Красный цветок #1

КРАСНЫЙ ЦВЕТОК

Лёгкий ветра вздох. Смерти нет.

В чём моя вина? Тишина в ответ.

Не сверну с пути. Умирает вздох.

Не спасут меня ни Судьба, ни Бог.

ЧАСТЬ I

ПРОЛОГ

ПЛАМЯ ДЛЯ ВЕДЬМЫ

Жизнь начинается внезапно, да и смерть в большинстве случаев приходит неожиданно. Некоторые события четко разделяют жизнь на 'до' и 'после'.

То туманное серое утро, пропитавшееся влагой точно губка, не обещало стать трагическим. Старый сундук, служивший мне кроватью, за последние месяцы укоротился настолько, что ноги отказывались помещаться под куцее скомкивавшееся детское одеяльце, но это, с посторонней точки зрения, на трагедию не тянуло. Тёмный, продуваемый всеми залётными сквозняками закуток от лачуги, где ночевала моя мать с очередным любовником, отделяла тонкая фанерная дверь, за которой сейчас стояла подозрительная тишина. Так тихо эта парочка никогда себя не вела. Вечерами они бурно предавались любовным игрищам, а утро начинали не менее бурным выяснением отношений.

— Мама? — нерешительно подала я голос, переживая, как бы за проявленное беспокойство не огрести по шее.

Глухая тишина за дверью с каждой секундой становилась всё более волнующей.

На мой решительный стук ответа не последовало.

Тогда, толкнув дверь, я заглянула в комнату и увидела жуткую картину. Мать скорчилась в углу кровати, испуганно обхватив колени руками, а рядом, на животе, широко раскидав в стороны длинные руки и ноги, лежал её любовник. Из-под левой лопатки в его спине дерзко торчал нож, ушедший в тело по самую рукоятку. Крови почти не было, лишь несколько багряных капель окрасили сомнительную белизну простынь.

Глаза у матери были полны запредельного ужаса, совсем как у ребенка, потерявшегося на улицах большого города.

— Он мертв, — выдохнула она, заметив меня.

Прежде, чем я успела хоть что-то ответить, раскатистым басом ударило по стенам, вдребезги разбивая тишину:

— Клойс? Эй, Клойс! Хватит развлекаться! Хоть девка тебе осталась отменная, нам все равно пора двигать отсюда. Слышь, чего гуторю-то или нет?

Сначала я увидела ноги, огромные, не по погоде обутые в меховые унты. Потом, подняв голову, встретилась взглядом с разъяренным троллем.

Нет, то, что тролли это всего лишь выдумка суеверных северных горцев я знала, но мужик, с его широченными плечами, по которым вольготно раскидалась окладистая неухоженная борода, с его толстой бычьей шеей и выпученными глазами, походил на тролля невероятно.

Он замер, исподлобья оглядывая открывшуюся панораму.

— Клойс?

В низком трубном голосе проскользнули неуверенные нотки.

— Ты — это... ты это чего?!

Шагнув к кровати, тролль коротким, заскорузлым пальцем надавил на сонную артерию покойника, как будто нож в спине недостаточно красноречиво свидетельствовал о причине молчания Клойса, чтоб ему в Бездне гореть, кем бы он там мне был.

— Он не дышит! — обвиняющим тоном протянул мужик. — Ты! — повернулся он к матери. — Он мёртв, слышишь?! Чего молчишь-то?! Отвечай, когда с тобой гуторят!

Мужик, схватив мать за плечи, рывком сорвал её с кровати.

Силища в нём была богатырская. По мелочам не растраченная.

— Ты убила его?! Не отпирайся! Хотела, шлюха, чужим добром поживиться?! Сейчас ты у меня узнаешь, как обирать честных людей!

— С ума сошел? — пыталась урезонить его мать. — Зачем мне его убивать? Да у него с собой и не было ничего...

Но возражения только распаляли тролля. Ухватив мать за волосы, благородный мститель приложил её головой о стену. Коротко охнув, она повалилась на пол, после чего он, продолжая пылать праведным гневом, начал пинать её, мелькая массивными толстыми ляжками.

Когда на пороге возникли ещё две упитанные рожи я, по наивности, было подумала, что они вступятся за нас. Но 'рожи' предпочли присоединиться к троллю — держать сторону слабого редко выгодно, а частенько и небезопасно.

