17 февраля 1904г.
Желтое море у берегов Квантуна.
Голова колонны с трудом просматривалась сквозь очередной налетевший снежный заряд. Но, когда снег прекращался, видимость становилась довольно сносной... Ветер быстро относил в сторону низко стелящийся дым, и можно было без особого труда рассмотреть идущие впереди два низких стремительных силуэта. Выкрашенные в зеленовато-оливковый цвет, они почти сливались с темной поверхностью моря, на которой то там, то тут мелькали белые барашки гребней волн... Из трёх труб каждого из этих кораблей дымок вился тонкими жидкими струйками — скорость в 15 узлов они выдавали играючи, не напрягая котлы и машины более, чем на треть. "Новик" и "Боярин" — новенькие крейсера 2-го ранга, построенные незадолго до войны, эти настоящие гончие моря, были способны покрывать 22-25 морских миль в час, но сейчас они тихо шли в голове колонны, готовые в любую минуту сорваться вперед, словно стрела с туго натянутой тетивы. За ними, выбрасывая в небо клубы дыма из трёх высоких и тонких труб шел высокобортный корабль, на узкой оливковой корме которого золотой старославянской вязью было выведено имя древней богини охоты — "Диана". "Сонная богиня" — пронеслось мельком в голове прозвище крейсера. Большой, но тихоходный и слабо вооруженный бронепалубный крейсер. Даже отсюда, с расстояния нескольких кабельтовых, бросалось в глаза слишком малое количество орудий и их совершенная незащищенность — не было даже элементарных противоосколочных щитов для защиты прислуги. Зато была солидная противоминная 75-мм батарея, в равной степени многочисленная и бесполезная в бою с любым противником размером хоть чуть-чуть крупнее джонки или парового минного катера.
В кильватер "Богини" шел изящный высокобортный двухтрубный корабль, словно брат-близнец похожий на тот, на мостике которого стоял сейчас Вервольф. Тот, кто не был знаком с кораблями Российского Императорского флота, легко мог подумать, что это идут два крейсера второго ранга — настолько стремительными и изящными были их силуэты. Но опытный глаз моряка сразу заметил бы, что поддерживаемый ход дается этим кораблям с намного большим трудом, чем идущим впереди крейсерам — дым из их труб вырывался куда более густой. Да и огромные округлые лацпорты в нависающей над волнами корме выдавали знающему человеку их истинное назначение. На самом деле, это были минные транспорты "Енисей" и "Амур" — корабли, имевшие специальное оборудование, позволявшее ставить якорные мины заграждения прямо на ходу, без использования минных стрел, балок, плотиков и прочих атавизмов времен Крымской и Русско-Турецкой войны. Впереди идущий "Енисей" отсюда, с левого крыла мостика "Амура", был прекрасно виден во всех мельчайших деталях.
За кормой "Амура", вяло дымя четырьмя высокими трубами и рассекая кильватерную струю острым таранным форштевнем, шел узкий и длинный крейсер с явными французскими чертами, из носовой башни которого грозно глядел на укрытый дымкой и пролетающим снежком восточный горизонт длинный ствол восьмидюймовки. "Баян" был не просто красив. Он был шикарен, если такое слово, конечно, можно употребить по отношению к военному кораблю. Вервольф невольно залюбовался, глядя, как острый нос крейсера раз за разом лихо разрезал надвое темные волны зимнего моря, подернутые замысловатым кружевом белоснежной пены кильватерного следа "Амура", отчего волны казались ещё темнее. А может, они так контрастировали на фоне пролетавших редких снежинок?
Легкий ветер дул с севера, со стороны берега, и невольно холодил свежую царапину на щеке советника. Хоть уже и прошло больше трёх недель с момента "попадания" (хотя, правильнее было бы сказать — "попадалова"), но он до сих пор не мог привыкнуть к бритью опасной бритвой, из-за чего периодически царапал свою морду лица... Но бороду отпускать почему-то всё равно не хотелось... "А, ну да и черт с ним! Всё равно привыкну!" — подумал Вервольф. "Хотя, конечно, до смешного странно — шашкой и саблей любой финт могу выкрутить, а вот коротенькой бритвой — режусь... Всё же недаром её называли опасной. Ну да ничего, опыт — дело наживное..."
