ее магии хватило чтобы собрать замок с окрестными землями, уменьшить и поместить под стекло маслянной лампы. Снаружи остался только отец-граф и мальчишка в башне. И между ними стена миров, проникнуть через которую можно лишь во сне, да и то не часто. Но пока лампа горит — замок жив.
Светало, шуршал снег по стенам... Молодой человек в башне встал долил масло в лампу и стал растапливать печурку. Время текло сквозь пальцы. Время — единственный подарок для любимой.
Заскрипела лежанка, кот проснулся и потянулся на подоконнике. Старик-рыбак встал подошел к горящей лампе на стене лачуги. Проверил масло, долил и повесил лампу обратно. Масло для лампы — это кажется единственное за чем он изредка выбирался на рынок, ненадолго покидая лачугу на берегу. И именно эта горящая по ночам лампа и было то, что привлекало серого кота больше рыбы. То ради чего он приходил на этот подоконник, дремать в ее свете.
* * *
Поздний вечер. Большая круглая луна выглядывает между вершинами гор. Полнолуние, но яркие южные звезды спорят с ночной красавицей и остаются на небосклоне. Свет луны и свет звезд примерно равны друг другу и вместе заливают горную долину и маленькую турбазу на одном из склонов. Свет голубой и чуть фиолетовый, странные контрастные тени, в которых кажется, что видно все. И это рождает обманчивую неподвижность рисунка. Глубина исчезает, перспектива выворачивается наизнанку.
Проскользнув между тенями, к ограде турбазы пробирается мальчишка. Он старается не трогать тень, как нечто твердое, и не ступать в свет луны, похожий на холодный клинок. Мальчишка крадется по краю тени, выписывая зигзаги по двору. Все ближе и ближе к ограде. Мир неподвижен. Тени — спокойны, свет — слеп.
Не то чтобы мальчишке было нужно что-то конкретное, просто школьная экскурсия нагоняет какую-то тоску. А шумная экскусоводша напоминает разряженную куклу с магнитофоном внутри. Выспаться мальчик успел и в автобусе. Сейчас же освещенная звездами дорожка вела к заброшенному храму, недалеко от турбазы. Вчера вечером этот храм им показывали, как 'археологический памятник языческого периода'. Что еще вещала тогда кукла с магнитофоном, мальчик не запомнил. Он тогда смотрел на странную архитектуру храма. Видимо когда-то посредине большого купола был уходящий вверх колодец, прикрытый куполом поменьше. Может быть, в нем что-то находилось, сейчас уж не понять... и почему-то храм совсем не казался языческим. Он казался церковью, но какой-то более 'человеческой', что ли. Понять свои ощущения мальчик так и не смог, но вот желание побыть здесь одному появилось. И сейчас кеды мягко ступали по ночной тропинке.
Мальчик сел на один из камней в центре храма, камней, что когда-то составляли малый купол, сейчас разрушенный. Сквозь колодец в потолке смотрели звезды, свет луны остался за порогом. Мальчику показалось, что сейчас храм напоминает формой стекло керосиновой лампы и здесь, у его ног, должен гореть фитиль. Ощущение было столь четким, что мальчик встал и пошел собирать сухие сосновые ветки, которые видел у тропинки. Через какое-то время загорелся костер, и мир как будто сжался, отсекая все лишнее. Треск сосновых веток да плеск горного ручья у задней стены храма. Стены частично разрушенной и теперь через пролом видны были лунные блики на текущей воде.
Время шло, по воде ручья полз туман, скрывая блики, потом он поднялся и потек через пролом внутрь храма. Туман тек вдоль стен, напоминая змею, сворачивающуюся в кольцо. О, кажется, она даже тихонечко шипит... Это не пугало мальчика — неподвижность мира завораживала, укутывая плечи покоем.
— Ш-ш-ш... ну и как тебе здесь?
Голос? Мысль? Не важно... удивление не для этого места, не для этого безвременья.
— Как будто я дома...
Ехидный прищур змеи. Или то звезды сверкнули на струях ручья?
— А ты и есть дома.
— Да. Здесь. Могу ли я остаться тут навсегда?
— Можешь, но если останешься, то потом пожалеешь об этом... если не разучишься жалеть. Но все равно — не советую. И... чем тебе не нравится в своем мире?
— Там все какие-то дурные. Даже в этой поездке. Зоопарк какой-то. И я как в зоопарке, в клетке.
Мальчик сжимает губы и кидает ветку в костер.
— Не хочу об этом. Здесь так хорошо, не хочу о них вспоминать.
— Пра-а-авильно... Мир — это память. И ничего кроме памяти. Если не хочеш-ш-шь, чтобы кто-то был в твоем мире — забудь.
— А если я все-таки просто останусь здесь?
— Прос-с-с-то? Уйти — значит забыть. Если на самом деле уйти... Уйти из того твоего мира, значит забыть его. Совс-сем, совс-с-сем... Ты готов к этому? И что у тебя останетс-ся потом?
— А что у меня останется?
— Только эти минуты... ничего другого в этом мире у тебя еще нет. Хватит ли их тебе на вс-с-сю оставшуюся вечнос-с-ть?
— А как же я сам?
— Ты — это настоящее. А настоящее — это ты...
Мальчику показалось, что змея опять ехидно подмигивает.
— ... но этот мир пока спит. С-с-пит без снов. И в нем нет почти ничего, кроме этого мгновения и нашего разговора.
— Его можно разбудить?
— Да, но пока тебе это не по силам. Сперва тебе придется вернуться в свой мир.
— Но... я еще попаду сюда?
— Ес-с-ли захочешь... и сможешь поверить... Тебе пора возвращаться, Стоящий Между Миром и Возможностью.
В пролом крыши заглянула любопытная луна. Яркий серебристый свет залил храм. Туман исчез, как будто его и не было. Снова плескал бликами ручей, и начинал шелестеть деревьями ветер. Падала роса. Мальчик встал и задумчиво побрел в сторону турбазы.
В автобусе мальчик спал всю обратную дорогу. Вещала ли что-нибудь 'кукла с магнитофоном', он не слышал. А потом была дверь дома, мамины пирожки на столе, мурлычущий серый кот на коленях. Яркое солнце южного дня. Шутки, гости, затеи... И только вечером, ложась спать, он пытался понять — было или нет? Сон или явь разговор с туманной змеей? Существует ли в мире такое? Так и не придя к какому-либо пониманию, мальчик уснул. И уже на грани сна услышал насмешливый голос: 'Ответ прос-с-т. Мир — это память.'
Свернувшийся на подоконнике серый кот смотрел на спящего мальчика. Мысли текли спокойно...
'Прошлое — это память, и оно же Мир. Будущее — это возможность, и выбор. И только в настоящем есть ты. И то только когда не спишь. Поскольку настоящее — это присутствие. Чистое присутствие себя. Каким же путем пойдешь ты, мальчик? Допустишь ли то, что произошло, в свой мир, или изгонишь, забыв?'