— А ну-ка, ребята, держите-ка шлюху крепче! — ревел тролль, как пещерный медведь. — Я её проучу. Задам перца! А ну, отвечай, красавица, да без утайки, какого демона ты укокошила нашего друга?

— Да кто ты такой, чтобы меня допрашивать?! — никогда не отличавшаяся кротким нравом, запальчиво выкрикнула мать. — Отвечу, если что, Дознавателю. А ты ступай к Слепому Ткачу!

— Дерзишь, гадина?

Тролль короткопалой клешней ухватил мать за шею.

— Много о себе возомнила, маговская подстилка!

Мать хрипела, тщетно пытаясь разжать безжалостную бульдожью хватку.

Напуганная и возмущенная, я, наплевав на запреты, применила Силу. Ту самую, что мне строго-настрого наказывали таить и прятать. Рой оранжевых искр полетел в наших мучителей. Магические угольки опалили косматые бороды, кустистые брови, оголяя шишковатые затылки, негуманно лишая вшей законного местожительства. По комнате распространился запах жжёной пакли.

В следующее мгновение мужики неслись по коридору, дико подвывая:

— Люди! Ведьма! Ведьма! Пламя — для ведьмы!!!

Мать, жадно ловя ртом воздух, держалась руками за распухающее горло. Я испуганно к ней припала.

— Что же ты натворила, девочка моя глупая? Я же тебя столько раз предупреждала. Но ничего, Одиффэ, ничего... мы выберемся.

— Что мне было делать? — заломила я руки в отчаяние. — Он бы убил тебя!

— Ведьма! Ведьма! Пламя для ведьмы! — ревела собирающаяся под нашими окнами толпа.

Взгляд матери сделался затравленным, почти безумным:

— Вставай! Вставай же! Нужно бежать.

Но сбежать мы не успели. Разъяренная, разгоряченная свора ворвалась в комнату. В считанные секунды нас скрутили и с гиканьем выволокли на улицу. Не обращая никакого внимания на мольбы и просьбы, привязали к столбу.

'Ведьме — пламя! Ведьме — пламя! Ведьме — пламя!' — неслось со всех сторон.

Жутко разевались рты, щелкали зубы.

— Ведьме — пламя!

— Нет!!! — завизжала я, забившись в истерике. — Не хочу умирать!!! Не хочу!!! Не надо, пожалуйста! Не убивайте...

В лицо ударило тухлое яйцо. Разбившись, противной кашей поползло по коже. Потом ещё одно. И ещё. В ушах звенел смех.

Сорвав горло, я уже не могла кричать, и лишь стонала, не в силах увёртываться от метких ударов. Сквозь слезы, размывающие очертания предметов, мы смотрели как наши убийцы разбрасывают вязанки хвороста вокруг шеста.

— Смочи, — советовали безымянные голоса. — А то проклятые прислужницы Слепого Ткача не помучаются как следует. Быстро сдохнут. Никакой потехи.

— Пощадите хотя бы ребенка! — в отчаянии закричала мама.

— Она — ведьма! — прошамкала в ответ старуха, куда больше нас смахивающая на упомянутое создание. — Ведьма! Ведьме — пламя!

Я никогда не забуду, как открывался её ужасный беззубый чёрный рот.

— Гори огнем!

И к раскиданному сухому хворосту полетели пылающие факелы.

Я не могла поверить, что это конец. Сердце билось, а душа надеялась. Тело, молодое, полное сил, не желало сдаваться.

Только когда нас укрыло густым облаком дыма я поняла — никто не пощадит и не спасет, мы сейчас умрем лютой, жуткой, мучительной смертью.

Животный ужас вытеснил все: любовь, чувство собственного достоинства, милосердие, веру в богов и в посмертие. Крик смертельно раненого зверя устремился в небо.

Огонь взлетел, обретая полную силу. Мир скрутился, съежился, словно конфетный фантик, многоцветный и пустой. Осталась боль. Огненные ручьи текли и плясали, прорываясь в легкие, сплавляя кожу, мышцы, сухожилия. Меня разрывало на части, в каждую разорванную клеточку впивались тысячи жадных плотоядных зубов. Я больше не боялась смерти. Из пучины страданий она виделась единственным спасителем, избавителем от непереносимых мук. И я звала Смерть, но она, стерва, не торопилась.