И он отвернулся от идущего концевым броненосного крейсера и, подняв повыше ворот тужурки, подставил лицо северному ветерку, несущемуся с гор Квантуна. Между колонной кораблей и серо-коричнево-оливковыми очертаниями берегов по воде скользили две низкие, хищные тени — миноносцы охранения шли параллельной колонной чуть впереди и левее минных транспортов. Советник не стал оборачиваться, но знал, что по правому борту идет точно такая же пара стремительных хищников...
Сейчас его взгляд был прикован совсем к другому — к гористым берегам Квантуна. Маршрут отряда, проложенный вдоль берега от Артура до Дальнего позволял провести время в пути с пользой, а не праздно шататься по ходовой рубке корабля, мешая командиру и прочим её "обитателям" управлять "Амуром"... А так у Вервольфа была прекрасная возможность изучить побережье с моря — незаменимый опыт для человека, который потом должен будет попытаться организовать защиту этих вот самых берегов, которые сейчас проплывали мимо левого борта корабля неровной серо-желто-коричневой стеной. Налетавший изредка снег, правда, немного ухудшал видимость, но ненадолго. Советник вскинул к глазам мощный морской цейссовский бинокль и принялся рассматривать побережье и высившиеся за ним горы во всех деталях. Уже остались далеко за кормой Тигровый полуостров и Золотая гора, эти надежные стажи узкого входа в гавань Артура, остался и берег округлой бухты Тахэ в окружении гор, изрезанных мелкими речушками, и узкая, затиснутая меж горными склонами бухточка Лунвантань уходила за корму. По левому борту кораблей отряда, шедшего со скоростью 15 узлов, проплывали берега маленьких бухт Сикао и Тункао, разделенные мысом характерной, Т-образной в плане, формы. Прямо от побережья вверх круто поднимались склоны Зеленых гор, только кое-где оставляя узкие полоски более-менее ровной земли у моря. Именно на такой полосочке земли, составлявшей как бы ножку буквы "Т", на мысу меж двух бухточек размесилась маленькая китайская рыбацкая деревушка. Чуть мористее и восточнее мыса в море сгрудилась группка небольших скалистых островков. Именовались эти необитаемые (если, конечно, не считать гнездящихся на скалах чаек) клочки суши — острова Татоза. Отряд сейчас как раз входил в пространство между ними и лежащим много мористее одиноким островом Кэп.
— Господин советник, Вы тут не озябли? А то погода сегодня не особо располагает к круизам! Да и наш "Амур" не прогулочная яхта — из открытой двери ходовой рубки вышел командир "Амура" капитан второго ранга Бернатович.
— Да, Генрих Андреевич, совершенно согласен с Вами, зябковато нынче для прогулок! — советник улыбнулся, повернувшись к командиру "Амура" и облокотился на поручни мостика. — Но я — человек не привыкший к шикарным яхтам да Средиземноморским круизам. А Ваш "Амур" — замечательный корабль, да и ценнее любой яхты будет — ведь, как ни крути, а лучший в мире минный заградитель...
Бернатович улыбнулся, ведь каждому командиру приятно слышать похвалу в адрес своего корабля...Тем более, что в словах советника не было и грамма лести — "Амур" и "Енисей" действительно были лучшими кораблями своего класса. Ни одна страна мира не могла похвастать подобными...
— Позвольте полюбопытствовать, что Вы там так пристально разглядывали, на берегу? Если это, конечно, не тайна.
— Да что Вы, Генрих Андреевич! Какая тайна! Никаких секретов — просто осматриваю берег на предмет способов усиления его обороны, да и вообще, пытаюсь максимально изучить местность, где предстоит гонять наших узкоглазых желтолицых братьев! И по морю, и посуху...