Именно в тот страшный час я начала ненавидеть простонародье, чернь, заставившую меня пройти через страшное воплощение Света — огонь.

* * *

Первым, что пришлось увидеть, придя в себя, было тело моей матери.

Её почерневшие глазницы сочились сукровицей. На лоснящемся, совершенно лысом, будто наполированном черепе лишь кое-где пружинками топорщились редкие волоски — жалкие останки прекрасных, густых кос, предмет зависти многочисленных соперниц.

В воздухе медленно оседали сажа и пепел.

Пока я поднималась на ноги, дрожащая, обнажённая, почерневшая от копоти, люди в немом ужасе наблюдали за этим простым действием.

Ведьм жгли часто. Но мало кому из них удавалось пережить смерть.

Моя боль, моя ярость, мой страх — всё это обернулась огнем. Он послушно пошел к рукам, словно выдрессированный пес по зову хозяина. Обращенное в бичи пламя летело, врезалось в тела недавних палачей.

Один за другим люди рассыпались черным пеплом, кружащимся в воздухе.

Струи-бичи взлетали и били до тех пор, пока не осталось ничего, кроме выжженной земли да высокого равнодушного неба.

* * *

Придет время, и я вновь вспомню колыбельные песни, что пела мать на ночь. Её нежный голос. Серый лес у подножья пригорка, на котором стояла наша деревня. Вспомню, двух запуганных серых мышек, пытающихся выжить во враждебном мире.

Пытающихся, но не преуспевших в своих начинаниях.

Две искорки в костре. Две капельки в бесконечном жизненном море.

Глава 1

НА УЛИЦАХ БЭРТОН-РИВ

Из небытия меня вырвало знание о том, что кто-то живой находится рядом.

Я села, с недоумением оглядываясь вокруг. Тяжелое небо, готовое разродиться дождем, ни о чём мне не говорило. Как я оказалась на этом чёрном обожженном пустыре? Кто я такая? Вспомнить никак не получалось.

Во рту пересохло, горло саднило. Обнаженная, словно в День Страшного Суда, я поднялась, трясясь от холода.

Ветер тоскливо гремел цепями на чёрном, выпачканном сажей, столбе. Большая ворона, прогуливающаяся рядом, заметив подозрительные, с её точки зрения, движения, вспомнила, что она, как-никак птица и, возмущенно взмахнув косыми крыльями, улетела, оставив меня в полном одиночестве.

Доплетясь до красной кирпичной коробки дома, я толкнула дверь. Взгляд выхватил из липкой темноты шаткую лестницу, убегающую вверх, скалящуюся многочисленными острыми ступеньками.

Навстречу поднялся ужасный смрад. Стараясь не обращать на него внимания, преодолевая подкатывающую к горлу тошноту, я поднялась по лестнице с облезлыми перилами на второй этаж, где и столкнулась с худеньким щуплым парнишкой лет четырнадцати.

Заметив меня, он выхватил нож, направил его в мою сторону и замер, как гончая перед прыжком, приготовившаяся отразить нападение.

Острие лезвия слегка вздрагивало в его руке, скорее пугливо, чем кровожадно.

— Девочка, ты кто? — напряженным шепотом спросил он.

Я молчала, не зная, что сказать.

— Скажи что-нибудь, — потребовал паренёк, — чтобы я мог знать, что ты живая, а не мертвяк.

— Я живая.

Голос мой звучал хрипло, будто голосовые связки успели заржаветь, как петли на дверях, которыми давно никто не пользовался.

Мальчишка медленно опустил руку, но не сводил с меня настороженного взгляда:

— Почему ты в таком виде?

Я не совсем поняла, что он имеет ввиду. Мозг мой был девственно чист. Ни понятий, ни имён — неисписанный лист бумаги.

— Прикройся, — бросил он через плечо, поняв, что ответа не дождется. — Нельзя ходить голой.

Пока я озиралась в попытке найти одежду, парень скороговоркой говорил:

— Я тут добрый час околачиваюсь, пока вот не встретил ни одной живой души. Все словно повымерли. Чертовщина какая-то. Дело тебе говорю — чертовщина. Посуди сама, всего один труп, в комнате, что напротив, а спиной ощущаешь легион не упокоенных духов.