— Вы допускаете, что японцы осмелятся высаживаться здесь? — брови Бернатовича, взлетевшие вверх, выдавали искреннее и неподдельное удивление своего хозяина. Вервольф уже почти не удивлялся подобному. Ибо уже не раз за последние дни сталкивался с мнением, что японцы никогда не высадятся у Порт-Артура. Что наша эскадра этого никогда не позволит... Извечное русское шапкозакидательство... Он тяжело вздохнул...
— К превеликому моему сожалению, господин капитан второго ранга, я не просто допускаю такую возможность. Я более чем убежден, что именно так и будет. Наша эскадра пока что слишком ослаблена, чтобы полностью предотвратить высадку. Но вот ослабить врага, нанести ему максимальный урон ещё до того, как он вступит в бой — это нам с Вами, Генрих Андреевич, вполне по силам. А там, даст Бог, и прогнать супостата восвояси тоже сможем.
Голос Бернатовича немного поник от услышанного:
— Дай то Бог, господин советник, дай то Бог!...
— Ещё старик Карамзин в "Истории Государства Российского" писал, что "Бог всегда помогает храбрым". Так что, ежели мы с вами тут не оплошаем, то и он нам поможет обязательно. Даже погоду нам сегодня послал самую подходящую для нашей операции — чтобы японцам труднее было нас увидеть...
— Соглашусь с Вами — погода нам благоволит. Вот только Вы, верно, уже совсем озябли. Может, пройдете в ходовую рубку, отогреетесь?
— Спасибо за беспокойство, Генрих Андреевич, но очень мне хочется закончить осмотр побережья. А вот от чашки горяченького чайку я бы сейчас, пожалуй, не отказался. Если это позволительно, конечно, на мостике боевого корабля...
Командир "Амура" улыбнулся:
— Отчего же нет! — и, повернувшись к рубке, выкрикнул: — Вестовой!...
Через пару минут Вервольф уже потягивал ароматный горячий напиток, разглядывая проплывавшие мимо со скоростью 15 узлов берега бухты Меланьхэ с укромным мелководным лиманом в глубине бухты, отделенном от моря короткой косой с узким проходом. Глубина лимана, согласно карте, составляла 1 фатом и позволяла устроить там передовую базу для минных и патрульных катеров. Это Вервольф пометил в записной книжке. И подумал, что нужно будет обязательно сообщить об этой идее командующему — уж Илья обязательно придумает, как устроить с помощью этого какую-нибудь каверзу противнику.
А слева по борту уже проплывало высокое гористое побережье, закрывавшее собой залив Талиенвань и приютившийся на его берегу Дальний. У самого берега из воды высились острова Эртоцидао — крохотные клочки скалистой суши, ещё меньшие по размерам, чем острова Татоза... Вот уже видны и извилистые контуры небольшой бухточки Лахутань — значит, за следующим мысом откроется вход в пролив Дасяншань — самый широкий вход в Талиенваньский залив. Но сейчас пойти этим проливом к Дальнему мог только самоубийца — где-то тут, совсем рядом, в темных волнах зимнего моря поджидала путников рогатая смерть — две линии минных заграждений от маленького островка Паньтау до Южного Саншантау, поставленные "Енисеем" ещё в самом начале войны и чуть не ставшие его последним заграждением, если бы не своевременное предупреждение Малкольма ещё в Питере. Вервольф принялся внимательно рассматривать берег, его высокие сопки и горные вершины. Где-то здесь предстояло выбрать позицию для новых береговых батарей. Именно тут должен был появиться ещё один "электрический утес" — такая же кость в горле Того, как и знаменитая батарея Артура. Десятидюймовки для неё уже катились где-то по просторам Сибири под мерный перестук вагонных колёс по рельсам Великого Пути...
Прошло ещё больше часа, прежде чем отряд, перестроившись на траверзе рифа Опасный — маленького одинокого островка, лежащего восточнее Талиенваньского залива, повернул на юг. Теперь "Амур" и "Енисей" шли параллельными курсами на расстоянии в пол-мили, а отряд бронепалубных крейсеров шел ещё на милю восточнее, прикрывая минные транспорты со стороны открытого моря. Четырехтрубный силуэт "Баяна" виднелся западнее основной группы — броненосный крейсер осуществлял дальнее прикрытие. Слева от "Амура" и справа от "Енисея" шло по одному миноносцу. Их задача — расстрелять всплывшую мину, если вдруг у той не сработает автомат установки глубины или случится какая-то другая неприятность. Всё было готово к началу постановки.
Вот на мачте "Енисея" взвился сигнал о готовности к постановке мин. Через четверть минуты такой же сигнал помчался по фалам "Амура" в серое небо. Низко стелящийся дым иногда мешал чтению сигналов, но не настолько, чтобы, стоя на палубе полуюта, Вервольф не различал их даже без помощи своего великолепного цейссовского бинокля. Вот на фок-мачте "Енисея" взвился следующий сигнал, и тут же командный голос на палубе "Амура" продублировал его вслух: "Начать постановку мин!".
Советник прильнул вплотную к поручням ограждения на корме "Амура", глядя вниз — уж очень хотелось поближе рассмотреть процесс постановки мин. Из недр минной палубы заградителя, сквозь открытые лацпорты, донёсся крик минного офицера "Левая!". В тот же миг, скатившись по выдвинутому из левого лацпорта монорельсу, первая мина, блеснув своим черным рогатым корпусом, грузно плюхнулась в море. Повернувшись к "Енисею", советник увидел, как и от его кормы отделилась маленькая черная капля и тоже шлепнулась в волны, подняв небольшой фонтанчик из соленых брызг. Конвейер смерти на обоих кораблях завертелся — подаваемые к лацпортам, рогатые красавицы поочередно скатывались вниз и назад по трём монорельсам и ныряли в волны через равные промежутки времени. "Амур" и "Енисей" ставили две линии заграждений с плотностью 45 мин на милю. Этого вполне должно было хватить, чтобы отбить всякую охоту у вражеских кораблей подходить слишком близко к Талиенваню.
"В жизни есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно долго..." — пронеслось в голове Вервольфа старая шуточная поговорка. Под эти самые мысли очередная смертоносная красавица бултыхнулась в холодные зимние волны. Повернувшись, он приложил к глазам окуляры бинокля и стал рассматривать "Енисей". Его "Амур" сейчас выглядел точно так же — и он словно смотрел на самого себя со стороны. Единственная разница — это фон, на котором наблюдались корабли — если силуэт "Енисея" проецировался на фоне подернутого дымкой гористого берега Дагушаня, то фоном "Амуру" служили туманный горизонт да дымы из труб кораблей крейсерского отряда. Наведя бинокль на мостик, он без труда увидел фигуру Степанова, руководившего постановкой, а рядом — ещё одну знакомую фигуру — Капер стоял на крыле мостика и тоже осматривал море вокруг своего корабля. Когда, как показалось Вервольфу, Капер смотрел на "Амур", Вервольф поднял вверх руку и помахал старому боевому товарищу. Но тот, очевидно, ожидая увидеть Волка на мостике, а не на палубе полуюта, не заметил этого. Поэтому, через минуту советник вновь вернулся к "созерцанию вечного", время от времени отрывая взгляд от кильватерной струи и исчезающих в ней мин и поглядывая то на запад — на идущий параллельным курсом "Енисей", то в сторону востока и юго-востока на туманный горизонт и корабли охранения.
Минная постановка подходила к концу — оставалось поставить 5 или 6 мин с каждого корабля, когда судьба решила внести свои коррективы в однообразность ситуации.
Назывались эти коррективы "Иосино" и "Такасаго"...
Гром прогремел неожиданно — и Вервольф невольно обернулся на восток. И первое, что он увидел — это то, как по мачтам "Новика" взлетали вверх стеньговые флаги. А далеко на восточном горизонте из мглы вынырнули два низких двухтрубных серых силуэта.