Мальчишка наморщил нос:

— Нужно поскорее отсюда убираться. В таких местах, как это, нельзя оставаться после заката.

Сгущающиеся сумерки обостряли предчувствие опасности и надвигающейся беды, невольно заставляли ускорять шаг. Мы быстро пересекли поле и, обогнув чахлый, грозивший превратиться в сухостойник, перелесок, миновали черту, отделяющую пригород, в котором находилась покинутая нами деревенька от окраины большого города под названием Бэртон-Рив, что означает 'Город-на-Реке'.

На улице не светилось ни огонька. Насупившиеся двух-трёхэтажные здания, налепленные одно на другое, с окнами, наглухо закрытыми ставнями, напоминали ратное воинство в полных доспехах с опущенным забралом.

Свернув с прямой, как стрела, улицы, мы подошли к задыхающейся речушке, походившей на сточную канаву. В воздухе держались тяжелые миазмы прорванной канализации. Мосток, перекинутый с берега на берег, когда-то ажурный и тонкий, состарился и истончился.

— Зачем нам сюда? — осведомилась я, недовольно рассматривая кожуру с какого-то экзотического фрукта, плывущую по гнилостным стоячим водам.

— Хочу утопить в нечистотах одну надоедливую девчонку, — хмуро ответил паренек.

— Хоть накормил бы, что ли, перед смертью? — буркнула я, усаживаясь на каменную ступеньку лестницы, спускающуюся к затхлой, грязновато-зелёной мутной воде.

Мальчишка присел рядом, достал из заплечного рюкзака корку хлеба и протянул мне. Я её быстренько проглотила, игнорируя неаппетитные канализационные запахи.

— Мы кого-то ждём?

— Ждем, — отрезал паренек таким тоном, что у меня пропало всякое желание задавать вопросы.

От усталости и холода тянуло в сон, и я не видела причин сопротивляться его объятиям. Казалось, глаза я прикрыла всего на мгновение.

Последнее, за что пытался зацепиться ускользающий в сновидение разум, было журчание воды, весело струящейся по камешкам.

* * *

Вода журчала по-прежнему и когда я проснулась. Стемнело. Ночь обещала быть тёмной. Густые тучи полностью покрыли небо, не давая возможности светилам пробиться сквозь толстое одеяло низких облаков. На западе полыхали далёкие зарницы. Ветер набирал мощь и скорость, но сам грозовой фронт был ещё далеко.

Придерживаясь рукой за каменную кладку стены, я спустилась на несколько ступенек. За долгие годы существования набережной лестницы они успели сильно осклизнуть, нога поскользнулась на влажной плесневой шубе и я, не удержав равновесие, упала в воду, с головой уходя в черную, ледяную, затхлую речушку.

Благодарение Двуликим, канава оказалась не глубокой. Немного побарахтавшись, удалось нащупать дно. Отплевываясь, я принялась шарить во тьме руками. Но вместо твердого камня, они наткнулись на ещё мягкое тело утопленника, которым оказался мой недавний спутник.

Я не успела среагировать на жуткую находку, как со спины сильные пальцы сомкнулись на горле, заставляя беспомощно забиться, словно кролика, попавшего в силок. Тело мгновенно сделалось непослушным, будто сотканным из ваты. Перед глазами поплыли алые круги. Не давая прийти в себя, невидимый душегуб стал утягивать под воду, топя, как котёнка. Липкая жижа хлынула мне в глаза, ноздри, горло, заставила лёгкие загореться, будто туда насыпали красного перца. Я все глубже уходила в мягкую бездну.

Подойдя к границе между жизнью и смертью мозг заполнился странными видениями. Мне отчётливо виделось нечто, напоминающее орех.

Я словно бы разделилась на две части. Одна 'я' боролась с незнакомцем, не особо надеясь на спасение, вторая бесстрастно разглядывала явившееся видение, наблюдая, как изогнутые извилины наполняются блеском и яркими вспышками. Эти вспышки то возникали, то гасли всё быстрее и быстрее, пока по руслам-впадинкам не потекли огненные реки.