— Продолжать постановку мин! — во весь голос прокричал советник, и, развернувшись к носу корабля, со всего духу помчался к мостику "Амура", перепрыгивая через две ступеньки на трапах, едва не сбивая матросов на палубе... Меньше, чем через минуту он уже стоял на левом крыле мостика, вглядываясь в серую мглу восточного горизонта. Раскаты грома раздавались всё чаще, в такт вспышкам орудийных выстрелов "Новика" и "Боярина". Серые тени на горизонте вторили им, выбрасывая острые кинжалы пламени в сторону русских кораблей. Перекрикивая канонаду, донесся голос сигнальщика:
— Ваше превосходительство! "Баян" поднял сигнал: "Транспортам уходить в Артур"!
Советник повернулся к Бернатовичу:
— Генрих Андреевич, осталось поставить пять мин. Не позволим "собачкам Того" помешать нашим планам?
— Не позволим, господин советник. Ставим всё, и только потом уходим.
— Тогда нужно поднять сигнал "Енисею" — "Продолжать постановку согласно плана"!
— Сию минуту! Сигнальщик!...
Но не успели флажки сигнала и половины пути до рея фок-мачты "Амура", как на "Енисее" вверх побежал сигнал.
— "Енисей" сигналит "Продолжаем постановку!".
— Узнаю старину Капера! — улыбнулся Вервольф. Он не мог видеть сейчас мостик "Енисея" — ходовая рубка "Амура" перекрывала обзор, но он был более чем уверен, что Капер сейчас улыбался, стоя на мостике рядом со Степановым и глядя на "Амур", размеренно бросающий в море последние мины своей линии.
В мощные линзы бинокля было видно, как столбы воды поднимаются всё ближе к "Новику" и "Боярину". Вот, в полукабельтове от носа "Новика" поднялся столб воды, почти наполовину выше остальных — восьмидюймовый привет из носового орудия "Такасаго". В свою очередь, три снаряда "Новика" легли почти у борта головного "Иосино", заставив японца резко отвернуть влево. Корабли уже развили почти полный ход, и густой дым из низких труб "Боярина", несомый северным ветром, иногда закрывал не только корабли противника, но и "Новик" от взгляда Вервольфа. Идущая концевой, "Диана" раз за разом посылала сорокакилограммовые приветы непрошенным гостям. Но её 75-мм батарея молчала — слишком велико было расстояние до "собачек". К тому же крейсер уже явно начал отставать от своих быстроходных собратьев. А на северо-востоке над четырьмя трубами "Баяна" вырос длинный шлейф черно-бурого дыма — крейсер явно шел полным ходом на пересечку вражеского курса.
— Минная постановка завершена! — донесся до увлекшегося созерцанием морской баталии советника голос командира "Амура".
— Отметьте на карте точные координаты и выставьте миноносец чуть мористее — он будет плавучим маяком для наших крейсеров, чтобы они в горячке сражения не налетели на свои же мины.
— Будет исполнено!
Через несколько секунд прожектор "Амура" замигал, передавая приказание шедшему слева по борту миноносцу...
— "Енисей" закончил постановку! — донесся крик сигнальщика.
— Ну всё, Генрих Андреевич, пора и нам убираться восвояси!
— Пора, господин советник, — и, повернувшись к рубке, крикнул — Самый полный вперед, право на борт, вступить в кильватер "Енисея"!
Вервольф сначала почувствовал, а затем и увидел, как острый нос "Амура" покатился вправо. Корабль с легким, даже каким-то слегка комфортным креном начал описывать дугу, нацеливаясь в сторону "Енисея", который уже тоже ложился на курс к Артуру, выбрасывая из труб всё более густой угольный дым. Конечно, ему не хотелось сейчас отступать, уходя полным ходом к Артуру. Хотелось вступить в бой с врагом вместе с крейсерами. Но он ведь и сам прекрасно понимал, что шесть 75-мм пушек "Амура" — это так, только миноносцы отпугивать, зато один-единственный японский снаряд, случайно попавший в минный погреб, мог превратить заградитель и всю его многочисленную команду в огромную яркую вспышку дьявольского фейерверка...
Канонада на востоке не утихала, но с каждой минутой отдалялась — встретив явно превосходящие силы, и, в особенности, такой сюрприз, как вынырнувший из мглы "Баян", японцы уходили всё дальше и дальше на юго-восток, увлекая русские крейсера за собой. Через четверть часа канонада стала терять интенсивность. Вервольф видел, как сильно отставшая "Диана", повинуясь приказу с "Баяна", прекратила преследование врага и повернула вслед за минными транспортами к Артуру. "Вполне разумное решение" — подумал советник — "Скорость у неё всё равно намного ниже, чем у крейсеров врага, и, если к японцам подойдет подкрепление, то уйти ей будет трудно. А так и нам с "Енисеем" веселее будет — ведь до Артура ещё почти три десятка миль"...
Ещё через четверть часа гроза на восточном горизонте затихла — русские крейсера вышли из огневого контакта с врагом и повернули на запад — к Артуру. Последним, естественно, повернул "Новик", выпустив напоследок залп левого борта по тающему в дымке серому силуэту "Такасаго"...
Обратный путь прошел в напряжении, но уже без особых приключений. Хоть многие и на минных транспортах, и на крейсерах и ждали атаки японцев, но отряд дошел до Артура, не встретив более вражеских кораблей. Уже начинало вечереть, когда корабли отряда, один за одним, прошли мимо дозорных миноносцев на внешнем рейде Артура, мимо всё ещё сидящего на мели подорванного в первый день (а если точнее — то в первую ночь) войны броненосца "Ретвизан", и, преодолев узкий и извилистый вход в гавань, начали занимать привычные якорные стоянки.
Советник повернулся к командиру "Амура":
— Ну что ж, Генрих Андреевич! Вот и завершился наш сегодняшний поход! Будьте любезны, прикажите спустить на воду катер. Мне ещё нужно встретиться с советником Капером на борту "Енисея". Да! И, не сочтите за труд, передайте на "Енисей" — "К вам направляется советник Вервольф".
-Как прикажете, господин советник!
Через десять минут он уже подошел к трапу, у которого стоял только что спущенный катер.
Повернувшись к стоящему тут же Бернатовичу, советник произнес:
— Генрих Андреевич! Позвольте поблагодарить Вас за оказанное гостеприимство и радушный прием на борту Вашего замечательного корабля. Рад был провести этот насыщенный событиями день в Вашей компании! Надеюсь, моё присутствие не слишком стесняло Вас...
— Ну что Вы, Ваше превосходительство! Вы нас ничуть не стесняли.
— Ну вот и славно! Думаю, это не последний наш совместный выход в море, господин капитан второго ранга! За сим, позвольте откланяться. Дела-с ждут! До свидания, Генрих Андреевич!
— До свидания, Ваше превосходительство!
Пожав руку Бернатовича, он повернулся, и, проворно сбежав вниз по трапу, прыгнул в катер. Через пару секунд катер отвалил от трапа "Амура" и, тихо вздыхая паровой машиной да выбрасывая из трубы сладковатый угольный дымок, пошел по гавани к двухтрубному серо-зеленому силуэту "Енисея", к точно такому же трапу, как тот, от которого он только что отчалил...
Упершись рукой в планширь, Вервольф смотрел на приближающийся силуэт "Енисея" и предавался раздумьям...
"Минная война у Артура нам предстоит нешуточная, вот тут-то нам и пригодятся таланты и Капера и, особенно, Степанова. Как, всё же, здорово, что он не погиб вместе со своим кораблем в самом начале войны...Если доживу до победы и вернусь в Питер — проставлюсь Малкольму!". На "Енисее" его уже ждали — на палубе у трапа стояли знакомые фигуры Капера и Степанова...
